Поделиться
А пока куратор основного проекта Дэвид Эллиотт рассказывает, почему он нашел время мечтать.
Молодость сегодня востребованный бренд. Что такое молодое искусство для вас? И чем оно отличается от не молодого?
Дэвид Эллиотт: Да, молодое искусство - это несколько странная категория. Мне интересна молодость не как товар или бренд. В сущности, это вопрос о том, что есть у молодых людей такого, чего нет у старшего поколения. Для меня определяющим является не наивность или отсутствие опыта. Важнее, что молодые - в отличие от старшего поколения - не несут на себе груза вины за ту ситуацию, в которой они живут. Для них она - точка отсчета.
Но вопрос "что делать?" стоит всегда. В том числе и перед нынешними молодыми людьми. И им приходится на него отвечать в тот критический момент истории, когда основные идеологии, рожденные эпохой Просвещения, потерпели крах. Они не создали счастья или процветания для большинства людей. Я говорю не только о коммунизме, но и о капитализме с его рыночной экономикой.
Иначе говоря, вопрос о мечтах…
Дэвид Эллиотт: …не вопрос о грезах. Это вопрос о том, что вы хотите видеть в жизни, что ожидаете от нее. Если молодые хотят изменить мир к лучшему, им надо разрабатывать решения, которые будут работать в долгосрочной перспективе. Все, что у нас есть сегодня, - это политические решения. Они нацелены на эффект в обозримом будущем, есть это краткосрочные решения. В этом проблема.
Собственно, это рамка, фон, на котором происходит биеннале. И работы, если угодно, попадают в эту рамку, на этот фон, взаимодействуя с ними очень по-разному.
Вопрос, как надо мечтать и менять мир к лучшему, важен. Но для начала многие молодые люди, в том числе художники, должны просто выжить.
Дэвид Эллиотт: Только 2-3 процента художников зарабатывают на жизнь своими работами. Я сейчас не говорю о художниках, работающих на рекламу и на заказ. Художнику нужны мужество и бескомпромиссность, а главное - понимание, почему он делает свою работу. В очень немногих профессиональных областях борьба идет реально с самим собой. Она заставляет работать с максимальной самоотдачей, сводить воедино элементы собственного опыта, чувств, ощущений, видения в решении произведения. В то, что позволяет вам слышать мир. Но никто не гарантирует, что вы сможете на это жить. Кто-то преподает, кто-то ищет другие способы заработать.
В любом случае биеннале - это поиск новых имен и новых работ…
Дэвид Эллиотт: Это публичная площадка для молодых художников. Она никоим образом не связана с арт-рынком.
Как вы отбирали работы?
Дэвид Эллиотт: Критерии простые - качество и соответствие теме "Время мечтать".
Понимание мечты как пролога действия для вас связано с традициями авангарда? С жаждой художников начала ХХ века вывести искусство на улицу?
Дэвид Эллиотт: Сейчас уже это не авангард. Авангард подразумевает, что художники впереди масс. В этом есть что-то высокомерное. Да и так называемых "масс" уже нет.
Поскольку стерта грань между массовой культурой и элитарной?
Дэвид Эллиотт: Именно. Все - потребители. Ужасная, по-моему, форма равенства.
Чем мне современное искусство интересно, так это способностью задавать вопросы и порождать дискуссии. Внутри модернизма были две основные традиции. Одна связана с намерениями художников, скажем, Моне, Пикассо... Вторая начинается с Дюшана. Он стал рассматривать произведения искусства как стратегию. Важно стало значение, которое появляется внутри контекста. Сегодня работа фактически начинает существовать в тот момент, когда она представлена публике и начинает жить в публичной сфере. Когда ее видят, переживают и обсуждают…
Это критическое отношение не к искусству, а к опыту переживания искусства. Словом, искусство становится не предметом, а уникальным опытом людей. Не только художников. Это очень ценно. На самом деле, почти нет областей, где вам не говорят, что делать и что вы должны чувствовать. Религия говорит, как вы должны вести и чувствовать. Политики говорят, что мы должны думать и как действовать. Но в восприятии искусства вы свободны. Точно так же, как свободен художник, делающий то, что считает нужным. Это великолепная возможность.
