Поделиться
Но мало кто знает, что сегодня именно он, Алексей Мартынов, народный артист РФ, профессор Московской консерватории учит правильному пению монахов Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне (ставит и лечит им голоса). Сами же монахи, не щадя живота своего и, понятно, глоток, готовятся к празднованию 1000-летия русского присутствия на Святой горе (1016-2016 гг.).
Чтобы сделать этот материал, один из нас ездил на Афон - за благословением. Потому как без оного Мартынов что-либо говорить на эту довольно закрытую тему решительно отказывался. На наш взгляд, появление этого материала на страницах самой массовой газеты РФ в канун Пасхи вполне уместно.
- Алексей Павлович, музыкальные способности - это наследие предков, родителей или все-таки божий дар?
- Как человек верующий, православный, думаю, одно другому не противоречит. Своего деда, Ивана Степановича, я никогда не видел: он умер в 1946 году, а я родился только через год. Но бабушка Федора Афанасьевна, которая тоже обладала незаурядной музыкальностью, говорила, что, судя по всему, мои вокальные способности - это как раз наследство, доставшееся мне от деда. Кстати, у моего отца, Павла Ивановича, тоже был замечательный голос: в свое время он даже бросил юридический институт и стал работать в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко.
А с дедом была такая история. Представляете себе: Москва, 30-е годы, длинный барак-общежитие, где живут простые работяги, и тут же - семья Мартыновых, в которой трое детей. Выходной, обеденное время, жильцы крепко выпивают, после чего нередки дикие драки. Кому-то, видимо, такая жизнь не сильно нравилась, и тогда он кричал пьяным голосом: "Иван Степаныч, спой что-нибудь, а то мы поубиваем друг друга!".
И чтобы не допустить смертоубийства, дед затягивал любимую: "Солнце низенько, вечер близенько". Потом "Черные брови, карие очи", "Дывлюсь я на нэбо". Соседи по бараку настолько заслушивались, что вся их злоба и агрессивность, вызванные спиртным, улетучивались без тяжких последствий для окружающих.
В нашей семье есть легенда: будто бы однажды на авиапараде в Тушине, где первые советские самолеты рисовали в небе фигуры высшего пилотажа, душа Ивана Степановича распахнулась, и он вдруг запел. Кто-то из начальства на трибуне, оценив силу и необычайную красоту его голоса, послал к деду порученца с приглашением "заглянуть" в Большой театр - на прослушивание. И он бы непременно зашел, если бы не бабушка. Она прямо заявила, что к артисткам-балеринам дед отправится только через ее труп!
- А вы как стали музыкантом?
- Думаю, на роду было написано. С 4 лет занимаюсь музыкой. Сначала мама учила, потом в школе-гнесинке - по классу скрипки. Есть фото: я, маленький, макарониной дирижирую возле рояля. Очень любил это делать, когда слышал музыку.
- Кроме музыки чем-то еще увлекались?
- В начале 50-х на экраны вышел документальный фильм "Мы - из школы Гнесиных". Там показан урок по сольфеджио, а ведь это я в том эпизоде солировал.
- Но это опять же музыка!
- Да, музыка, но и кино. Уже в 1956 году я снимался у Владимира Басова в художественном фильме "Необыкновенное лето" по одноименному роману Федина. Играл мальчика времен Гражданской войны. Моими партнерами на площадке были популярный тогда Виктор Коршунов и менее известные в то время Юрий Яковлев, Татьяна Конюхова, Владимир Дружников, Борис Новиков, Георге Георгиу, Глеб Стриженов. Фильм получился интересным, но большую часть эпизодов, в которых я играл, почему-то вырезали.
Тем не менее после этого меня пригласили сразу в 5 или 6 детских кинокартин. Среди режиссеров был даже Довженко. Но я отказался. Просто папа сказал: либо скрипка, либо кино. Остановились на скрипке.
