Поделиться
Он подробен почти невероятно. Скрупулезно датирует каждое событие, каждый концерт. Видно, что все шаги в жизни продуманы. И каждый - судьбоносен. Он легко оперирует именами прошлого и настоящего, и его оценки людей и явлений завидно восторженные. Человек, который видит мир с позитивных румбов. Поэтому его вечный бунт так конструктивен.
Мне удается застать его в его московской квартире, где он бывает теперь не так часто - гораздо чаще работает в родном Екатеринбурге, бывшем Свердловске.
Что за странные изгибы судьбы? Что за метания между роком и оперой, "Урфином Джюсом" и Театром музкомедии?
Александр Пантыкин: На самом деле все началось с музыкальной студии "Сонанс": она была ориентирована на классику. Но, как ни странно, благодаря ей я вошел в рок-тусовку. В 1976-м студия показала в Риге свою композицию "Я - человек" на стихи Эдуардаса Межелайтиса, в ней участвовали университетский хор "Хорал", мим Андрей Сонатин, чтец Андрей Перминов, был маленький оркестр. А в Риге все играли музыку a la Deep Purple. Нам рок-н-ролл уже тогда казался грубоватым, чересчур брутальным и примитизированным - и на общем фоне мы выглядели белыми воронами. Но как раз это сработало: мы получили Гран-при, и с той поры нас регулярно приглашали на рок-фестивали. Вот как у Сергея Курехина была "Поп-механика", тоже не игравшая чистый рок, так и в Свердловске был наш "Сонанс". Только Курехин выводил на сцену овец, коз, участвовали известные музыканты типа Цоя или БГ, а мы сразу ушли в академию - но тоже странную: это был синтез разных направлений. И художественное чтение, и хоровое пение, симфоническая музыка, джаз, рок. Там и воспитался во мне этот самый "рокерский дух".
Итак, свердловский рок вырос из "Сонанса"... А до студии - у тебя было какое-то музыкальное образование?
Александр Пантыкин: 6-я музыкальная школа, класс фортепиано. Я в 12 лет стал в Свердловске лауреатом конкурса пианистов, играл ля-минорный концерт Баланчивадзе со знаменитым струнным оркестром музыкальной школы-десятилетки. Тогда же начал писать музыку. Занимался композицией, так сказать, полупрофессионально, овладел инструментовкой и оркестровкой. Прошел кое-какой путь в рок-музыке: предтечей "Сонанса" была школьная рок-группа "Слепой музыкант". Так что рок-н-ролл в "Урфине Джюсе" был для меня не шагом вперед, а отступлением назад. Желание стать популярным для молодого человека, думаю, естественно. "Сонанс" же не мог обеспечить финансово и был очень труден организационно. Студии было трудно выживать в стране, где до сих пор живы традиции сталинских постановлений о современной музыке. Я уже хорошо знал, как обращались с такими духовно близкими нам композиторами, как Губайдулина, Сильвестров, Шнитке или Денисов. А в рок-музыке к тому времени наметилось потепление. И в 79-м "Сонанс" развалился, из его осколков собрались группы "Трек" и "Урфин Джюс". Тогда я и занялся рок-н-роллом в чистом виде. Мы активно выступали и в Свердловске и на гастролях, играли в Черноголовке с московскими группами "Виктория", "Машина времени".
Я популяризировал "Урфин Джюс", как мог. Дома были два катушечных магнитофона, и я с братом Андреем переписывал свои альбомы, а потом рассылал по стране. Сохранилась амбарная книга, где я записывал, кому и куда я их посылал. Недавно я ее пересматривал и ужаснулся, какой объем работы был проделан. А ведь каждая пленка, попавшая в город, там мгновенно тиражировалась, и вскоре "Урфин Джюс" стал достаточно известен. Я не пропустил ни одного рок-фестиваля в Ленинграде, ездил на рок-лабораторию в Москву, в общем, пытался понять, что за процессы идут в этой сфере. Где-то 1982-83 году, после выхода альбома "Пятнадцать", группу стали узнавать. Ну, а потом в "Литературной газете" вышла твоя статья "Урфин Джюс" меняет имя" и сделала группу супер-популярной за один день.
