Читает Цветаеву и Ахматову. На Лермонтова смотрит любящими глазами матери. Может изобразить любую русскую женщину, но в "иностранках" не уверена. С читателями "Российской газеты" актриса делится сегодня своими до боли искренними мыслями о "ватниках" и "колорадах", о том, что есть что в сегодняшнем мире.
Залы слушают, не шелохнувшись
К людям возвращаются их прежние, исконные ценности. Не случайно ведь говорят о русской душе, она существует. Душа богатая, щедрая, чувственная, способная воспринимать такую высокую форму, как поэзия.
Это всегда отличало нас, родившихся здесь, от людей, живущих в любой другой стране, на любом континенте. Когда за границей я читаю для наших соотечественников поэтические программы, меня всегда просят сделать в одном отделении не больше одного часа пятнадцати минут. Я не очень слушаюсь и делаю одно отделение минимум полтора часа. Там не приучены долго слушать серьезную поэзию.
У них этого нет, а у нас есть. У нас залы сидят и слушают, не шелохнувшись. И что меня бесконечно радует, как человека, сорок лет живущего в Санкт-Петербурге, такого зрителя как здесь нет ни в одной стране мира и ни в одном другом городе России.
Все влияет на человека, даже высота потолка. Если он входит в дом и выходит из дома сгибаясь, то и внутренне человек уже в другом положении, в другой позе по отношению к миру.
А большинство петербуржцев живут в домах с высокими потолками, куда ни поверни голову - везде высокое и прекрасное. Город-музей, он был, есть и, слава Богу, остается музеем. "Он, воспетый первым поэтом, нами грешными и тобой", - так писала о Петербурге Ахматова Мандельштаму; первым поэтом она, естественно, называла Пушкина.
Там, где мой народ, к несчастью, был
Лермонтов? У меня есть программа, она называется "Два века русской поэзии". Я читала самое известное и узнаваемое из наших поэтических классиков. Людям это нравилось, многие думали: "Не такой уж я дурак", приходили домой, открывали книгу... В таком небольшом объеме я читала и Лермонтова. Потом я подружилась с петербуржской библиотекой имени Лермонтова, это они меня сподвигли сделать поэтическую программу по его стихам.
Я не люблю неточностей в рассказе, всегда понимаю, что в зале обязательно найдется человек умнее и образованнее меня. Поэтому меня свели с Ольгой Валентиновной Миллер, одним из ведущих лермонтоведов мира, она мне очень помогла.
Когда стала готовить программу, очень нервничала, потому что поэзией Цветаевой я занимаюсь сорок шесть лет, Ахматовой - сорок четыре года, Самойлова - сорок два. Я живу этим, читаю все, что выходит, дневники, переписку, погружена в их мир.
С Лермонтовым такого не было. Как только произносишь имя Лермонтова, все говорят: он мрачный, желчный, "прощай немытая Россия", сразу вспоминают какие-то грязные сплетни... Мне хотелось смотреть на него глазами матери, глазами любящего человека, подчеркнуть то прекрасное, что в нем есть. А этот мальчик был гением!
Мне хотелось показать, как он умел любить, как больно переживал измены. Каким он был горячим человеком, какая высота духа была у него. А мы привыкли судить о нем по той защитной пленке, которой он закрывался от мира.
Наверное, было понятно, что этот мальчик уйдет из жизни мальчиком. Представьте, какой в этом возрасте горит огонь в крови. Двадцать шесть лет! Да боже мой, в этом возрасте я кроме любви и работы ничего не помню, я все время была влюблена. И это нормально.
Но посмотрите: он в пятнадцать лет написал стихотворение "Я не унижусь пред тобою"! То, что душа его созрела раньше времени, это совершенно очевидно, и ничем кроме божеского провидения я это объяснить не могу.
В двадцать один год написать "Маскарад"! Без божьего благословения ничего не будет. Но я всегда говорю: Бог одной рукой дает, а другой отнимает. Сошлюсь на Марину Цветаеву: "Ибо раз голос тебе, поэт, дан, остальное - взято".
По-моему, его трагический финал - это плата за гениальность. И время, в которое он жил, было нехорошим. Разливалась серость, царь Николай давил, и печально известное третье отделение охранки...
Антреприза?.. Пока деньги есть на хлеб с маслом, я туда не пойду. В девяностые годы нужно было выживать, и я работала в антрепризе.
