Он клокотал постоянно. В его небольшом по габаритам теле бурлили неземных масштабов силы. Максимализм во всем: в любви, в ярости, в увлечениях. Было ощущение, что он жил в другом временном измерении: быстрее. Все процессы - движение рук, перемещения в пространстве, перемены настроений и бег мысли - свершались стремительно. Это можно видеть в его актерских работах: как бы серьезны они ни были, в них есть элемент гротеска - комедийного или трагического. Он всегда спешил, пусть размеренно и обдуманно, но его сердце явно билось чаще, кровь пульсировала энергичнее, и он не терпел пауз.
В нем нелегко разделить многочисленные таланты - он актер, режиссер, поэт, педагог, и над всем этим обобщающее: он деятель. Его все касалось лично, и его выступления на съездах и пленумах Союза кинематографистов становились сгустком тревоги, боли и отчаянных надежд докричаться до коллег и общества. Начав актерский путь в детском театре, он мог отвлекаться в сторону множество раз: то снимался в фильме про разведчика ("Мертвый сезон"), то играл скомороха ("Андрей Рублев"), то партизана ("Проверка на дорогах"), то гоголевского Башмачкина ("Шинель"), то пророка-ученого ("Письма мертвого человека"), то сердобольного еврея (запрещенный "Комиссар") или низвергнутого Хрущева ("Серые волки"), работая на полной выкладке и создавая незабываемое. Но главной линией жизни для него были дети - для них бурлила его фантазия.
В "Айболите-66" он взбил лихой коктейль из сказки, озорных приключений, лукавства, музыки и аллюзий, из-за которых фильм сочли "порочным" и выпустили минимальным тиражом. В "Автомобиле, скрипке и собаке Кляксе" экспериментировал с киноэкраном, то вытягивая его в длину, то ставя "на попа", а то и спуская актеров с экрана "в зал", - это был ошеломляюще изобретательный детский мюзикл. В "Чучеле" он первым внедрился во взрывоопасную тему детской жестокости, которой дай только повод - затравит кого угодно. Сегодня отупевший зритель не увидит в этой картине никакого ЧП, а в начале 1980-х мосфильмовское начальство хваталось за голову и требовало вырезать треть эпизодов. Быков на сдаче фильма госкомиссии поминутно доставал таблетки валидола - дело его жизни снова было под смертельной угрозой. "Я побит - начну сначала!" - эти слова стали его девизом. Люди его поколения были романтики: они еще надеялись искусством делать людей лучше, побудить задуматься: почему мы такие? "Что с нами происходит?" - задавался горьким вопросом Шукшин. Фильм "Чучело" заставлял всерьез думать об этом. Спустя годы он остался в памяти именно этой отчаянной, вечно актуальной нотой: индивид против массы, всегда готовой закидать непохожего камнями.
Стране нужны были люди стандартные, одинаково думающие, ликующие. А Быков, человек без кожи, выламывался из стандарта и создавал проблемы - делился своей болью и страдания других ощущал как свои. Его то и дело запрещали снимать как артиста: некрасив, мал, лыс, не подходит под ранжир образцового советского героя. У него редкостно живое лицо, а нужны были лица, замороженные на одной официально вдохновенной гримасе. Ему все время запрещали снимать то, что он мечтал. Список неосуществленных идей займет всю статью.
Его записи 1990-х полны тревоги за страну. Он острее других чувствовал: не строим - разрушаем. "Хотим демократии, но недемократичны до безумия, хотим верить, но не умеем, хотим любить, но не способны на это, хотим общения, но слышим только себя, хотим коммерции, но не понимаем ее без воровства; хотим действовать, но для нас сегодня это только бить, уничтожать". И самое страшное, что постигло думающих художников России: сознание бесполезности усилий. Два века русское искусство старалось сделать общество человечнее, и вся эта постройка на глазах рассыпалась: словами "гуманизм", "мораль", "нравственность" стали браниться, идея демократии обращалась в свою противоположность, враги либерализма и демократии стали присваивать эти понятия и выворачивать их наизнанку. "В собственной жизни живу как высланный. Силы нужны для жизни бессмысленной..." - писал Быков.
Последние годы он посвятил тому, чтобы вернуть единство киносообщества. Он много говорил о созданном им Фонде развития кино и ТВ для детей и юношества, разрабатывал планы возвращения на экран детских фильмов, проектировал студию "Союздеткино", выступал с предложениями учредить Чрезвычайный (!) госсовет детства при Совмине - понимал, что мы теряем новые поколения. Снова и снова вступал в спор с критиками, подводившими под уже заметное расчеловечивание искусства теоретическую базу и "со снисходительной генеральской усмешкой" ополчавшимися на каждого, кто пытался напомнить о поруганных вечных ценностях и о долге искусства, - слово "долг" у этих деятелей, претендующих рулить нашим кино, вызывало аллергию. Писал по этому поводу отчаянные стихи: "Во мне все лава и отрава, / "Во мне и буря, и поток, / И я кошмарно одинок..."
Его фильмы - его миссия, созданный им университет для поколений. Его стихи - это для себя. В них он выплескивал душу, из них становится ясно, через какие тернии лежит дорога к звездам. ...Полон смертной я тоски, / что я не доживу и не успею / всего, что разрывает грудь в куски, / всего, что должен, что могу и смею .
Он умер в 1998-м, не дожив до семидесятилетия один год и шесть дней.
Главные режиссерские работы Ролана Быкова
"Семь нянек"
"Айболит-66"
"Внимание, черепаха!"
"Телеграмма"
"Автомобиль, скрипка и собака Клякса"
"Нос"
"Чучело"
Избранные роли Ролана Быкова в кино
Башмачкин ("Шинель").
Чебаков ("Женитьба Бальзаминова").
Трубач ("Звонят, откройте дверь").
Бармалей ("Айболит-66").
Скоморох ("Андрей Рублев").
Ефим Магазаник ("Комиссар").
Актер Савушкин ("Мертвый сезон").
Красноармеец Карякин ("Служили два товарища").
Партизан Локотков ("Проверка на дорогах").
Кот Базилио ("Приключения Буратино").
Аккордеонист ("Из жизни отдыхающих").
Ларсен ("Письма мертвого человека").
Хрущев ("Серые волки").