Для сегодняшнего зрителя вопрос Чернышевского "Что делать?" звучит каверзой, насмешкой - настолько мрачным и неопределенным представляется им будущее. История, вылезшая из всех углов нашей залежавшейся памяти, обрушилась на нас с удушающей силой. Возможно, именно как старую, пропахшую нафталином шубу и вытащил новый худрук БДТ роман Чернышевского - мол, присмотрите, как смотритесь вы в ней сегодня.
Художник Александр Шишкин выстроил над партером БДТ очень дорогой, но легкий амфитеатр, задние ряды которого смыкаются с ярусами и ложами старинного здания. В пространстве черно-серой гаммы хор девушек-парок в глубине пустой сцены бесконечно повторяет минималистский вокализ (хор Festino, композитор Настасья Хрущева). "Новые люди" в элегантно-черном, анемичные, как андрогинны из фантастических фильмов о будущем, бесстрастно беседуют о свободе, красоте и нравственности. Ходячая диссертация Чернышевского "Эстетическое отношение искусства к действительности", она объявляет "новым людям", что у них есть выбор: либо с ней, либо тотальное уничтожение. "Новые люди" - неужто как нынешние хипстеры? - сделали свой прагматический выбор в духе убогой метафизики Чернышевского: остались с "красотой", то есть с тоскливой пользой. Растягивая слова, превращая диалог в бесстрастный танец сомнамбул, Вера Павловна беседует с Лопуховым и Рахметовым. Они "наследуют сцену", в то время как "старые люди" один за другим с нее сходят, но никаких радикальных перемен это не приносит.
Размышляя о "новых людях", Могучий, кажется, включает в это и опыт "нового театра", или Театра.doc. Не случайно он вводит фигуру Автора, "строгого юноши" в очках, которого играет один из самых известных создателей "документальных" и "вербатимных" проектов последних лет Борис Павлович. "У меня нет ни тени художественного таланта. Я даже и языком-то владею плохо. Но это все-таки ничего: читай, добрейшая публика! прочтешь не без пользы. Истина - хорошая вещь: она вознаграждает недостатки писателя, который служит ей". Почти такими словами описывали свою теорию и практику идеологи "Театра.doc", когда настаивали на "пользе" театра и на том, что "искусством" может заниматься каждый, и вообще оно должно уйти в прошлое, демократизировав саму природу эстетической деятельности.
Павлович говорит с залом словами Чернышевского, точно это его собственные слова, с доверительной интонацией, на которую немедленно реагирует зал: "Что делать, когда впереди все в тумане?" Один за другим откликаются люди в амфитеатре, то и дело грозя сорвать спектакль. Игра в "Театр.doc" заканчивается быстро, призрак злободневной "действительности" рассеивается, на сцене остается одно "эстетическое" - туманное и неопределенное, как метафизика Чернышевского.
Очень хочется додумать вслед за Могучим, сочинить собственный спектакль о бессмысленном повторении, ведущем к энтропии общества, о "новых людях", не имеющих энергии для нового броска. Но чем дальше, тем больше кажется, что тщедушная философия и еще более тщедушная литература в свою очередь и самому режиссеру не дает энергии для сильного высказывания. Колеблясь меж "красотой", в которой они с Александром Шишкиным знают толк, и "пользой", то есть общественно-злободневным месседжем, Могучий не выбирает ничего.