Тогда же в стране как будто кто-то отдал приказ: "Хапайте, хватайте!"
Я сейчас была в Сибири и узнала там страшную вещь: в годы перестройки двести километров Транссиба было разобрано и продано китайцам на металлолом.
Это до чего же надо ненавидеть свою Родину?..
Так вот, в страшные перестроечные годы, когда не было мяса, творога и кофе, я даже это время не играла ничего такого, за что мне было бы стыдно.
Но однажды, сидя на сцене во время какого-то спектакля, я поймала себя на мысли: "Господи, какая же чудовищная пьеса!". Поняла, что пора уходить. Нельзя этого делать. Люди же верят нам.
Питер - город маленький, люди мою жизнь знают. "Нет, и не под чуждым небосводом, / и не под защитой чуждых крыл - / я была тогда с моим народом, / там, где мой народ, к несчастью, был". Так написала Анна Ахматова. Когда я это читала, питерский зал аплодировал.
Я не верю, что зритель дурак. Какой ты сам, такой к тебе придет и зритель: если к тебе пришел дурак, а ты оказался для него сложным, он встанет и уйдет.
Сибирские туалеты - это беда
Я недавно вернулась из длительной и тяжелой поездки по Прибайкалью Сибири и Кузбассу. Там другие люди. Открытые, сердечные, добрые. Это может быть только в России. Заходишь в туалет, а работающая там тетя вылетает с криком: "Я вас так люблю!" А едва ты выходишь из туалета, как она кричит, зовет еще девочек и они все хотят с тобой сфотографироваться.
Мы до сих пор не делимся на богатых и бедных. Мы делимся на людей и нелюдей, на способных понять и почувствовать и неспособных. Мы по-прежнему делимся на сердечных и черствых, на циничных и чутких.
На рынке рыбу продают и тут же тебя обнимают, дарят все, что у них есть. Подарили банку маринованных грибов, невероятно вкусных.
Смотришь: лица вроде простые, а сердечность, мудрость невероятная.
Я нигде не снижала планку, кто-то скажет: "Ну, Абакан что это за город? Или что это за Прокопьевск?". Нет, концерт ровно такой же, как Петербурге, или Москве. Второе отделение у меня всегда Цветаева, Ахматова и Петровых. Высокая и глубокая поэзия. Нигде ничего не уменьшала и не укорачивала. Тишина в залах неимоверная, плохо мы думаем о людях...
Я в Кемерово встретила своих двоюродных сестер, которых раньше никогда не видела. Родная сестра моей мамы, тетя Катя, много лет отработала учителем немецкого языка в одной из школ Прокопьевска. Одна из сестер во время выступления несла мне цветы. Я чуть сознание не потеряла - навстречу шла моя мама... Ее лицо - просто слепок лица моей покойной мамы. У меня слезы градом потекли...
Одноэтажная Россия?.. Двойственное ощущение. Я родилась на этой земле через пять лет после войны, люди моего детства были бесконечно добры. Они не делились на национальности, а только на хороших и плохих. Я привыкла к сердечному общению. Так вот в одноэтажной России, по которой я ездила три недели, люди замечательные.
Едва входила в поезд и здоровалась, как проводницы откликались на любую просьбу. У меня болел бок, так они принесли два матраса, пришел какой то мальчик, все подложил и уложил. Чаем запоили, температуру в вагоне отрегулировали до максимального комфорта.
Такая сердечность только в России бывает. Вы разговариваете так, как будто и не расставались. Кажется, что вы не начинаете знакомство, а продолжаете его.
Точно так же происходит, когда я выхожу к залу, и зал откликается весь. На смешное - смешно, когда читаю монолог, они плачут.
Тишина такая, что иногда кажется: зал пуст.
Люди просто замечательные. Но есть и другое. Безобразие и бардак, который происходит, но это уже зависит от власти.
Большая беда - это сибирские туалеты. Знаете анекдот, что такое сибирский туалет? Это две палки: на одну вешаешь ватник, другой медведя отгоняешь.
Везде стоят красивые кафешки, желтеньким покрашены и голубеньким, и зелененьким, чистенькие такие. А туалет стоит на улице, дырка в полу. Как туда зимой ходить? Ума не приложу. Вернулась домой, мужа спрашиваю: "Саша, почему так"?
