Поделиться
Книга Людмилы Сараскиной написана страстно, как и все ее работы, но это не идет в ущерб ее основательности. Приведено огромное количество документов, проанализированы сотни статей, партийных докладов, резолюций, стенограмм, в том числе секретных, показаны отношения Солженицына с десятками самых разных людей - от писателей и редакторов до партийных чиновников и генсеков. Это книга, которая останется и будет полезна всегда.
Почти тридцать лет назад, в 1986 году, вышла замечательная книга "Интервью и беседы с Львом Толстым", составленная В.Я. Лакшиным на материале газет конца XIX - начала ХХ века. Это был подлинный прорыв в толстоведении, потому что мы впервые увидели "великого старца" глазами газетчиков своего времени. И это был первый намек на то, что Толстой был не только "великий писатель земли русской", как его назвал Тургенев, но и значительный игрок в общественной жизни и даже политике своего времени. Недаром же Суворин сравнивал его по своему влиянию на Россию только с царем Николаем II, да еще и отдавая пальму первенства Толстому. Что же касается Солженицына, то необходимость в книге Сараскиной назрела давно, потому что влияние Солженицына на полвека (!) российской и мировой истории было колоссальным. Не случайно одна из его лучших книг "Бодался теленок с дубом" читается почти как авантюрный роман: сколько громких событий происходило вокруг этой фигуры, сколько людей были вольно или невольно вовлечены в его биографию!
С момента появления в 1962 году в "Новом мире" повести "Один день Ивана Денисовича" на протяжении полувека не только в России, но и во всем мире не было более обсуждаемого русского писателя, чем он. И на отношении к нему, к событиям его судьбы, к его произведениям и публичным словам опять-таки вольно или невольно проявлялись и проверялись человеческие умы и души. Читая книгу Сараскиной, я вдруг отчетливо понял, что очень многие вовлеченные в круговорот солженицынской судьбы скорее всего очень этого не хотели. Они бы хотели оставаться просто писателями или просто более или менее приличными чиновниками от культуры, приносить свою маленькую пользу в заданных исторических обстоятельствах, но не больше того. Некоторые из тех, кто публично осуждал Солженицына, например, ставя свои подписи под позорными документами, делали это не потому, что по природе были мерзавцами, а потому, что квартиры от власти получили (а разве квартира не нужна писателю?), премии получили (а сегодня писатели не сходят с ума от премий?), книжка в плане издательском была (так он ее десять лет писал и еще столько же ждал, пока она выйдет) и т. д. и т. п.
Были и другие случаи. Федин, например. Крупный писатель? Да, без сомнения. Но почему он с такой страстью преследовал Солженицына? Вот мешал он ему почему-то. В писательских кругах говорили даже о "сальеризме" Федина, но это слишком банальное объяснение. Ну а Катаев, например. Его талант в конце жизни отнюдь не ослабел. Но это его слова, и из его биографии их уже не вычеркнешь: "С чувством облегчения прочитал я о том, что Верховный Совет СССР лишил гражданства Солженицына, что наше общество избавилось от него".
Кстати, не первый раз я обратил внимание на то, что писательский язык в таких случаях оказывался более кровожадным, чем язык партийных документов.
И наконец, безумно сложные отношения Солженицына с Твардовским и "Новым миром". В истории русской журналистики я знаю только одну драму подобного накала - это история раскола некрасовского "Современника". То была другая история, но накал был тот же. Боль была та же...
Главная проблема ситуации вокруг Солженицына, мне кажется, была в том, что, ворвавшись в литературу в том же формате, в каком в ней существовали и другие советские писатели (в конце концов "Новый мир" был советский журнал), он не принял тех правил игры, которые вырабатывались в этой литературе предыдущие полвека и создали сам этот формат. Он пришел из страны под названием ГУЛАГ, о которой вообще молчали, и это было такое же вопиющее противоречие, как если бы в первой половине XIX века замалчивали крепостное право, утверждая, что Россия - это демократическая страна. А потом стали бы "поэтапно", с оговорками признавать этот факт, но заявляя при этом, что да, рабство было, но в отдельных конкретных случаях, и вообще не это определяло главную жизнь страны, а победа в войне 1812 года.
Существование в этом искаженном (и сегодня, будем надеяться, уже невозможном) формате было проблемой для самого Солженицына. Но это было проблемой и головной болью для формата. Эта вязкая идеологическая структура пробовала разные тактические шаги по обузданию воли единственного человека и... проиграла...
История поучительная. С разных сторон. Она психологически очень объемная и не такая простая, как может показаться на первый взгляд. В ней много нюансов, парадоксов. Их в ней гораздо больше, чем в идеально-буржуазных отношениях писателя и общества.