Хотя мой гонорар после "Необыкновенного лета" превзошел самые смелые ожидания моих небогатых родителей. На эти деньги всем сразу купили пальто: и папе, и маме, и бабушке, и сестре Наташе, и мне. Да много чего еще сумели приобрести. В те годы никто у нас в семье не зарабатывал столько за одно лето - к тому же постоянно купаясь в Волге и поглощая в неограниченных объемах арбузы.
- Но скрипачом вы так и не стали.
- Потому что не меньше скрипки с детства любил футбол. Когда мы получили квартиру на Первомайке, в нашем доме N 4 жили знаменитые в 50-60-х годах футболисты "Локомотива": Ворошилов, Соколов, Бубукин. И я сразу окунулся в мир футбола. Потому, едва 31 мая заканчивался учебный год и я получал возможность на какое-то время отложить свою скрипочку в сторону, во дворе меня уже поджидали ребята. Почему-то только у меня был настоящий футбольный мяч.
В футбол играл и за Гнесинку. Иногда мы устраивали матчи с Музыкальной школой при Московской консерватории. Капитаном у них был Олег Каган, игроками - Володя Спиваков, Андрей Корсаков - знаменитые сегодня на весь мир музыканты. В футбол мы играли на равных. А вот на скрипке, как они, я не смог.
- Не смогли, потому что запели?
- Не только. Футбол и тут сыграл судьбоносную роль: на 4-м курсе института я, сражаясь за мяч, упал и сломал руку. Этот перелом стал для меня своеобразным толчком к серьезным занятиям пением. Хотя, вообще-то, мне было в то время уже 22 года - возраст, предельный для подобного старта. Многие считали тогда мое решение несерьезным. Но что поделать - уж такой я человек.
- Извините, какой?
- Мне вообще нельзя доверять что-то серьезное! Просто по природе своей я совершенно не способен руководить - ну не умею людям приказывать, потому когда меня выбирали каким-нибудь комсоргом или профоргом, то всю работу приходилось делать самому. В 67-м меня избрали в Гнесинке секретарем комитета ВЛКСМ факультета. Как обычно, я делал все сам. Даже взносы собирал. И вот однажды решил проставить печати в комсомольские билеты об оплате взносов - всему факультету! При этом, чтобы не бегать за каждым студентом с резиновой печаткой, собрал все документы, сложил в бумажный кулек и отправился с ними домой. Но по пути где-то остановился на минутку, видимо, пакет куда-то положил, да и забыл.
Ой, что было! Пришлось каждому комсомольцу факультета восстанавливать документы. Меня же вызвали на заседание бюро Краснопресненского райкома ВЛКСМ, в котором участвовал даже представитель КГБ. Это был 1968 год, "чехословацкие события". Многих подозревали в разных нехороших помыслах, вот и по поводу моей рассеянности тоже крепко задумались. Но ничего доказать не смогли.
- Тогда вы на радостях и запели?
- Пел я с трех лет. Меня ставили на стул, и я тонюсеньким голоском затягивал "Санту Лючию". А серьезный и вполне профессиональный голос у меня проявился уже лет в 17.
- Но при чем здесь футбол?
- Во время футбольного матча был поврежден запястный сустав - и, конечно, возник вопрос: смогу ли я после этого и дальше играть на скрипке? Врач в Боткинской был суров: еще миллиметр, и вы бы уже ни на чем никогда не играли.
В общем, с 69-го я серьезно занялся вокалом. Хотел в Гнесинском остаться - параллельно заниматься на скрипке и пением. Но ректор Муромцев заартачился: "Извините, не слышал и слышать не хочу про вокалиста Мартынова! Он сейчас оканчивает институт как скрипач. А у нас 100-летие со дня рождения Ленина на носу. Мы готовим к юбилею подарок его землякам - распределяем в Ульяновский симфонический оркестр лучших наших струнников. Мартынов - среди них, будет концертмейстером!". Но от Ленина я все-таки отвертелся - по рекомендации друга семьи отправился в ансамбль песни и пляски Советской армии им. Александрова. Меня послушали и сразу приняли в хор. Там я пел и одновременно проходил срочную службу. Жил, естественно, дома, не в казарме. Через год меня попросили остаться, только я же не мог, потому как нацелился на консерваторию.
