Поделиться
Среди легендарных имен фотографов Викторианской эпохи, создателей фотографии как "высокого искусства", имя Джулии Маргарет Кэмерон по праву стоит среди первых. Ее выставку в 1886 году (семь лет спустя после ее смерти) покажет в Берлине Вильгельм Фогель, у которого будет учиться Альфред Стиглиц. Ее работы в качестве вдохновляющего примера назовет эстет Питер Эмерсон… Наряду с Оскаром Рейлендером и Генри Пичем Робинсоном она ввела фотографию в "высокое" музейное пространство. Ее первая выставка в Музее Южного Кенсингтона (том, который назовут позже Музеем Виктории и Альберта) состоится в 1865 году. Джулии Маргарет Кэмерон было в то время 50 лет. Из них фотографией она занималась… два года.
История начала ее увлечения фотографией словно специально приготовлена для зачина добротного женского романа. В декабре 1863 года, вероятно, на Рождество ей, 48-летней маме шестерых детей, зять и дочь дарят фотоаппарат: "Может быть, мама, это скрасит твое одиночество во Фрешуотере". Фрешуотер - это местечко на острове Уайт, что в проливе Ла-Манша, куда Чарльз Кэмерон перевез семью из Индии. Уж точно не необитаемый остров - вокруг дома друзей, в том числе известного поэта лорда Альфреда Теннисона. Одиночество - потому что даже самый младший из сыновей, Генри, отправился учиться в закрытую элитную школу. И теперь без детей, выпорхнувших из "гнезда", их с мужем дом кажется опустевшим. Впрочем, одиночество явно предлог. Дети хорошо знают свою маму, и фотокамера могла быть давней мечтой.
По крайней мере на выставке можно увидеть портрет девушки Кейт Доре, сделанный - нет, не ею, - а Оскаром Рейлендером. Тем самым, чью многофигурную аллегорическую фотографию "Два пути" королева Виктория купила на промышленной выставке в Манчестере в качестве подарка принцу Альберту. В 1862 году Рейлендер приезжает на остров, делает портреты известного поэта Альфреда Теннисона, его семейства, его друзей. Джулия Кэмерон входит в этот теплый дружеский круг любителей поэзии и искусств, явно проявляет интерес к фотографии. Она печатает сделанный знаменитостью портрет одной из девушек, причем прокладывает между негативом и бумагой листья папоротника. У нее еще даже фотоаппарата нет, но она - на счет раз - соединяет фотографический отпечаток с фотограммой, предвосхищая ХХ век. А рядом - один из первых портретов 1864 года. Кэмерон снимает свою племянницу и на заднем фоне негатива процарапывает острием карандаша или палочки абрис ренессансного здания с арками и какую-то фигуру. Очевидно, что фотография для нее сразу же - с первых же опытов - рифмуется не столько с достижениями технического прогресса, сколько с живописью или/и гравюрой. Причем несовременной, ренессансной, итальянской. Так с первых шагов она поражает соединением - дерзкой отваги первопроходца и чинной возвышенной консервативности. Контраст из тех, что впечатлял у прерафаэлитов.
Фотография для нее - распахнутая дверь в мир искусства и поэзии, который ей близок и дорог. Она не только дружит с поэтом Теннисоном и художником Уоттсом, но и сама пробует переводить - перекладывает на английский балладу Готфрида Бюргера "Леонора". Ту саму, что у нас перевел Жуковский, а в Англии - Данте Габриэль Россетти. Сам выбор романтической баллады - о девушке и смерти - показателен. Собственно, и в фотографиях ее среди центральных мотивов будут повторяться-переплетаться темы отрешенной девичьей красоты и печали ухода. Ярче всего, конечно, в самом известной, наверное, ее фотографии - портрете ее крестницы миссис Дакворт, 24-летней вдовы, смотрящей словно не в объектив и не на нас, зрителей, а в какое-то иное, потустороннее пространство, где еще жива ее юность, мечты, любовь.