Он посмотрел на меня и говорит: "Это же надо трубы тянуть"... Вот такая жизнь с ее прозой. Часто бывает, когда спрашиваешь Интернет и произносишь слово "вайфай", люди думают, что ты материшься. Интернета нет. Он же мне не для развлечений нужен, это часть моей работы. Люди звонят, пишут по разным делам и вопросам.
Интернет - это же возможность образования и самообразования. С его помощью можно учить языки и смотреть мировые премьеры. У нас целые районы к нему еще в полной мере не подключены, а значит, не подключены и к миру.
Прожила два дня в гостинице в центре Барнаула без намека на Интернет. Гостиница без Интернета и кафе без теплого туалета - это проявление нелюбви к тому месту, где ты живешь. Это прямые вопросы к нашей власти, к чиновникам, которые живут на наши деньги.
Я ватник сносила дотла
Украина... Когда там начался этот ад, я не могла отойти от телевизора, плакала и пила успокоительное.
Я выросла в Кишиневе. У нас во дворе жили русские, украинцы, молдаване, гагаузы, евреи. Как только наши родители садились за стол, выпивали по бокалу вина, то сразу неслось: "Ридна матэ моя, ты ночей не доспала", а при поступлении в московский театральный вуз я пела: "Ничь яка мисячна..." Как это может быть не мое, как это меня может не волновать?
Кто сегодня там пришел к власти? Те, кто сны видит на английском языке. Та власть, которая стреляет по дому престарелых, которая бомбит больницу... Ну это же за гранью грани!
Слово "ватник" не воспринимаю. "Я глохну от зычных проклятий, я ватник сносила дотла. Неужто я всех виноватей на этой планете была?" Это гениальные строки Ахматовой.
Я бы очень хотела тех, кто дразнит нас ватниками, взять за их шкурки на рыбьем меху и туда, в сибирские морозы... Как бы они попросили ватник!
Нас обсуждают и осуждают те, кто понятия не имеет, что такое сибирские морозы.
А колорады - это вообще в Америке. С георгиевскими ленточками ходим только потому, что мы любим свое Отечество. А вы не лезьте.
Крым - это то место, куда мы постоянно ездили. В школьном хоре я пела "Легендарный Севастополь, неприступный для врагов. Севастополь, Севастополь, гордость русских моряков"... Я пела это не на английском языке и ни одного негра я там не видела. Там все говорили по-русски. Крым наш! Да, наш, а что - ваш? Английского языка там не слышала никогда, равно как и никакого другого.
И никогда не пойму, причем тут Америка? Америка сидит на своем континенте, через океан, и потирает руки. Играет в войнушку чужими руками. Наша иммиграция там сидит и на Россию пытается плевать. Называет себя узниками совести. Узниками совести были Бродский и Солженицын, а вы за колбасой побежали.
Надо называть вещи своими именами. Ну, если вы уехали и вам там хорошо, то говорите на английском языке о судьбе той страны, где вы живете, а если вас волнует судьба России, значит, чего-то вам там не хватает. И так противно было слушать заокеанские россказни, что в Крыму в Россию людей гнали под дулом пистолета. В Крыму, когда узнают, что ты из России, то сразу восторг, счастье и радость.
Мне понравилось, как Борис Гребенщиков ответил на вопрос Севы Новгородцева, как он относится к возвращению Крыма в Россию. "Я много раз бывал в Крыму и не слышал там никакой другой речи, кроме русской". Ну это же правда! Нигде в мире я не встречала людей, которые ругают свою страну. Ни один француз не ругает Францию, американец не ругает Америку, а англичанин не будет поливать Англию.
Почему же они требуют от нас, чтобы мы грязью поливали Россию? Надо уважать то место, где ты живешь. Тем более не рассуждать о том, о чем ты не имеешь ни малейшего представления.
У меня невестка нерусская, и я со всей ответственностью могу сказать, что мы о них ничего не понимаем, а они про нас. Они другие люди. И играть нам их не надо, я всегда была против того, чтобы играть иностранок. Ведь я могу показать лишь такую иностранку, какой она мне кажется. А уж если я буду играть русскую, то меня не переиграет ни одна иностранная артистка.
Как никто лучше Люси Гурченко и Славы Любшина не сыграет "Пять вечеров", потому что они жили во время войны и знали, что это такое. Такой глубины, убедительности и пронзительности мы ни от кого не дождемся.