"На солнечной поляночке"
- Миллионы людей, живших в те времена, до сих пор помнят вашу "Калинку".
- Успех пришел позже, когда я, окончив консерваторию по классу вокала, в 1981 году вернулся в ансамбль Александрова уже солистом. Пел там 3 года. Эта работа принесла мне богатейший опыт. Я вышел на гигантские площадки, привык к огромным аудиториям и сценам - от 10 до 25 тыс. человек! Перестал волноваться на публике. В то время мною были записаны "классические" песни ансамбля: "Соловьи", "Калинка", "Дороги", "Где же вы теперь, друзья-однополчане", "Однозвучно гремит колокольчик"...
- Услышав эти песни сегодня в случайных концертах-записях по радио или ТВ, люди старшего поколения плачут - настолько задушевно и проникновенно вы их исполняли.
- Даже после моего ухода из коллектива, пока не подготовили другого солиста, ансамбль еще долго пользовался фонограммами моих записей. Они часто звучали в эфире. Случается, и до сих пор звучат. Признаюсь, для меня было неожиданностью, когда в Ватикане во время встречи артистов ансамбля Александрова с Папой Римским Иоанном Павлом II при его появлении вдруг зазвучала фонограмма песни "Однозвучно гремит колокольчик" в моем исполнении.
- Где еще вас можно было услышать?
- Да где мы только не гастролировали. Но самая памятная поездка - это, конечно, в Афганистан в сентябре 1983-го. Наш ансамбль был представлен небольшим коллективом, выступали в основном перед солдатами. После возвращения в Москву всем вручили медали "За отличие в воинской службе".
- Чем же вы там отличились?
- Ездили по частям. В окопах и за брустверами, возле орудий пели "Темную ночь", "На солнечной поляночке", непременную "Калинку", украинские и русские песни. Аккомпанировал мне баянист.
Иногда было довольно опасно. Пару раз попали под обстрел. Вот прилетаем под Джелалабад. Нас разместили в домике, рядом с одним полковником. Всю ночь он пил спирт, слушал магнитофон, из которого извергались блатные песни с Брайтон-Бич и, видимо, страшно тосковал.
Утром выходим на крылечко, смотрим - двое мальчишек идут, без поясов, в расстегнутых рубашках. На их беду вышел на плац наш сосед, явно не протрезвевший после ночных возлияний. Видимо, захотелось ему показать свою власть, он и давай их гонять: "Встать - лечь! В каком виде тут шляетесь?!".
Вместе с этим полковником мы ждали возвращения подразделения, для которого должны были устроить концерт. И вот солдаты приехали на своих покрытых толстым слоем пыли БМП. Обросшие, обожженные солнцем, обессиленные. Но как только узнали, что их ждут артисты из Москвы, даже в баню идти отказались. Сказали: "Помоемся после, сначала песни". Концерт должен был проходить в "зрительном зале" под открытым небом.
И только они стали рассаживаться, как с ближайшего холма ударили пулеметно-автоматные очереди и даже метрах в двухстах от нас разорвался снаряд. Кто-то из офицеров отдал команду по рации: "А ну-ка, давайте это безобразие прекратим!"
Тут же рядом с нами ударил "Град". Я впервые стал свидетелем такого мгновенного "торжества справедливости". Яркие, длинные заряды с шипением пронеслись над нашими головами, и в следующий миг холм, откуда душманы вели по нам огонь, будто покрылся бурым лисьим мехом. Потом разом все стихло.
