Рукопись не сгорит
Дома у Лалакина в папке с тесемками хранится стопка пожелтевших листов - машинописный текст повести Владимира Солоухина "Владимирские проселки" с правкой автора. Рукопись подарила ему вдова писателя Роза Лаврентьевна.
Владелец намерен передать ее в литературный музей в селе Алепино. Правда, пока он в плачевном состоянии, несмотря на прошедшее недавно 90-летие со дня рождения Солоухина. Владимирскому самородку не везло - сначала его не любили коммунисты, впоследствии не принимали либералы...
Лалакин боролся за установку мемориальной доски в областном центре на авиамеханическом техникуме, где тот учился. Сейчас пробивает идею присвоить имя Владимира Алексеевича безымянному Центру культуры и искусств на Соборной.
- Дворянское собрание, Дом офицеров, а во времена юности писателя клуб железнодорожников стал местом действия его рассказа о первой любви "Серафима". Сюда 16-летний студент ходил учиться танцевать, и его партнершей на занятиях была тридцатилетняя медсестра Серафима, - доказывает закономерность этого шага Лалакин.
А при жизни знаменитого писателя Николай, тогда начинающий литератор, организовывал его встречи с читателями на родине во Владимирской области. И как губка впитывал подробности из жизни земляка.
Хорошо известна ему история создания "Владимирских проселков" - рассказа о 43-дневном путешествии четы Солоухиных, начавшегося 7 июня 1956 года. Поначалу пройти по родным местам, а потом написать об этом планировали втроем - писатели Владимир Солоухин и Сергей Никитин и поэт Алексей Фатьянов. Но компания друзей распалась. Поэту Фатьянову сделала срочный заказ Одесская киностудия. А два писателя, московский и владимирский, решили отправиться в поход порознь, чтобы избежать повторений и совпадений: Никитин - по лесной Мещере, а Солоухин по Владимирскому Ополью.
Продолжение следует
Возвращаться к этому произведению можно много раз: прекрасный язык, реалистичные без прикрас характеры, точно переданные приметы времени, восторг перед природой среднерусской полосы...
- Солоухин в моем понимании - Юрий Гагарин. Он проложил тропинку, а мы идем следом широкой дорогой - к культуре, истории, духовности, - считает преданный почитатель и исследователь его творчества. Да и он сам уже написал добрый десяток книг, рассказывающих о Владимирском крае. Среди них "Вознесение пустоши Камешки", "Между Москвой и Владимиром", "Юрьево поле".
Но если через Юрьев-Польскую и Суздальскую земли знаменитый земляк прошел за 43 дня, то его последователь только на Юрьев-Польскую потратил целый год. Принцип тот же - строгая документальность, обличенная в литературную форму.
- Помнишь, у Солоухина председатель бегала по деревне с колокольчиком и выгоняла людей на работу? - спрашивает Лалакин. - Сейчас люди сами ищут работу. В деревне ее нет. В Юрьев-Польском районе сохранились не более двадцати хозяйств, в Камешковском - ни одного! И пьянство такое, какого не было раньше. Это изменения в худшую сторону.
В середине пятидесятых годов прошлого столетия писателя радовали новые скотные дворы, свинофермы, овчарни, зерносклады - результат изменения налоговой политики, повышения заготовительных цен, "скощения" долгов и ссуд колхозникам. "Я представил себе такое, - пишет Солоухин. - Допустим, через 100 лет возьмет историк современные нам газеты и начнет выписывать из них только сводки по надою молока в колхозах. Так вот, только по этим сводкам (не зная других событий) он должен будет заключить, что в жизни страны около 1953-1954 годов произошло что-то такое, отчего коровы (по всей стране) начали давать больше молока".
