"Голубем…" шведский абсурдист завершает "трилогию жизни" (первые две картины - "Песни со второго этажа" и "Ты, живущий", каждый опус выходит с разрывом в семь лет). А вот стиль этих фильмов автор определяет как "тривиализм". Визуально его манера уходит корнями в полотна примитивистов с их фронтальными композициями, неловко замороженными позами и набеленными лицами. Жизнь до отказа набита банальщиной - убежден режиссер и доказывает это 39 миниатюрами, где люди только и заняты, что подробно обсуждают ничтожные темы ("Сегодня среда или четверг?"), общаются стандартными телефонными формулами ("Рад слышать, что у тебя все хорошо" - один из лейтмотивов полуторачасового действия-бездействия). И даже если умирают, то нелепо. Фильм и начинается скорбно комическими сценами встреч со смертью: от натуги в момент откупоривания винной бутылки, от жадности - нежелания даже в гробу расстаться с нажитым... Банальность этого незначительного события иллюстрирует эпизод с клиентом фастфуда: он расплатился за обед, но не успел его съесть - что ж, доедят остальные, чтоб не пропадало, а мертвецу уже все равно. Некоторые эпизоды напоминают скетчи комиков-разговорников типа Карцева и Ильченко - если учесть замогильность интонаций всех персонажей фильма, в этом дуэте Карцева нужно заменить еще одним Ильченко.
Миниатюры верны единому стилю и заторможенному ритму, но легко переносятся сквозь время то в пылкую юность ныне замороженных героев, то в эпоху Карла XII, прямо на коне заскочившего в попутный кабачок и там положившего глаз на смазливого русского бармена - непосредственно перед крахом под Полтавой. Все новеллы источают сладкий яд, от него и весело и муторно: хомо сапиенс выглядят карикатурой на несчастную мартышку, которую мы застанем распятой на лабораторном столе. Слова ничего не значат и ни до кого не доходят - Андерссон следует заветам своего кумира Беккета. И только однажды позволит себе жестокий гротеск, когда солдаты загрузят пленных в огромный медный цилиндр с армейскими трубами и живьем поджарят под торжественное звучание "Аллилуйи". Фильм смешон, талантлив во всех составляющих, был тепло принят пресс-залом и считается верным претендентом на призы. На мой вкус, он стал бы еще лучше, если бы автор вовремя остановился и не доводил бедлам до монотонности. Впрочем, режиссер утверждает такое кино, которое нужно смотреть с перерывами, возвращаясь к сеансу, как к книге.
Итальянцы показали в конкурсе опус из серии ЖЗЛ - биографический фильм Марио Мартоне о поэте XIX века Джакомо Леопарди. Романтик и моралист, глубочайший пессимист, разочарованный и в вере, и в судьбе современной ему Италии, он писал философские эссе и пространные поэмы, воспевавшие природу и древнюю славу родины, мечтал о любви и ратной славе, но во всем терпел крушение: он был инвалид. Это дали себя знать его детство и юность, проведенные в поместье отца-аристократа, ставшем его тюрьмой: его окружали только книги, и он их истово штудировал, изучив языки и труды философов, но и подорвал здоровье: половину жизни провел, скрюченный в три погибели, как новый Квазимодо, - вечный сосуд скорби. За эту роль популярный здесь актер Элио Джермано вполне может получить Кубок Вольпи: сыграно сильно и самоотверженно. Но сам фильм разве что добротен: мелодекламация стихотворных строк и философских штудий на фоне живописной Флоренции, пролетарского Неаполя и пробудившегося Везувия под аккомпанемент попурри из музыкальной классики.
Опять провалился израильский режиссер Амос Гитаи, на этот раз с фильмом "Цили": похоже, он окончательно утратил чувство темпоритма и готов растянуть чем-то полюбившийся ему невыразительный кадр на добрую четверть фильма. Картина о жертвах войны начинается немилосердно вычурным и нескончаемо долгим танцем девушки в белом на фоне мертвого экрана, а затем актриса, изображающая бегущую от бомбежек Цили, наглядно почесывается и примерно четверть часа собирает сухие ветки. Героиня соорудит из них уединенное гнездышко, к ней присоединится тоже бегущий от войны Марек, и все это режиссер определяет как "блуждания в кошмаре войны". Весь смысл фильма уложился бы в одно только фото: измученная девушка среди бурелома, символизирующего бездушный мир. Всегда воспаленная тема Холокоста лишь обозначена как обстоятельство образа действия - притом, что действия как такового нет. Наличие в программе "Горизонты" картины, непригодной для большого экрана, обозначает кризис режиссера и, вероятно, самого фестиваля.
В четверг вечером на Мостре пройдет первый показ для прессы конкурсного фильма Андрея Кончаловского "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына", официальная премьера - в пятницу, в канун закрытия фестиваля. При слабом, по общему признанию, конкурсе от картины венецианского старожила ждут дефицитных в этом году откровений. Судя по опубликованным здесь фрагментарным интервью, Кончаловский рассматривает свою новую работу как эксперимент, на который его воодушевил приход в кино цифровой эры. Видеокамера миниатюрна и сродни авторучке. Ручкой писатель набрасывает заметки для романа, видеокамерой режиссер записывает штрихи реальности, - идеальное орудие наблюдения, охоты за раскрывающимися бутонами жизни. Автор фильма провоцирует персонажей жизни на некие проявления - а спрятанные там и сям миниатюрные камеры их фиксируют. Так, судя по всему, и был построен этот фильм, где сочетается эпичность природных образов с подробностью медленно текущего, почти остановившегося бытия обитателей дальних сел русского Севера.
Автор фильма прилетит на Лидо непосредственно перед премьерой. Никого из снимавшихся в картине здесь, увы, не ждут. Хотя представляю, какой сенсацией стало бы явление на красной дорожке старейшего кинофестиваля планеты реального почтальона Тряпицына из села Вершинино Архангельской губернии.