Для меня это неожиданный результат: тогда рок агрессивно вытеснял классику, и мне это не нравилось. Так что статью писал искренне - пытался отстоять Моцарта от нашествия электрогитар. А недавно по Интернету понял, что историки рока ее помнят до сих пор, а меня числят в гонителях и душителях.
Александр Пантыкин: Еще бы не помнили!. Многие благодаря этой статье узнали о группе и стали ее переписывать. Умные понимали, что в то время о роке и нельзя было писать иначе - просто не напечатали бы. Такая же статья выходила и про "Машину времени".
А вот ее мы в "Литгазете" бросились защищать уже совершенно безоглядно.
Александр Пантыкин: Газеты тогда еще читали, статьи тогда еще действовали. Говорю же: по факту статья сделала "Урфин Джюс" бешено популярным. И его музыка начала влиять на большое количество музыкантов. В этом влиянии признавался Вячеслав Бутусов, свой респект мне высказывал Гарик Сукачев, который, оказывается, часто слушал "Урфин Джюс". Я ему сначала не поверил, но он взял гитару и стал одну за другой играть песни нашей группы. Я был ошарашен: он помнил тексты лучше, чем я! Очень серьезно группа повлияла на Юру Шевчука. Он планировался как вокалист "Урфина Джюса", по предложению Ильи Кормильцева приехал в Свердловск и несколько месяцев жил у меня дома. Мы вместе работали в ВИА - вокально-инструментальном ансамбле "Глобус" при Парке культуры и отдыха, но быстро поняли, что художественные платформы у нас абсолютно разные. И он уехал в Ленинград, где продолжил свое творчество с группой ДДТ.
А "Урфин Джюс" существовал 4,5 года. Но меня все равно тянуло мое "сонансовское" прошлое, хотелось музыки более профессиональной. В 81-м я закончил физтех, понял, что без образования мне никуда, и за два года закончил Музыкальное училище имени Чайковского. Попал я туда благодаря его директору Владимиру Ивановичу Турченко: по закону, после окончания физтеха я обязан был три года отработать по специальности. Но Турченко пошел в Минкультуры и заявил, что либо этого парня берут в училище, либо он увольняется с поста директора.
Но ты уже лауреат конкурса пианистов - чему тебя учить?
Александр Пантыкин: У меня была дырка в образовании: я джаз играть не умел. И эти два года занимался джазом. Джазовое отделение музучилища переживало подъем. Преподавали знаменитые люди: Валерий Куцанов, Арсений Попович... Я играл в оркестре Владимира Турченко, и это тоже была превосходная школа. А в 85-м поступил в Уральскую консерваторию в класс композиции - взяли сразу на второй курс. С пятого курса ушел в академический отпуск на пять лет и в 94-м закончил консерваторию симфоническим произведением "Обряды". То есть весь путь совсем не случаен, а последователен. Выстроен, я был сказал, математически. И уже с дипломом композитора по приглашению Дмитрия Астрахана, тогда главного режиссера Свердловского ТЮЗа, я стал писать музыку к спектаклям, работал для Академической драмы, сочинял саундтреки к фильмам Астрахана, Хотиненко, Макеранца... У меня появилась своя студия Tutti records, где я мог записывать свои произведения. И началась профессиональная жизнь.
Как получилось, что Екатеринбург стал одним из трех центров русского рока? Звезды сошлись? Или здесь роль личности в истории - когда вокруг талантливого человека собираются единомышленники и возникает созданный им мир? Как это было с твоими земляками Николаем Колядой, Евгением Колобовым или Владиславом Крапивиным?
