В КВН молодые ребята соревновались в придумывании юмористических импровизаций на предложенные темы. Иной раз на грани фола - хотя в советские годы эта "грань фола" могла возникнуть в самых неожиданных пунктах, и передачу грозили закрыть из-за ерунды, мелочи, легкой фронды.
Началось все с передачи под названием "Вечер веселых вопросов", вышедшей в конце постсталинских 50-х. Шла она в прямом эфире, причем зрители должны были изобретательно и с юмором отвечать на вопросы ведущих. Вышло всего три выпуска: в роковом третьем зрителям было предложено в летнюю жару приехать в студию в валенках, причем ожидалось, что таких сумасшедших не найдется, и первому безумцу был обещан приз. Когда студию, сметя милицейский кордон, заполнили толпы людей в шубах и валенках, ведущие растерялись, программа была прервана, ответственные поплатились должностями и были сосланы служить в региональные телестудии. Было принято даже закрытое постановление ЦК по этому поводу, на годы заморозившее развития телевидения. И только в оттепельные 60-е программа возобновилась - уже как Клуб Веселых и Находчивых, КВН. Самая дерзкая и "неблагонадежная" из программ советского ТВ.
Опыт работы раннего советского ТВ был обобщен в книге замечательного исследователя, очень рано ушедшего из жизни Владимира Саппака - "Телевидение и мы". В ней впервые изучался принципиально новый феномен - влияние ТВ на общество, то самое влияние, которое со временем достигнет вселенских, катастрофических масштабов. Дело Саппака и продолжал всю жизнь Сергей Муратов, став самым авторитетным, энциклопедически образованным исследователем телевидения и его взаимоотношений с человеком, страной и миром.
Он стал преподавать на кафедре телевидения факультета журналистики МГУ и на Высших курсах сценаристов и режиссеров, его учениками считают себя многие выпускники Российского гуманитарного университета РГГУ, слушатели Института повышения квалификации работников ТВ. Он был непременным участником симпозиумов и семинаров по кинодокументалистике и телевидению в России и за рубежом. Он написал около двух десятков книг, которые могут считаться образцами популярного обществоведения: его литературный талант и изумительное чувство юмора позволяли ему писать о самых сложных материях легко и увлекательно, даже весело. Он постоянный автор практически всех изданий, научных и теоретических сборников по проблемам взаимоотношений СМИ и общества.
Он одним из первых почувствовал и зафиксировал в обществоведческой литературе опасное влияние ТВ на устрашающий рост нетерпимости в общественном сознании, его зомбирующую роль. Его книга 2001 года так и называется: "ТВ - эволюция нетерпимости". Его последние работы по-своему сенсационны и содержат столь откровенные и часто разоблачительные интервью с деятелями современного телевидения, что иным собеседникам, представшим в его книге "ТВ - время перемен", наверное, стало хуже спаться - их место в истории ТВ обозначено точнее некуда. Эта книга бесед написана Сергеем Муратовым в соавторстве с его супругой и верным соратником Марией Топаз, которой коллектив "Российской газеты" приносит искренние соболезнования.
Если перечитать труды Сергея Муратова, опубликованные в его книгах и в коллективных сборниках, становится ясно: будущие историки телевидения по ним смогут изучать путь деградации самого массового из СМИ от орудия просвещения и распространения культуры в самые отдаленные уголки огромной страны, средства объединения индивидуумов в общество, а регионов - в единое общенациональное пространство, - к самой мощной пропагандистской инъекции в человеческой истории. От культурного инструмента, который функционировал под девизами "Алло, мы ищем таланты!" и "Что? Где? Когда?" - задавая вопросы, на которые зрителям предлагалось искать ответы, то есть самостоятельно думать - до способа отвадить массового зрителя от этого чреватого проблемами занятия. Его последняя книга так и называлась: "Я думаю, ты думаешь". В ней, как пишет Муратов, "ворох разных суждений и рассуждений, в разные годы приходивших в голову автору. Какие-то из них, возможно, помогут и вашим размышлениям об этом чудо-фе¬номене, как считают одни, или о чудовище (зомби-ящике), как полагают другие". Книга носит итоговый характер: она стала как бы дайджестом, популярным изложением бесценного опыта наблюдений, которые автор вел над нашим кино и телевидением в течение десятилетий, читать ее необходимо каждому, кто способен откликнуться на ее провокационный, по нынешним временам, заголовок горячо и заинтересованно.
