Это совместная постановка гамбургской труппы с московской и - новый уровень доверия, которое Театру Станиславского удалось вызвать у Ноймайера. Страстный поклонник российской культуры, немецкий хореограф отнюдь не стремился сюда со своими спектаклями. В начале 2000-х он успел поставить вечер одноактовок в Мариинском театре, перенести в Большой "Сон в летнюю ночь" - один из своих знаковых спектаклей. Но это сотрудничество не принесло удовольствия, кажется, ни одной из сторон.
Но гораздо болезненнее, что зрители тоже не проявили того энтузиазма, что сопровождал приезды Гамбургского балета в Москву и Ленинград в советские годы. В "нулевые" в потоке репертуарных театров рядом со "Спящей красавицей" и "Спартаком" спектакли Ноймайера казались чересчур сложносочиненными. Подготовленный зритель находит упоение в глубине вторых и третьих планов в этих балетах, а неофит порой не способен уследить за основной интригой.
"Татьяна" для российской публики явно не требовала дополнительных костылей либретто: "энциклопедию русской жизни" в любой отечественной школе долбят так усердно, что она оседает в голове даже у двоечников. Поэтому сны Татьяны и преследующий ее медведь, с которых начинается балет Ноймайера, являющийся ей Грандисон от Ричардсона и любимая танцовщица Пушкина Авдотья Истомина, которая "толпою муз окружена" в "анакреонтическом" балете, вряд ли способны удлинить зрительский путь к идее Ноймайера. Тем более что она не нова и лежит на поверхности, во многом повторяяя режиссерскую идею Дмитрия Чернякова, чей оперный "Евгений Онегин" идет в Большом и неоднократно был показан по телевизору.
Главное, что волнует Ноймайера в тексте Пушкина - это Татьяна (ее роль взяла на себя Диана Вишнева), невоплощенность любви и невозможность счастья вообще. Ради этого хореограф (он же автор либретто и оформления балета) вместе с композитором Лерой Ауэрбах придумывают мир, в котором уживаются рудименты последних дней имперского счастья и торжество современных нуворишей, джинсы и волнистый "боб" в стиле модерн.
Ноймайер, кажется, упивается изобилием деталей русской жизни. Какой-то гвардейский ротмистр становится советским генералом, в ларинской семье "недобитой интеллигенции" обитает монахиня-няня, на именинах пляшут под "Цыпленок жареный", упиваются водкой, Татьяна укутана павловопосадским платком, а Онегин - то в костюме на голое тело, то в пиджаке а-ля Версаче - кажется героем минаевского "Духless".
Нагромождение этих бытовых деталей создает на сцене бесконечный сквозняк суеты, но закрывает форточку для эмоций. Хореографический почерк Ноймайера немного узнается лишь в партии Ленского (он в балете переквалифицировался в композитора, но узнать об этом можно только из либретто, а на сцене же он так же нервно мнет листочки, как и поэт в опере) и отдельных фрагментах прощального дуэта Татьяны и Онегина.
Впрочем, страдающий пушкинский герой в балете столь непривлекателен, что, вопреки пожеланию постановщика, Татьяна должна только порадоваться своей счастливой судьбе, подарившей ей генерала, еще и в роскошной шубе.