Александр Пантыкин: В 70-е годы в Свердловске была потрясающая культурная ситуация. Много молодежи: город занимал одно из ведущих мест по числу студентов на душу населения. А это особая аудитория. Активно проводились смотры, фестивали, конкурсы. В институтах и университетах, в училищах и в консерватории, на каждом факультете - свой конкурс. И они естественно подталкивали людей к творчеству. Особенно выделялся Архитектурный - он считался студенческим бомондом. Там учились самые отъявленные эстеты: Володя Хотиненко, Слава Бутусов, Александр Сычев, Евгений Никитин... Это была студенческая элита. Клуб Архитектурного института стоял от него отдельно - маленькое деревянное здание, которое в кино прославил Алексей Балабанов, он тогда снимал фильмы на Свердловской киностудии. Город был очень мощным котлом, где вываривалось творчество и регулярно появлялось что-то новенькое - студенческие театры, музыкальные группы... В УПИ возникли "Пилигримы" и первыми спели из репертуара Deep Purple - это была революция, их всех повыгоняли из института, но концерт помнят многие. В Архитектурном гремели группа "Каталог" и творчество Александра Сычева, тоже по тем временам очень острое... Чем отличался свердловский рок от московского и питерского? У нас считалось моветоном, когда один и тот же человек писал и тексты и музыку. Были поэты: Илья Кормильцев, Аркадий Застырец. И были композиторы: Михаил Перов, Игорь Скрипкарь, Александр Пантыкин... И к музыке и к слову требования были очень высоки. Московская и питерская рок-школы, на мой взгляд, уступали свердловскому року: и та и другая исповедовали поэтический рок. Макаревич, Цой, Науменко, Гребенщиков - прежде всего поэты. У нас тоже были последователи этого направления - например, Александр Башлачев. Но он быстро уехал: здесь требовался иной уровень и музыки и текста. Кстати, это сказалось на долговечности групп: и в 80-90-е годы больше всего гастролировали по стране свердловские группы "Чайф", "Агата Кристи", "Наутилус Помпилиус", "Смысловые галлюцинации"... Они более других были готовы к профессиональной работе.
Чем ты объясняешь застой, если не кризис, в который теперь впал русский рок? Ты ведь тоже от него отошел!
Александр Пантыкин: Я его оставил для себя как музыкальное средство и использую приемы рока даже в лайт-операх. Рок возник как альтернатива музыкальным течениям, доминировавшим в середине ХХ века. И он связан с технологиями. С помощью микрофона и без голоса можно петь на концертах. Безголосие заменяла харизма, и этого достаточно, чтобы стать фронтменом. Можно не уметь играть на гитаре, но если ты умеешь зажать аккорд эмоционально и с энергетикой, ты уже становишься рок-музыкантом. Рок был прежде всего энергетическим направлением - его энергия сшибала всех. Но она требовала иных навыков. Появлялись новые приемы в технологиях композиторских и исполнительских, новые возможности для аранжировок, для совмещения рок-музыки с симфонической. Появился арт-рок, синтезирующий традиции симфонической музыки с электронной. Так что для меня рок - одна из красок. Ведь я прошел через практику всех музыкальных направлений и современных технологий. Многие композиторы сошли со сцены именно потому, что остались мастерами в чем-то одном. А сегодня нужно владеть многим.
Это касается и рок-н-ролла. Его идея исчерпала себя сначала как идея социальная. Он родился как бунт против зажимов. Сегодня можно делать что угодно, и группа "Ленинград" уже выступает в голом виде, так что в этом смысле у нас супердемократическая страна. Исчез противник - и рок-н-роллу стало не с кем бороться. Надо заняться более тонкими психологическими материями, нужны полутона - а для них такой брутальный вид творчества, как рок-н-ролл, не приспособлен. Это уже ближе к серьезной литературе, поэзии, музыке. Но ситуация интересна тем, что с появлением изощренных компьютерных технологий именно они и стали следующей страницей музыкального развития. Появилось множество "домашних композиторов". Это тоже крайность: им не хватает музыкального образования - но, владея технологией, они ею прикрывают дефицит профессионализма, музыкальную безграмотность. Это, конечно, большая беда. Но зато профессиональные композиторы, взявшие эти технологии на вооружение, сегодня на коне. В корне изменились партитуры: пишутся ноты, и к ним - программное обеспечение. Недавно альтист Сергей Полтавский играл с оркестром Союза композиторов Свердловской области: слева стоял "Макинтош" с написанной композитором программой. Это был концерт на новом технологическом уровне.