В этой книге Сергей Муратов собрал многие известные, но большинством забытые мудрости, вброшенные в мир его гениями и пророками разных веков. И от этих бесценных уроков истории протянул нити в наши дни, когда приведенные истины и откровения стали по-новому актуальными.
Вот - о заблуждениях относительно универсальной правоты большинства:
"Большинство - не довод, а насилие", - был уверен Герцен. Его вывод представляется особенно справедливым в сегод¬няшнюю эпоху рейтинга. "Тирания большинства способна ущемить свободу лич¬ности не меньше, чем государство" - писал Джон Милль
О патриотизме истинном и ложном:
"Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том слу¬чае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюблен¬ностей прошло", - писал 38-летний автор "Философического письма" Петр Чаадаев. Реакция была мгновенной. "Статью эту я считаю настоящим преступлением против народной чести; так же как и преступлением против религиозной, политиче¬ской и нравственной чести", - немедленно заключил в своем донесении императору Николаю I министр народного образо¬вания С. Уваров.
О склонности массового сознания все сводить к готовым, однажды вброшенным формулам:
"Лебединое озеро", которое так поспешно и "уместно" вклю¬чили в программу организаторы ГКЧП, когда совершили в ав¬густе 1991 свой пресловутый переворот, - тоже упрощение подлинной ситуации. "Лебединое озеро" в тот день уже стояло в программе, которая составлялась задолго до переворота... Обыденное массовое сознание - великий упроститель. Своего рода мясорубка, которая превращает любые продукты в общеупотребительный и легко усваиваемый этим сознани¬ем фарш".
Сергей Муратов, при всем своем ироническом складе ума, был, по-моему, одним из последних романтиков, интуитивно верящих в трудную, но безусловную победу разума. Вот и в своих книгах он всегда оставался учителем, ставящим перед слушателями больше вопросов, чем ответов. Многие главы заканчиваются вопросом. Или настойчивым предложением - размышлять.
"Нужно ли телевидение обществу? Не политикам (достаточно вспомнить о Жириновском и Митрофанове, без которых они не состоялись бы вообще). Не коммерсантам (вспомните Бере¬зовского и Гусинского - прародителей информационных войн). Тут, как говорится, вопроса нет. Но нужно ли оно обществу? Если "да" - понимают ли журналисты смысл своей профессии? Считают ли, что в ней вообще есть какой-то духовный смысл?..
Упрощение или опрощение - это наша страсть к готовым формулам, рожденным еще до того, как мы успели подумать или вместо того, чтобы думать. Это наша уверенность в том, что переубедить собеседника - просто значит перекричать его (а есть ли еще более эффективный способ самовыражения?).
Обыденное сознание - а им наделен каждый из нас - беспроблемно. Оно "все знает". И поскольку поставить проблему означает обнаружить свое незнание, то оно изначально против. Привыкшее оперировать аксиомами повседневного опыта, оно не выносит теорем. В их присут¬ствии оно чувствует себя как на сквозняке.
Где же выход?
Давайте думать..."
...Сергей Александрович Муратов долго и тяжело болел. Но по-прежнему задавал вопросы. Его по-прежнему интересовало все: новый фильм и отзывы о нем, ситуация в академии "Ника", активным членом которой он был все годы ее существования, новые тексты, появившиеся в СМИ - он всегда был рад их обсудить и мог позвонить по совершенно неожиданному поводу, который неизменно оказывался животрепещущим и требующим обсуждения.
Он был катализатором интеллектуального развития целой страны. Другой вопрос, насколько страна готова слушать своих ученых и своих пророков.
В телефонном разговоре он прощался так: "Пока-пока!". И это всегда вселяло уверенность, что разговор будет продолжен...