После такого "дивертисмента" мы начали свой концерт. Ребята слушали с такими удивительными лицами - нигде и никогда ничего подобного больше не видел!
- Правду говорят, что на войне ничего не боятся лишь идиоты?
- Военный опыт у меня небольшой, но Афган действительно являл собой ряд страшных впечатлений. Но самым страшным были концерты в госпиталях. Они размещались в основном в громадных палатках, там лежали наши 18-20-летние мальчишки. Не забыть, как один из них, у которого не было рук, спрашивал нас: "А кинотеатр "Художественный" существует, а Москва? Я сам-то с Арбата".
Не могу не вспомнить еще один трагический эпизод. До поездки в Афган мы выступали на Сахалине у вертолетчиков. Замечательные ребята: показывали, как легко в местных речушках ловится рыба - руками! - угощали нас икрой. Мы сдружились. И надо же было мне встретиться с ними в Афганистане!
Друзья-сахалинцы на Ми-8 доставили нас в провинцию, там мы выступили с концертом и вернулись с ними же на аэродром, кажется, это был Шинданд. Нас давно ждал автобус, а мы все никак не могли с ними расстаться. Завтра у них была замена, и они должны были возвратиться в Союз. Договаривались встретиться в Москве.
Наконец простились, обнялись. Мы сели в автобус, еще не тронулись, но вдруг обратили внимание на Ан-12, который каким-то необычным способом, враскачку, шел на посадку. Его занесло в сторону от полосы, шасси подломились, самолет резко дернулся и, не попав на посадочную дорожку, прямиком устремился к складам с горючим, которые находились буквально в ста метрах от вертолетной стоянки, где мы только что разговаривали с сахалинцами. Там было три вертолета, а рядом - их экипажи. И в каждом трое человек.
Нас спас водитель автобуса. Увидев, что самолет, заходящий на посадку, явно "дурит", он тут же нажал на стартер, да так рванул, что мы за секунды успели отъехать от места аварии. Только потому и остались в живых. Потому что громыхнуло так, что, мне показалось, небо рухнуло на землю. На месте вертолетов, возле которых мы только что были, мгновенно образовалось огромное облако.
С тех пор не могу смотреть фильмы об Афганистане. От воспоминаний до сих пор болит сердце.
- Тогда вы, наверное, и в Бога поверили?
- В Божию милость я поверил, как многие - по обстоятельствам. В 1992 году врачи обнаружили у жены Лиды онкологию.
Как раз в те дни мне предстояли гастроли в Германии. 20 августа я туда вылетел, и так получилось, что мой концерт посетил главный врач мюнстерской онкологической клиники. После концерта был фуршет. Врач заметил, что я опечален, спросил у моих друзей, в чем причина, а когда узнал, тут же вызвался нам с Лидой помочь. Он сказал, что до 11 сентября готов прооперировать мою супругу бесплатно - она может выступить в качестве "подопытного кролика" для студентов. Иначе, конечно, никаких моих гонораров не хватило бы.
Сразу подумалось: Лида ни разу не была за границей, у нее даже нет загранпаспорта. Домой я вернулся в четверг ночью 30 августа, и одна мысль пульсировала в голове: 3 сентября жена должна занять свое место в немецком онкоцентре!
В пятницу с утра пораньше я помчался в министерство культуры, к Маргарите Коноплевой - моему большому другу и жене баса Анатолия Сафиулина, моего партнера по всем ораториальным произведениям: "Умоляю, помогите!". Она тут же позвонила своему знакомому, который работал в МИДе. Загранпаспорт Лиды я получил на руки в тот же вечер. И в понедельник мы вылетели в Германию.
Невероятно, но факт: мы попали в лучшую клинику Европы. Там моей жене спасли жизнь. Понимаете, кто нам помог?
- В последние годы вы стали музыкальным наставником для монахов Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне. Понятно, дело это непубличное, и все же.
