Еще в прошлом сезоне в Концертном зале Мариинского театра "Севильский цирюльник" шел в экстремальной постановке режиссера Алексея Степанюка, где Розина в кабинете доктора Бартоло участвовала в недвусмысленных играх в садомазо-экипировке, а Альмавива и Фигаро там в шутку обжимались под балконом. Вместо "роты солдат" там был отряд ОМОН, который был призван утихомирить эту оргию. Постановка, шедшая с 2009 года, хотя пользовалась успехом у определенной части публики, но явно не вписывалась в параметры спектакля для широкой аудитории. Новая сценическая версия "Цирюльника" на сцене Мариинки-2 выглядит эстетическим антиподом предыдущему спектаклю, лишенным даже намеков на темы 16+: наоборот, его даже можно маркировать цифрой 6+ и рекомендовать для семейного просмотра. Режиссер Ален Маратра со своей постоянной командой постановщиков, включающей художницу Мирей Дессанжи, шляпницу Грегорио Ресио, режиссера по свету Паскаля Ноэля, попытался создать спектакль "с чистого листа", как если бы до него не было тысячи разных сценических версий "цирюльников". В этом и состоит его режиссерский метод, его театральная философия - освобождение от стереотипов восприятия, с которой публика Мариинки хорошо знакома по трем предыдущим работам Маратры в этом театре ("Путешествие в Реймс" Россини, получивший "Золотую маску", "Любовь к трем апельсинам" Сергея Прокофьева и "Волшебная флейта" Вольфганага Амадея Моцарта). Но если в предыдущих работах режиссер удивлял своими свежими режиссерскими решениями, то в "Севильском цирюльнике" ожидания нового "слова" не оправдались. По замыслу, Маратра попытался показать не столько комическую оперу, сколько лирическую комедию. Лирический настрой был задан на увертюре, во время которой из-под колосников неспешно опустилась люлька с двумя малярами, и эти персонажи принялись раскрашивать голубой занавес белыми голубками. Это метафора "невыносимой легкости бытия", желания упорхнуть в небо от мелких земных дрязг. Кстати, финальная картина во втором действии оперы закольцевала эту метафору: юная Розина, еще не ставшая графиней, воссоединилась с графом Альмавивой, взобравшись по высоченной лестнице на гипотетическую крышу под небесами.
Однако этой лирикой режиссер сильно размагнитил упругий ритм комедии, и по-настоящему смешных сцен в спектакле было мало. В речитативах сильно тормозился темп, отчасти потому, что решили вместо традиционного клавесина представить ноу-хау - "булькающие" импровизации маримбы. В итоге вместо импульсивных диалогов, которые могли бы придавать действию скорость, возникали словно расфокусированные "стоп-кадры". Пустота белой сцены с минимумом декораций - столы и стулья (в том числе парикмахерское кресло) - невыгодно смотрелись в огромном зале. По сути, Маратра сочинил спектакль для камерного пространства. Публика, правда, оживилась, когда под занавес первого действия из боковых дверей зрительного зала появились гигантские куклы в виде карикатурно гротескных буржуа с пенсне, ридикюлями и собачками. Все тут же кинулись делать фото на память.
Новый "Севильский цирюльник" ставился на солистов Академии молодых певцов Мариинского театра, большинство которых составили динамичную хоровую массовку. Два премьерных состава певцов (музыкальным руководителем выступил молодой Заурбек Гугкаев) показали очень разный уровень музыкальности и артистизма. От технической безупречности бельканто Ольги Пудовой в партии Розины зал замирал, забывая о несовершенствах спектакля, а Розина Антонины Весениной пленяла своей наивностью и распахнутыми глазами. Вероятно, поэтому героине Пудовой в качестве влюбленного графа был дан неопытный тенор Илья Селиванов, бравший зал почти детской непосредственностью своей игры, а Антонина Весенина, напротив, получила в пару графа - молодого профи Евгения Ахмедова, преодолевавшего россиниевские пассажи с лихостью Мерседеса. Баритон Эдем Умеров после своих вагнеровских и штраусовских громогласных героев удивил дебютом в партии доктора Бартоло, обнадежив своим пробивающимся комическим даром. Партию Фигаро пел баритон Виктор Коротич - в клетчатом костюме а ля Остап Бендер Андрея Миронова. Несмотря на некоторую усталость голоса, он демонстрировал чудеса ловкости рук цирюльника и доказывал, что выжить можно в любых жизненных условиях.