Я русская и горжусь этим. И мой сын, который уже много лет живет во Франции, сегодня везде с гордостью говорит: "Я русский". А было время, когда он этого стеснялся и говорил мне: "Отойди от меня, по тебе видно, что ты русская. Сегодня всем говорит: "Моя мама - русская актриса". У них дома говорят на французском, его жена не знает русский язык, а внук мой говорит по-русски, потому что его этому учит папа. Внук смотрит наши мультики, поет русские песенки, на ночь папа ему всегда читает русскую сказку. Меня это очень радует.
Я не типичная артистка. Знаете, есть артисты, для которых кроме театра ничего не существует. Я такая гармонично-разлапистая, могу ставить спектакли, могу играть, могу преподавать, могу что-то писать.
Но предпочитаю заниматься русской поэзией, это меня больше всего интересует. Называю себя популяризатором русской поэзии, я перекидываю мостик к молодому поколению. Чтобы после нашего ухода эти имена остались для них живыми, интересными и яркими. Русская культура - это мощнейшая культура, из нее иностранцы заимствуют очень многое.
Сейчас вспомнили - пошли годы русской культуры и литературы. А еще пару лет назад два часа русской литературы в неделю считалось нормой школьной программы.
Дожили до чего! Вчера женщине подписываю программку, спрашиваю, как вас зовут? Она отвечает: "Алевтина, пишется через "в". Я посмотрела на нее и спрашиваю: "А через что еще можно писать?" - "Часто через "ф" пишут", - грустно ответила она.
Вы понимаете, что происходит?..
Фурор Товстоногова
Товстоногов? Сейчас девальвировали слово "великий". Георгий Александрович Товстоногов действительно великий режиссер в мировом масштабе. Он фантастически выстраивал спектакли, он как никто умел выучить и создать актера. Такая мощная плеяда актеров могла вырасти только под его началом. Он давал одну роль, потом совершенно противоположную мог дать. Мог предложить абсолютно неожиданное назначение, он расширял диапазон актера. Его парадоксальные назначения на роли часто приводили к фурору.
Я сейчас не знаю режиссера, который мог бы воспитать целую группу настоящих, больших актеров. А Товстоногов умел увидеть, собрать, воспитать. То, что происходило на сцене, это было смесью высочайшего ремесла и магии. Ахматова говорила о Лермонтове, что "он владеет сотой интонацией". Вот эта самая сотая интонация была и у товстоноговских артистов.
А его забота об актере?! Он понимал, что артисту не нужно заниматься никакими сантехническими выяснениями. Когда меня просят сходить в магазин и купить розетку для телефона, я в ответ прошу выйти на сцену и прочитать Бродского или Ахматову...
Как-то я шла по коридору театра смертельно уставшая - грудной ребенок, муж после инфаркта, ночами почти не спала. И в воздух сказала, что как бы замечательно было бы съездить в санаторий. Тут же донесли Товстоногову. Он вызывает меня и председателя профкома, спрашивает: "А почему Крючковой не дают путевку в санаторий?" Ему профком объясняет, что заявление нужно было писать еще в январе, а сейчас уже май. Он в ответ: "Вы что, идиотка? Если бы она понимала, что заявление нужно писать в январе, она бы работала в бухгалтерии!"
Вот в этом был весь Товстоногов! Он понимал, что актер - другой человек. Как-то моему мужу, Юре Векслеру, он сказал: "Юра, я думал, что она взрослая женщина, а она же маленький ребенок. Водите ее за руку на репетиции".
Он умел так подсказать и так направить артиста, что тебе казалось, что это ты сам такой гениальный.
Как написал поэт: "Не говори с тоской: их нет, но с благодарностию: были" (Василий Жуковский, "Воспоминание". - Прим. ред.). Были! Поэтому отсчитываю от Олимпа, от вершин, а не от пропасти.
Справка "РГ"
Светлана Крючкова родилась в семье военнослужащего. После окончания школы два года пыталась поступать во все театральные вузы Москвы. Не принимали. Выпускница Школы-студии МХАТ, снялась в десятках фильмов, среди которых "Большая перемена", "Не может быть!", "Женитьба", "Старые клячи". Ведущая актриса БДТ имени Товстоногова. Народная артистка России, дважды лауреат национальной премии "Ника".