Но вообще-то такие фотографии, где герой смотрит прямо на зрителя, у Кэмерон скорее исключение, чем правило. Джулия Кэмерон предпочитает профили, или хотя бы склоненные в раздумье головки в три четверти. Но выбор "роковых" сюжетов, отсылающих не только к известным картинам, но и к убийственным страстям у нее остается. Чего стоит фотография "Беатриче", повторяющей композицию картины Гвидо Рени! Меланхолически опущенный взор, нежный лик и печаль обреченности - только не подумайте, что речь о дантовской Беатриче. Это героиня другой истории, приключившейся в Италии XVI века: Беатриче Ченчи была казнена за убийство отца, отличавшегося жестоким нравом. Не надо иметь богатое воображение, чтобы понять, через что прошла героиня, выбранная Кэмерон. Собственно, ее выбор и любопытен. Красота, обреченная смерти, жертвенность и бесстрашие, равнодушие и жестокость мира… А рядом - композиции с "портретами" девяти добродетелей и назидательные снимки на тему Евангельских притч - о разумных и неразумных девах.
Эти крайности, в которых назидательность, возвышенность уживаются с роковыми страстями, в работах Кэмерон не пугают китчевой прямолинейностью. При всей ее любви к аллегориям и "фантастическим сюжетам" ее фотографии никогда не позволяют забыть о реальных моделях - и напомнить о том, что страсти роковые поставлены в домашней студии на манер столь популярных "живых картин". В них первая леди британской фотографии (и мировой тоже) задействовала как двухлетнего внука, племянниц, сыновей и мужа, так и солидных джентльменов, плюс их жен - в роли персонажей Шекспира и Данте, картин Микеланджело и Рафаэля… Эта почтенная дама явно обладала характером решительным и властным, позволявшим ей управляться с "моделями", если уж они попадали в ее руки, без лишних проблем. Так, солидный литератор и друг семейства (и по совместительству - чиновник министерства по делам колоний) Генри Тейлор оказался одним из постоянных объектов ее съемок. "Несмотря на опасения, что, потакая моим прихотям, он может выглядеть глупо, он… согласился последовательно превратиться в Брата Лоренцо со Джульеттой, в Просперо с Мирандой, в Ксеркса с царицей Эсфирь, держать мою кочергу в качестве скипетра и делать все, что я от него хотела", - напишет она позже.
На выставке можно увидеть фотографию седовласого Генри Тейлора в роли монаха Лоренцо из "Ромео и Джульетты", который дает сонное снадобье героине. Собственный муж Джулии, автор трактата о прекрасном и возвышенном, на фотографиях представал в роли злого волшебника Мерлина. Джулия Маргарет как раз тогда работала над фотографическими иллюстрациями к книге стихов Альфреда Теннисона "Королевские идиллии". Если не ошибаюсь, она сделала первую авторскую книгу художника с фотографиями - еще и в двух томах! Ее тоже привезли в Москву.
Она так много делала первой, что неудивительна ее уверенность в значимости собственной работы. Она решительно обращается к директору Музея Южного Кенсингтона, даря свои работы. К удивлению многочисленных критиков, их не только приняли, но и повесили в залах рядом с живописью. Одна из знакомых ее дам вспоминала о Кэмерон: "У нее было такое представление, что она собирается совершить революцию в фотографии и заработать деньги. В некоторой степени ей удалось первое, если считать, что обсуждение ее работ двенадцать месяцев и более во всех фотографических кругах означает революцию. Но во втором она не преуспела. Она, казалось, желала, что люди должны относиться к ней как к художнику, который не принадлежит к обычному разряду фотографов. Она была, фактически, Уистлером от фотографии".
Поразительно точное определение. Не только потому, что Кэмерон ругали за расплывчатость, туманность, неопределенность, пресловутый упрямый "мягкий фокус", - словом, все то, что прощали живописцу. Едва ли не важнее - музыкальность, композиционная гармоничность ее работ. Кэмерон, как и Уистлер, могла назвать свои портреты симфониями. Не зря своего наставника художника Уоттса, она изобразила со скрипкой ("Шепот музы"). Правда, в роли муз у нее - не античные прелестницы, а просто дети. И вся "возвышенная" сцена неожиданно напомнит домашнее музицирование с дедушкой у камина в ненастный день. Все же для мамы шестерых детей муза всегда будет чем-то похожа на особу, только что сбежавшую из детской.