Поделиться
Поэтому, возможно, они поданы максимально академично, в соотношении со знаменитым трактатом "Анализ красоты". Но трактат к выставке не приложишь (как и увлекательнейшую давнюю работу о Хогарте и его труде Михаила Павловича Алексеева). Поэтому в роли комментатора-ментора-экскурсовода в зале появляется фигура куратора в виде проекции в полный рост на вертикальный экран. Таким образом, рассматривание гравюр идет под двойной аккомпанемент - музыки и рассказа куратора Татьяны Тютвиновой о том, что на Хогарта в России XVIII века ссылались при случае и Екатерина II, и Александр Радищев. Нельзя сказать, что эта попытка обновить язык экспозиции с помощью новой техники на редкость удачна. Введение виртуальной фигуры резонера-наставника в пространство небольшого зала, с одной стороны, рассчитано на интерес зрителей к новому музейному аттракциону, с другой - несколько "заглушает" яркостью проекции гравюры XVIII века, невольно подчеркивая их анахронизм в эпоху цифровых медиа.
Меж тем редко какой художник звучит столь актуально сегодня, как младший современник Свифта Уильям Хогарт. Он, конечно, не Свифт, но создатель Гулливера на склоне лет благословил молодого художника: "Как мне недостает тебя, юморист Хогарт!../ Рисуй же эти скотоподобные существа такими, какими я их описываю, /Рисуй их сходными чертами, и уверяю тебя, /Что ты не будешь нуждаться в карикатуре;/ Рисуй их так, чтобы вся душа отражалась в каждом лице!"
Хогарту, с его бойцовским темпераментом, независимостью суждений и вкусом к сатире, не нужно было повторять дважды. Создав свою гравировальную мастерскую, он делает ставку не только на заказы и книжные иллюстрации (последние оказались невыгодны), но живо откликается на злободневные темы, будто памфлетист. Его первый же гравюрный лист обличал махинации скандально известной "Компании южных морей", а одно из первых живописных полотен 1728 года воспроизводило сцену из "Оперы нищих", только что поставленная Дж. Ричем в Лондоне. Пародийные песенки баллад, вложенные в уста участников воровской шайки, произвели фурор, поскольку имели политический подтекст. Хогарт благодаря разработанной им системе записей жестов, движений, даже выражений лиц (он отрабатывал ее на улицах Лондона) создал картину, воспроизводящую в подробностях мизансцену спектакля, декорации, портреты исполнителей. Неоценимый сегодня материал для историков театра. Но сам Хогарт мечтал о том же резонансе для своих произведений, которые имели театральные постановки. И он добился его.
Идея была в том, чтобы "создать на полотне картины, подобные театральным представлениям". Позже в своих автобиографических записках он напишет: "Я старался разрабатывать свои сюжеты как драматический писатель. Картина была для меня сценой, мужчины и женщины - моими актерами, с помощью движений и жестов разыгрывающими пантомиму". В общем, родись Хогарт на три столетия позже, быть бы ему кинорежиссером и создателем сатирических сериалов. Но и для своего времени он смог невероятно много. Его серии гравюр "Карьера шлюхи" (после которой его известность выросла до небес), "Модный брак", "Карьера мота", "Выборы в парламент" разлетались, как горячие пирожки. При том, что цена - 1 гинея за шесть листов - была не так уж мала. К слову, все эти серии (из легендарного собрания братьев Басниных) можно увидеть на выставке в ГМИИ.
Эти гравюры были настолько популярны, что появились "пиратские" выпуски, видимо, по более низкой цене. Но надо было знать хватку Хогарта: он добился принятия… первого в истории Европы закона об авторском праве, который в обиходе так и называли "Билль Хогарта". На минуточку - на дворе стоял 1735 год. Впрочем, законодательная инициатива художника интересна еще одним. Она демонстрирует тот деятельный дух эпохи Просвещения, который отличал английский XVIII век. Мало того, что просветители свято верили в эффективность закона, они с энтузиазмом участвовали в улучшении нравов. К примеру, одно из самых известных полотен Хогарта, которое сейчас хранится в Национальной галерее Лондона, посвящено парламентскому расследованию 1728 года дел в долговых тюрьмах. Тогда пред очи членов Палаты Общин привели баронета Вильяма Рича, крайне истощенного, полуголого, закованного в кандалы, почти потерявшего человеческий облик. Он показал, что подвергался истязаниям только за то, что якобы нанес оскорбление Бембриджу, начальнику тюрьмы, и не был в состоянии откупиться за это деньгами. Скандал был страшнейший. На него, кстати, откликнулся не только Хогарт, но и поэт Джеймс Томсон, включив в поэму "Времена года" тираду о благородстве людей, "взволнованных человеческими несчастьями".
Сегодня над эпохой Просвещения принято подсмеиваться: дескать, не оправдались ее надежды ни на "естественного человека", ни на рациональное переустройство общества. Эти надежды, кстати, питали и французское, и российское "осьмнадцатое столетие": достаточно вспомнить Новикова, Фонвизина, Радищева… Но, помня их судьбу, странно возлагать на просветителей ответственность за то, что им как раз не дали возможности сделать. Выставка "Уильям Хогарт: анализ красоты" напоминает о столетье, с которого началась современность. И об эстетическом трактате, который был для автора продолжением размышлений об этическом долге художника.