Поделиться
- Я пытался не перекладывать литературный текст Горького на современный разговорный язык со всеми неологизмами, словами-паразитами и так далее, - говорит Владимир Котт. - Я не менял текст, а редактировал, компиллировал, выстраивал иные драматургические конструкции. Но при этом старался бережно отнестись к каждому слову.
Мне важно было показать и, наверное, доказать, что прошло больше ста лет, а ничего не изменилось. Горький предельно актуален. "Человек за все платит сам, поэтому он свободен", - говорит Сатин. Любую свободу - ее невозможно купить. И человек сам отвечает за свои поступки. Или, например, самая известная фраза у Горького: "Человек - это звучит гордо". И это говорит нищий, спившийся неудачник… Звучит гордо для кого?
- Идея экранизации пьесы "На дне" была моя изначально. - говорит режиссер. - Возникла она спонтанно, и я ее предложил продюсеру Евгению Гиндилису. Перед этим фильм "На дне" по Горькому был снят в перестроечное время - в 1989 году, когда над обществом нависло ощущение беды и катастрофы. Предчуствие слома эпох. У меня года полтора назад остро возникло ощущение разрушения привычного мира - казалось, что сейчас все сломается и поменяется. И будет только хуже. Даже Горький написал эту пьесу в 1902 году, в преддверии революции 1905 года. Тогда появились Распутин, Иоанн Кронштадский, другие люди, которые являлись полной противоположностью друг друга. И ощущение того, что и сейчас кто-то должен появиться. не отпускало. Мы не замечаем тех людей, которые говорят нам важные вещи. Они пытаются до нас их донести, но мы уже их не слышим…
- Мне повезло - в картине собрался феерический актерский ансамбль. Все согласились, отодвинули другие проекты и снимались не за те деньги, которые обычно получают. Ощущение, что мы - одна команда, дорогого стоит. Евгения Добровольская играет Василису, Сергей Сосновский - Сатина. Александр Трофимов (Ришелье из легендарных "Трех мушкетеров" - прим. ред.), который давно не снимался, буквально ухватился за роль Барона. Ощущение, что мы занимались настоящим делом, и это помогало. Агния Кузнецова (известная по фильмам Гай Германики - прим. ред.) сразу согласилась сниматься, и на пробах, когда она читала монолог Насти, выяснилось - при поступлении в Щукинское училище читала его же. И тогда я понял, что уже можно никого другого не пробовать.
Много было чудес. И Борис Каморзин (Костылев), и Михаил Ефремов - он играл Актера. Хотя, когда мы пригласили Ефремова на эту роль, он отказался. Потому что ему позвонили и сказали, мол, тут такая роль - бомжа, алкоголика. Он возмутился: "Не буду я играть!" А потом перезвонили и пояснили, что это - Горький, "На дне", Актер… И он сразу попросил сценарий, и в течение дня согласился и нашел свободное время. На площадке Ефремовым сложно было управлять. Но это лишь пошло на пользу картине. Михаил - это огонь. Такая внутренняя драма и глубина. Непонятно с какой стороны подойти, чтобы не обжечься. Я боялся спугнуть его. А он меня…
В первый съемочный день мы приехали на свалку, и я увидел, как вся группа надевает белые масочки, чтобы не пахло или еще что-то, может, чтобы не заразиться. И тут выходит Миша, останавливается… Он посмотрел на группу, как удав. И все потихонечку, как послушные бандерлоги, начали маски снимать. Для меня Ефремов был и главным зрителем картины - он посмотрел первым, и ему понравилось.
- Мне казалось, что я пытался снять свалку очень поэтично. У меня она вся живет, шевелится, дышит, пакеты летают… Мне было важно ощущение поэзии от этого мусора. Не хочу вспоминать строчки Ахматовой: "Когда б вы знали из какого сора…" Но, когда ты поднимаешься на 150-метровую гору и понимаешь, что там, под ней чья-то жизнь, чьи-то вещи… Мы же снимали на настоящей свалке твердых бытовых отходов, а не на продуктовой - там бы не выдержали. Но ощущение, что ходишь по чьей-то жизни - оно было. Ботинки, одежда, шкафы, зеркала, телефоны, обои… Заброшенный мир.
- Когда я приступал к написанию сценария, было важно ответить на вопрос - откуда пришел Лука и куда он ушел. Потому что у Горького он приходит непонятно как и уходит - то ли сбежав, то ли нет. Если сто лет назад институт старчества у нас был развит, были авторитеты, к которым люди ходили, то сейчас его нет. И мне придумалось, что Лука - это мальчик, потому что он чист душой, и ему можно все рассказать. Он не только выслушает, но и поймет и утешит. Дети так умеют утешать в минуты уныния… Многие это чувствовали. Только дети могут так слушать - с раскрытыми глазами - и воспринимать услышанное не через опыт, а через космические вещи. Они открыты.