04.02.2015 18:15
    Поделиться

    Москвичи получили возможность услышать звук на фото

    В московском Центре творческих инициатив "Фабрика", единственном из московских арт-кластеров, мирно сосуществующим с реальным производством - бумажной фабрикой "Октябрь", открылась выставка "Нотация" (кураторы Ася Филиппова и Сергей Хачатуров). Она - своего рода музыкально-художественное приношение к десятому дню рождения ЦТИ "Фабрики" (раньше она называлась ПROEKT_FABRИКА).

    О любви музыки и живописи, цвета и звука, музыкантов к живописи и живописцев - к музыкальным инструментам столько всего написано, столько выставок сделано, что впору цитировать старый шлягер: "О любви не говори, о ней все сказано…". Слово не воробей, вылетит - не поймаешь. А с другой стороны - улетит, и фьють, нет его. Так вот, кураторы заинтересовались письменными свидетельствами любви музыки и изображения. Говорить-то можно все что угодно, а вот запись - это документ. Прежде всего, конечно, речь идет о нотной записи, но в цифровую эпоху странно этим ограничиваться. Поэтому есть на выставке и работа Андрея Филиппова, где привычные СD складываются в наставительное латинское Nota bene, то бишь "заметь хорошенько".

    Есть запись звука на ...цифровую фотокамеру, как в работе Евгения Гранильщикова, лауреата последней Премии Кандинского… Есть вообще запись звука невидимого кино, как в изящной работе "Полка" Яши Веткина, который попытался представить невидимое - но не как нечто и туманную даль, а вполне конкретные фильмы, положенные цензурой на полку, а то и вовсе смытые. Это теперь цифровое изображение уничтожается легким движением руки на кнопку delete, а раньше с кинопленки эмульсию смывали… В результате на "Полке" остаются пустые коробки из-под бобин с кинолентой, рисунок и жужжание проектора, которое можно послушать, надев наушники. Если есть памятники погибшим кораблям, то почему не может быть памятник погибшим фильмам?

    Вообще-то, переходы от нот к письму, а затем - рисунку и обратно ассоциируются прежде всего с работами сюрреалистов и дадаистов, с идеей Бретона об автоматическом письме и игрой в "изысканного покойника" (это когда каждый следующий участник продолжает рисунок, не видя, что набросал предыдущий). Но рисунок Дмитрия Рязанова, который создал портреты нот в стиле карикатур Кукрыниксов, обнаруживает, что и у нас найдется порох в пороховницах. "Портреты нот. Каприччио в духе Кукрыниксов" отсылают, на мой взгляд, не только к сложностям в отношениях между высоким штилем и низким, но прежде всего - к гротеску идеологически верных партийных передовиц, обличавших "сумбур вместо музыки" в опере Шостаковича.

    Меж тем к "сумбуру", "диссонансу", контрастам и нестыковкам всякого рода на выставке обнаруживается еще одна параллель. Речь идет, как ни странно, о полотнах голландцев XVII века, в частности, о знаменитом "Птичьем концерте" Франса Снайдерса. Снайдерса, виртуоза птичьих портретов, уважал Рубенс (которому он иногда помогал с рисунками пернатых), и почитают современные орнитологи, радующие лекциями по его картинам. Именно к работе Снайдерса отсылает инсталляция Егора Кошелева, на которой с одной стороны - рисунок Совы, пытающейся пропеть что-то вроде Happy birthday и выступающей, как и положено ей на "Птичьих концертах", в роли дирижера, а с другой - рисунки других "певцов", отнюдь не соловьев, которые поют каждый на свой лад. Между ними - фотография нот, сделанная именно с картины Снайдерса в Эрмитаже. Фактически перед нами отсылка к традиции барокко, а заодно - и к привычке домашнего музицирования, которое сопровождало обыкновенно дружеские встречи.

    Словом, сюжет "Нотации" идеально вписывается не только в пространство бывшего цеха "Фабрики", но, пожалуй, при случае мог бы "прозвучать" и в музейной экспозиции искусства барокко.

    Как и голландские "Птичьи концерты", экспозиция "Нотации" строится не на единстве хора, а на диссонансах, праве каждого исполнителя на свой "голос". Нетрудно заметить, что "Калинка…" Вадима Захарова, блистательно представляющая образ "железного занавеса", сотканного из колючей проволоки, апельсинов и народной песни, что бодро звучала на всех торжественных концертах, контрастирует с кружевом лестниц - в будущее, в небесную высь, к мечте - в графическом цикле La Scala Юрия Аввакумова, посвященном архитектурным утопиям русского авангарда… А отсылающая к Дюшану избыточная инсталляция Яна Тамковича, пожелавшего зрителям Bon Appetite, накрывшего для них стол из реди-мейдов и отправившего ноты Скрябина в корзину, сталкивается (не буквально, конечно) с изысканным минимализмом работ Никиты Алексеева, Натальи Зинцовой или Андрея Филиппова…

    Фактически, концертная "Нотация" оказывается путешествием по истории искусств. Как всегда, история у нас оказывается непредсказуемой. Что ж, тем интереснее…

    Поделиться