Но чтобы дискутировать по поводу произведения искусства, нужно иметь основу взаимопонимания. Иногда общее поле непросто обнаружить.
Дэвид Эллиот: Я бы не переоценивал сложности… Все, что нужно для взаимопонимания, это любопытство и открытый ум. Между культурами общего больше, чем различий. Просто различия бросаются в глаза.
Есть работы, которые служат своего рода "проводниками"?
Дэвид Эллиотт: Скажем, работа художника из Таиланда Пратипа Сутхатхогтхая. Он сфотографировал тысячи маленьких медальонов - с изображениями буддистских учителей, священников, монахов. Они очень популярны в Таиланде, и, кстати, недешевы. Считается, что медальоны приносят удачу, защищают от беды. Таксисты их часто носят, но не только они. Получилась невероятно красивая работа, размышляющая о религии и потреблении. О появлении прагматики вполне материального свойства среди мира духовного. Разумеется, этот феномен можно встретить повсюду, в том числе среди католиков и православных.
Японская художница Томоко Кашики рисует фигуры молодых женщин, которые словно растворяются в своем окружении. Границы тел исчезают. На одном уровне прочтения, это тревожный мотив - будто женщина теряет свою личность. На другом - можно увидеть возвышение над повседневностью. Молодые женщины, где бы они ни жили, способны понять эту двойственность. Ощутить за ней процесс взросления, превращения девушки в женщину.
Кстати, тот факт, что половина работ, представленных в основном проекте, сделана женщинами, связан с идеями феминизма или это просто совпадение?
Дэвид Эллиотт: Я не ставил себе задачу соблюсти баланс - 50 на 50. Но очень много хороших работ сейчас делаются женщинами. А что, я должен был стараться, чтобы работ мужчин было больше?
В 2012 вы сделали замечательный проект в Киевском арсенале. Для вас нынешний проект рифмуется с предыдущим?
Дэвид Эллиотт: Лишь отчасти. В Киеве была первая международная биеннале. Надо было сделать сильную выставку, с работами значимых на мировой арт-сцене художников. И поместить украинское современное искусство в мировой контекст. Бюджет там был намного больше. Но времени на подготовку было примерно столько же.
Здесь тоже международный проект, но ставка - на молодые имена. Бюджет намного скромнее. Это, разумеется, не вина ГЦСИ и Музея Москвы. Но я надеюсь, что мы смогли сделать эффектную выставку. Когда я работал директором музея современного искусства в Оксфорде, у нас тоже было немного денег, но там были отличные шоу, тем не менее.
Говоря о шоу, вы имеете в виду эффекты массовой культуры?
Дэвид Эллиотт: Конечно. Массовая культура - часть современной жизни, как и социальные медиа. В нынешнем проекте, например, Хеба Амин использует записи в твиттере времен Египетской революции 2011 года, противопоставляя восторженность того времени пустоте настоящего. И, конечно, влияние цифровых образов очень сильно.
Вы отобрали для проекта работы Владимира Логутова, группы Recycle, краснодарской группировки ЗИП, на открытии был перформанс Ольги Кройтер… Какое впечатление на вас произвели работы российских художников?
Дэвид Эллиотт: Для меня стало очевидным, что за последние 5-6 лет появилось поколение молодых художников, которые "выздоровели", если так можно выразиться, от постсоветского опыта. Они живут в другом мире, даже по сравнению с художниками, которые всего лет на 10 их старше. Это те, кому около тридцати и меньше. Их мир уже не определяется постсоветским прошлым. Они откликаются на события совершенно иначе, используя интернет и социальные медиа… Видео "Конец индустриальной эпохи" Владимира Логутова для меня, например, рифмуется с "Меланхолией" фон Триера, как и урбанистические пейзажи новых московских районов, которые пишет Павел Отдельнов… Скажу по секрету, мне нравятся работы всех художников, которые я отобрал.