Поделиться
Москва, родной город Шухаева, персональными выставками этого легендарного мастера не баловала. Их можно перечесть по пальцам одной руки. Гораздо больше его работы показывали в Петербурге (в Русском музее хранится значительная часть его наследия) и Тбилиси (единственном городе, где оказались друзья, которые смогли пригласить чету Шухаевых в 1947-м, из Магадана, в Тбилиси художник и похоронен). Но в основном - на коллективных выставках. Так что нынешняя экспозиция в ММСИ - событие драгоценное.
Здесь представлены все основные периоды творчества мастера. От ранних, 1910 года, рисунков "Арлекина" и "Пьеро", когда студент Императорской академии художеств вместе с другом Александром Яковлевым (Маковский их назовет "близнецами из академической мастерской Кардовского") будут радостно пробовать свои силы на сцене в пантомиме, поставленной Мейерхольдом, до карандашного колымского автопортрета, посланного жене в письме в 1938 года. От знаменитого двойного автопортрета с Яковлевым (опять же в костюмах Арлекина и Пьера), начатого друзьями в 1914-м на Капри, а законченного Шухаевым в 1960-х, до портретов Святослава Рихтера и Галактиона Табидзе, сделанных уже в Грузии. От неожиданных угловатых финских пейзажей, которые он писал в 1920-м, после того как они с женой вместе с художником Иваном Пуни в январе пришли в Финляндию из России через Финский залив по льду, до иллюстраций к французскому изданию "Бориса Годунова" в стилистике русской иконы...
Поражает даже не богатство дара Шухаева, причем не только художественного. Достаточно упомянуть, что он играл Пьеро так хорошо, что Мейерхольд настойчиво советовал ему: "Бросайте свою академию и вступайте на сцену. Актер вы первоклассный, а художник еще неизвестно какой из вас выйдет". Он не соблазнился, решив, что "для актера нужна школа не менее значительная, чем для художника". Для него, сына и внука сапожника, который с 12 лет учился в Строгановском училище и поступил в Академию художеств (десять человек на место!), слова "школа" и "мастерство" были главными. Позже, уже зрелым мастером, держащим частную школу в Париже, он напишет Кардовскому: "Вы первый и единственный в России учили грамоте и ремеслу в искусстве, постоянно твердили, что из ученика своего Вы не делаете художника, а мастера. Я ...стал исповедовать то же учение". Он бьется над тайнами старых мастеров, открывая секреты сангины и яичной темперы. Он заворожен идеей цехового братства, решив вместе с Яковлевым, основать "цех Св. Луки", наподобие средневековых. Неоклассицист, которого поддержал Александр Бенуа, он был трудоголик, жаждущий сопротивления материала. "Нам хотелось борьбы с материалом и победы над ним - это, может быть, молодость, спортивность!" - признается он в письме учителю.
Фактически его жизнь оказалась тоже сопротивлением материалу. Нет, никакой политики. Но при взгляде на два автопортрета - 1917 года и 1955-го (последний сделан, между прочим, в редкой технике энкаустики!), поражает как раз неизменность героя. Перед нами все тот же мастер - острый взгляд, собранность и достоинство. Мастерство для него не эстетическое, а прежде всего этическое кредо. Это ответственность перед вечностью. Святослав Рихтер, с которым Шухаевы дружили, напишет о нем: "Человек с несгибаемым счастливым характером". Несгибаемость - неожиданное слово для описания характера художника. Но именно оно лучше всего определяет этого мастера.
На выставке впервые можно увидеть материалы следственного дела Шухаевых. Художника с мировым именем на восемь лет отправили на Колыму на лесоповал, именно в Дальлаге он встретится случайно с женой. Когда Александр Бенуа писал о 20-летнем выпускнике академии, что Шухаев "призван расписывать стены каких-то общественных дворцов, предназначенных для эффектных празднеств; это художник, чуждающийся всякой интимности, рвущийся к декоративному творчеству", он вряд ли подозревал, что художнику придется расписывать не только апартаменты паши в Марокко, но и дом культуры в Магадане. Только в Магадане он оформил 35 спектаклей. В благодарность за одну из работ зэк был освобожден от конвоиров. Что, впрочем, не помешало 50-летнего художника отправить в карцер за почудившийся "хозяину Колымы" "грязный" воротничок на портрете вождя народов.