А чем эта программа управляет?
Александр Пантыкин: Звучанием. Звук альта проходит через компьютер и становится совершенно другим. В рамках классической традиции - но впечатление сильнейшее. Такие технологии повлекли за собой пересмотр всего процесса музыкального творчества: за этим будущее. У меня в мюзикле "Силиконовая дура" живой оркестр играет под фонограмму собственные партии - получается совершенно новое звучание. В лайт-опере "Мертвые души" я не использовал электронику, но там есть интонации джаза и рока, данные в симфоническом развитии.
Тогда встает новая проблема: много ли у нас театров, готовых к такому повороту событий?
Александр Пантыкин: Мало, но они появляются. "Мертвые души" недавно поставлены в Краснодаре, и я с радостью отмечаю, что и в сознании постановщиков происходит поворот к новому. Но, конечно, не каждый театр может это сыграть и спеть. Это наша технология, она нова даже для Бродвея.
А в чем ее новизна?
Александр Пантыкин: На Бродвее все делается минимальными средствами. Как правило, маленький оркестрик, где каждая группа представлена отдельным инструментом, и эти группы дублируются "цифрой" на клавишах. А наши репертуарные театры могут себе позволить большие оркестры. В Краснодаре огромный симфонический оркестр. Зато в Сыктывкаре была акустическая постановка. То есть опера в разных театрах начинает жить по-разному.
Почему эта тенденция почти не ощущается в Москве?
Александр Пантыкин: Значит, время еще не пришло: слишком революционная идея. У нас традиция: многое зарождается вдали от столиц и только потом, с опозданием, приходит в Москву и Питер. Они осторожничают: не уверены, что новинка себя окупит. Боятся, что в тех же "Мертвых душах" слишком большой контраст с тем, что люди видят по телевизору. Хотя в провинции всегда полные залы.
Мне казалось, что ты обосновался в Москве. И вдруг узнаю, что ты возглавляешь Союз композиторов в Екатеринбурге. Где ты живешь?
Александр Пантыкин: Жил в Екатеринбурге, потом появилось так много работы в Москве, что я был вынужден снять здесь квартиру. Эта работа связана в основном с кино и телесериалами. К тому же в Екатеринбурге еще нет студии, где можно записать симфонический оркестр. Так что какое-то время я больше жил в Москве. А когда поступил в Театральную академию в Петербурге, появился и третий дом. В результате половину времени живу в Екатеринбурге, а другую половину делю между Москвой и Питером.
Как идут дела в Союзе композиторов? Он большой на Урале?
Александр Пантыкин: Один из самых мощных в стране, а сегодня по результатам, думаю, - самый мощный. В нем Владимир Кобекин - самый востребованный оперный композитор России, тройной лауреат "Золотой маски". Один из самых известных композиторов-песенников Евгений Родыгин. Автор единственной у нас оперной энциклопедии Михаил Мугинштейн... Все наши композиторы и музыковеды постоянно где-нибудь премируются. Другое дело, что об этом мало знают. Но мы эту скромность преодолеваем: у нас появился сайт sokomso.ru, где сообщаем о новостях. В 2014-м 75-летие организации: проходят авторские концерты, создан камерный оркестр, губернатор дал нам новое помещение и подарил рояль Yamaha.
За музыкальной жизнью Екатеринбурга трудно уследить. В дополнение к лучшей в стране филармонии возникли Детская филармония, Дом музыки и детский балетный театр "Щелкунчик", для которого город выстроил великолепное здание.
Александр Пантыкин: Филармония замечательная. Екатеринбург - единственный город, где проходят авторские фестивали лучших современных композиторов: Валентина Сильвестрова, Софьи Губайдуллиной, Гии Канчели...
А что такое детская филармония? У нее появился дивной красоты особняк...