В книгах Николая Лалакина немало примеров, когда энергия и инициатива меняют жизнь к лучшему. Заметные перемены произошли в селах Матвейцево и Нестерово с возвращением на свою малую родину Валерия Кудрякова. Он застал запущенные поля, разбитую ржавую технику, людскую нужду и безработицу. Сейчас в хозяйстве более тысячи дойных коров, столько же молодняка. Предприниматель Александр Николаев приобрел фабричные корпуса прядильно-ткацкой поселка имени Кирова, которые простояли 7 лет и могли превратиться в руины, и начал возрождать производство в родных местах. На первых порах из 400 станков удалось запустить лишь 126. Другие, более современные, закупил за границей. Жители окрестных деревень и поселков вновь обрели работу и стабильную зарплату.
Солоухин мечтал увидеть истоки родных рек Ворши и Колокши, у которых прошло его детство, и писал: "Ничто не влияет так решительно на формирование детской психологии, как река, протекающая поблизости". Его последователь заканчивает очередную книгу из серии "Моя малая Родина", посвященную родной реке Клязьме, по которой дважды прошел с друзьями на весельных лодках от Владимира до Гороховца.
"Одно дело, когда ты любуешься рекой стоя на берегу или глядишь на нее из окна автомобиля или автобуса и совсем, совсем другое, когда ты сливаешься с ней, становишься ее движущейся частицей. Мелодично струится за бортами лодки вода, размеренно скрипят уключины, медленно разворачиваются клязьминские берега на непредсказуемых и крутых поворотах...".
Здесь русский дух
Но особенно важно духовное возрождение. Там, где ходил Солоухин, все было разрушено. Взять Введенский монастырь возле Покрова. Сегодня он возрождается и стал одним из самых почитаемых мест. Очень много восстановлено. Жители "складываются" и даже в деревнях ставят часовенки.
О разрушенных храмах, дворянских усадьбах, родовых усыпальницах во "Владимирских проселках" написано немало. И диагноз произошедшему поставлен смелый и справедливый - варварство. Писателю очевидно, что сами они разрушиться не могли.
Позднее Солоухин посвятит большую часть своей жизни сохранению и возрождению культурных ценностей, предметов старины, храмов. Будет руководить фондом восстановления храма Христа Спасителя в Москве.
- Именно с владимирской земли возник у писателя интерес к восстановлению церквей и дворянских усадеб, - уверен Николай Лалакин. - По сути, он не только открывал родную землю, но и изменил свое мировоззрение.
Ошибки и предвидения
- "Владимирские проселки" вышли в "Новом мире" в 1957 году, - рассказывает Николай Лалакин. - Константин Симонов читал рукопись всю ночь и распорядился, чтобы ее поставили в следующий номер. Он внес в нее 141 правку. Конечно, не литературных, идеологических. Тогда даже генерала Столетова упоминать было нельзя.
Сам Николай Дмитриевич отважился поправить историческую ошибку, допущенную самим Солоухиным. В книге "Юрьево поле" читаем:
"Солоухин ошибся. Он стоял не у собора, построенного "мастерами Юрия Долгорукого" в двенадцатом столетии, а у храма, который воздвиг его внук, первый Юрьевский удельный князь Святослав в тринадцатом веке, а еще точнее в 1234 году. Долгоруковская же каменная церковь, простояв до 1230 года, стала разрушаться. Она, скорее всего, была похожа на дошедшие до наших дней творенья мастеров Юрия Долгорукого: церковь Бориса и Глеба в Кидекше и Спасо-Преображенский собор в Переяславль-Залесском - одноглавые, четырехстопные, простые, с почти ровной поверхностью стен, без особого убранства, с узкими окнами-бойницами.
К сожалению, не ошибся писатель в другом. После встречи с храмом, который исследователи называют лебединой песней белокаменного зодчества, в его повести остались горькие строки: "Мнения многих ученых сходятся на том, что этот собор, если и не заключать под стеклянный колпак, то все же стоило бы сохранить: ведь второго Юрий Долгорукий не построит. Тем не менее, можно сказать, разваливается. Один угол его отъехал и скоро обрушится. Никаких восстановительных и укрепительных работ там не ведется и, может быть, мы последнее поколение, которое имеет возможность увидеть своими глазами эту истинную жемчужину".
Писательские слова актуальны и поныне.