- Дело в том, что мученик Пантелеимон всегда был с моей бабушкой, а потом и мамой - такая маленькая ладанка XIX века. Этот святой помог маме пережить блокаду Ленинграда, и до последних минут ее жизни - а она угасла в 2013 году - эта ладанка висела у нее в изголовье.
Прожила мама 91 год. Была дочерью протоиерея Стефана Красноярцева - новомученика Русской православной церкви XX века. В Оренбургской епархии он местночтимый святой. Всю жизнь занималась музыкой.
Так что я не только музыкант, но и внук священника. Как-то помог решить проблемы с голосом одному молодому монаху из Свято-Данилова монастыря. Денег за частные уроки я со священнослужителей не беру, но тот все время желал меня чем-то отблагодарить. Я провел с ним несколько занятий, так он на каждое то сметанки приносил, то меду с монастырской пасеки. Однажды подарил что-то вроде афиши. Разворачиваю, а передо мной - Пресвятая Богородица, Игуменья Горы Афонской!
Поблагодарил я его, растрогался и про маму с бабушкой рассказал - как помогал им Святой Врачеватель целитель Пантелеимон в многочисленных жизненных тяготах. И вот после этого мне говорят: вы не могли бы помочь Свято-Пантелеимонову монастырю на Афоне? Грех был бы с моей стороны сослаться на занятость.
И вот прибыл я на Афон, пришел в монастырь, стали знакомиться. Некоторые насельники монастыря поначалу отнеслись настороженно, не сразу поняли, что я делаю и что должно получиться у нас в результате при усердных занятиях. Но все же пригласили меня и во второй раз. И тут кому-то петь стало легче, у кого-то горлышко перестало болеть. В третий приезд на уроки ко мне уже стали записываться. Так постепенно я заслужил доверие монашеской братии.
Обычно приезжаю на Афон дней на 12-14. Занимаюсь с монахами по 8 часов, стараюсь посещать большинство служб в храме.
Все монахи русского монастыря люди веселые, приветливые, заботливые. Нет суровости к мирянам, мол, все они - грешники. Я говорю отцу Исидору: у меня с постом плохо, желудок нездоров - приходится пить кефир. "Алексей Павлович, пост нужно по силам держать. Не надо никаких подвигов совершать. Потому что люди увлекаются верой, начинают голодать. Ходят с постной физиономией и потом скатываются до алкоголизма и полного разврата. Вера - это же радость", - услышал в ответ.
Мартынов Алексей Павлович. Род. в 1947 году в Москве. Русский камерный и оперный певец, тенор.
В 1966 году окончил Музыкальное училище им. Гнесиных, в 1970-м с отличием - Государственный музыкально-педагогический институт им. Гнесиных, в 1976-м с отличием - Московскую консерваторию. До 2005 года совмещал концертную и оперную деятельность с педагогической в Московской консерватории.
В основном репертуаре певца более 70 произведений крупной формы - от Шютца, Баха, Гайдна, Моцарта, Бетховена до Стравинского, Денисова и Шнитке. Камерный репертуар певца включает в себя все самые известные вокальные циклы Моцарта, Бетховена, Шуберта ("Прекрасная Мельничиха", "Зимний путь"), Шумана ("Любовь поэта"), романсы и песни русских, советских и зарубежных композиторов (всего более 1 тыс. произведений).
Как певец, много работал в оперном жанре. Им исполнены ведущие партии в операх Моцарта ("Волшебная флейта", "Дон Жуан"), Россини ("Золушка), Доницетти ("Мария Стюарт"), Верди ("Травиата"), Беллини ("Пират"), Берлиоза ("Осуждение Фауста"), Прокофьева ("Маддалена"), Стравинского ("Мавра"). С концертами объездил весь мир. Выступал с ведущими российскими и зарубежными симфоническими оркестрами.
После ухода со сцены занимается преподаванием.
Женат. Имеет троих детей и внука.