Александр Пантыкин: Первая в стране. Ее музыкальные коллективы филармонии объездили весь земной шар, ее дети завоевывают премию за премией. Капелла мальчиков имеет долгую и славную историю и тоже постоянно гастролирует по стране и миру. Замечательный джаз-хор. Оркестр народных инструментов. Фантастическая по уровню танцевальная группа "Улыбка". Так что Детская филармония ни в чем не уступает взрослой. Недавно мы с сыном Сергеем сделали для нее торжественное открытие Екатерининского зала. В концерте участвовали коллективы Детской филармонии - уровень детей так высок, что даже стоит вопрос об открытии Детского театра мюзикла.
А проехать еще две станции метро - и вот шикарное здание детского театра "Щелкунчик".
Александр Пантыкин: Это вообще классика, потрясающая профессиональная подготовка юношеской труппы. Долго время она работала при Театре оперы и балета и участвовала в его спектаклях, а теперь ей построили настоящий Дворец балета. Вообще, культурная атмосфера в городе сейчас очень благоприятна.
Насколько я помню, ты никогда не интересовался опереттой - а теперь сотрудничаешь с Театром музкомедии, там идут твои лайт-оперы. Как случился этот немыслимый союз?
Александр Пантыкин: Главный режиссер театра Кирилл Стрежнев был большим любителем свердловского рок-н-ролла. Ходил на фестивали рок-клуба, у него много знакомых в рок-братии, и мы подружились. У него тогда возникла идея сделать спектакль с участием рок-группы. И возник "Конец света": я написал клавир, мы посадили группу "Кабинет", и спектакль, идущий под живую группу, долго был в репертуаре. В 90-е годы в театре начались сложные времена: перебои с финансированием, да и актеры бунтовали, защищая чистоту жанра оперетты. А Стрежнев, хоть и умеет ставить оперетту очень хорошо, но всегда тянулся к экспериментальному музыкальному театру. Так вышли "Беспечный гражданин" и "Кошмарные сновидения в Херсонской губернии" композитора Анатолия Затина и драматурга Валерия Семеновского. То есть Стрежнев возглавил своего рода революционное движение в театрах оперетты. К 2005 году появилось наше второе детище "Храни меня, любимая". Затем Стрежнев придумал идею спектакля для школьников - появилась "Силиконовая дура". А пиком нашего совместного творчества стала лайт-опера "Мертвые души". Это стремление все время искать что-то новое, изобрести новый жанр, найти новые краски, использовать новые средства - нас объединяло. Свердловская музкомедия была и остается лабораторией современного музыкально-сценического жанра. Она ставит вещи, которые никак не укладываются в понятие оперетты: "Мертвые души" по Гоголю, "Белую гвардию" по Булгакову, "Яму" по Куприну... Это заслуга Кирилла Стрежнева с его революционным настроем. 18 июня театр готовится отметить юбилей своего главного - думаю, это будет очень веселый день рождения.
Не менее революционной мне показалась твоя идея создать на базе знаменитой недостроенной телебашни современный концертный комплекс. Она реальна?
Александр Пантыкин: Мы ее обсуждали с губернатором, он к ней отнесся с интересом. Все проекты, поданные на конкурс, были коммерческими: торговые центры с ресторанами и все такое. Губернатор как отрезал: это должен быть культурный, просветительский центр. И я предложил создать там Всемирный центр композитора. Это и ультрасовременный концертный зал. В городе нет ни одного зала, подобного московскому Сити-холлу - а к нам теперь ездят рок-музыканты первой величины - они вынуждены выступать во Дворце игровых видов спорта. Филармония не смогла пригласить Израильский симфонический оркестр: сцена его просто не вместит. А зал, который я предложил, должен отвечать требованиям как классики, так и джаза, поп- и рок-музыки, оперных спектаклей, мюзиклов. К нему - два зала поменьше: для камерной и джазовой музыки. Хотелось бы создать там и образовательный центр, способный перевести эстетическое воспитания на современный качественный уровень. Сегодня в консерватории и училищах учат классической музыке до середины ХХ века, все, что позднее - черная дыра. Джаз, поп и рок, электронная музыка - все это движется усилиями самоучек. Все, что интересует современную молодежь, в образовательных программах отсутствует. И задача предложенного мной центра - учить тому, чему нигде не учат.
А это не утопия?
Александр Пантыкин: В каком-то смысле конечно. Но если из моих идей хоть что-то будет реализовано - уже хорошо. Чтобы решать проблемы, важно их сформулировать. Этот процесс начался, идея принимается всеми. Уже теперь, когда Союзу композиторов дали новое помещение, какую-то часть программы я смогу там реализовывать. Наш дом сможет стать тем зерном, из которого вырастет большое дерево.
Расскажи о своих новейших работах.
Александр Пантыкин: Это, прежде всего, мюзикл "Дюймовочка", его на сцене Свердловской музкомедии играет детская труппа театра. Композиторы Марианна Мягкова, Анна Желтышева и я написали серьезную музыку, детский поэт Андрей Усачев - либретто, играют живой оркестр и два состава исполнителей, каждый - по 60 детей! Сергей Александров сделал изобретательное оформление, сшиты потрясающей красоты костюмы. Такого серьезного подхода к детскому спектаклю я еще не видел! И уровень исполнения удивительный: эти дети участвуют и во взрослых спектаклях, они уже почти профессионалы.
Результат - соединение детской непосредственности со взрослым профессионализмом.
Я наслышан о твоей последней премьере - "Доходное место" в Театре драмы в постановке Владимира Мирзоева.
Александр Пантыкин: Да, с приходом нового директора Алексея Бадаева театр стал приглашать хороших московских режиссеров. Так у нас появился Владимир Мирзоев - неожиданный, острый, умный. Он несколько переписал пьесу, и вместо одной героини оказалось две: одна играет душу, другая - ее физическое воплощение. Вся история происходит в бассейне, хотя сюжет в основном сохранен. Работая над музыкой к спектаклю, мы пробовали странные мистические вещи: главного героя зовут Жадов, и мы эту фамилию попытались выразить нотами: G - соль, А - ля, D - ре. Из этих нот я составил мелодию - главную тему Жадова. Это, считает Мирзоев, действует подсознательно. Он вообще многое в спектакле решает на каком-то мистическом уровне. Для меня важно, что он привлек молодых артистов: для них это потрясающая школа новой режиссуры и возможность поработать с выдающимися мастерами театра - такими как Ирина Ермолова. Я и сам получил огромное удовольствие от работы с Мирзоевым, от наших интереснейших разговоров: это человек энциклопедических знаний и огромного таланта. И самое увлекательное: у него есть свой собственный взгляд на эпоху, на классику, на все, что нас окружает.
Твоим именем названа школа искусств в Верхней Туре - как это вышло?
Александр Пантыкин: Марианна Мягкова, моя жена, училась в консерватории вместе с Татьяной Дерябиной, которая родом из Верхней Туры. Ей предложили возглавить там Школу искусств, и она согласилась. Как-то приехала к нам заплаканная: школа не финансируется, на нее не обращают внимания, у нее нет инструментов и самого необходимого. Я в шутку предложил: а ты назови школу моим именем - сразу обратят внимание. Я в шутку, а Татьяна - всерьез. Через год она сообщила, что удалось это пробить, только нужно мое разрешение. Я, разумеется, все заполнил, раз шутка превратилась в серьезку. И самое поразительное: на школу действительно обратили внимание. Да и мои друзья стали ей помогать: один отправил туда грузовик линолеума, второй дал компьютерную технику, привезли музыкальные инструменты. Я учредил там стипендию для одаренных. Даем премии лучшим педагогам. Отправляем детей на конкурсы, они становятся лауреатами. Мэр города стал уделять школе внимание. Недавно урезали финансирование - он своей волей стал доплачивать Школе искусств до прежнего уровня. В этом году покупаем новое пианино для зала. Провожу мастер-классы и привожу для этого друзей. Пополняем школьную библиотеку. Не бог весть какого размаха деятельность - но вот так, по чуть-чуть, из года в год - и есть хорошие всходы. Я вообще уверен, что если каждый приложит хоть небольшие усилия - сообща решим любую проблему.