Как актер Владимир Меньшов начинал в 70-х принципиальной для тех времен ролью - молодого механизатора, который сам себя выдвигал на пост председателя колхоза. Это был фильм Андрея Сахарова "Человек на своем месте", одна из тех картин, которые уже тогда говорили о самостоятельности мышления, о независимости молодых инициативных людей от замшелых властей, о необходимости перестраивать всю эту закостеневшую структуру. Герой был обаятелен, энергичен, он завоевывал авторитет односельчан и устанавливал новые, демократичные нормы общения с начальством, воевал за новые принципы построения хозяйства в родной стране.
Как режиссер Меньшов дебютировал "Розыгрышем" по сценарию Семена Лунгина, где в облатке молодежного музыкального фильма публике предлагался накаленный нравственный спор. Заставляющая думать картина вошла в число лидеров проката, да и критика приняла ее благосклонно. Размолвка началась со второй картины - "Москва слезам не верит", ее триумф был принят как успех "выскочки", народное признание трактовалось как свидетельство дурновкусия и невзыскательности режиссера. "Оскар" фильму многими ведущими режиссерами России был воспринят как пощечина лично им.
Следующая картина - "Любовь и голуби" - была так неотразима, что даже критика сменила тон и писала о ней если не восторженно, то благожелательно. Там с блеском проявились все уникальные качества Меньшова-режиссера: чувство юмора, согревающее каждый кадр картины, азарт, импровизационность решений - кажется, что многое в фильме рождалось прямо на съемочной площадке.
И фарсовая комедия "Ширли-мырли", и мелодрама "Зависть богов" были хорошо приняты зрителями и плохо - критикой, которая к тому времени со зрителями окончательно расплевалась. "Ширли-мырли" публика встречала взрывами хохота, передавая из уст в уста афоризмы, а добрые коллеги картину числили по разряду трэша. В общем, повторилась история, которую в свое время пережили авторы "Веселых ребят" - тоже всенародно любимых и редкостно живучих: коллеги требовали их запретить, но фильмы этих коллег давно забыты, а приключения Кости Потехина помнят до сих пор. Так и фильмы Меньшова: они относятся к самым популярным и даже в новом веке не сходят с экранов.
Уровень ревности коллег к творчеству Владимира Меньшова можно проследить по знакам внимания, которые ему оказывались: он кавалер нескольких правительственных наград, но его картины никогда не получали призов на фестивалях - то есть там, где жюри состоит из товарищей-кинематографистов.
Как часто бывает, творчество Владимира Меньшова было бы, вероятно, во многом иным, если бы не поддержка и прямое участие в нем его супруги и музы, превосходной актрисы Веры Алентовой. Они поженились, когда учились на втором курсе Школы-студии МХТ. И хотя в кино Алентова снималась с юности, Катерина из фильма "Москва слезам не верит" стала ее настоящим дебютом и вынесла к вершинам славы. Картину смотрели множество раз в кинотеатрах и по ТВ, по своей популярности она сравнима только с фильмами Эльдара Рязанова и Леонида Гайдая. Именно после этого фильма Юлий Райзман увидел в ней героиню своей психологической драмы "Время желаний" - и Алентова с блеском сыграла эту прагматичную женщину, упрямо ковавшую свое личное счастье на костях окружающих.
Вера Алентова всегда покоряла зрителей не только красотой, но и умным талантом - качество редкое, его ощущаешь в любой роли, ею сыгранной в кино и в театре имени Пушкина, которому актриса верна всю жизнь. На сцене она была и Амалией из "Разбойников" Шиллера, и Геленой из "Варшавской мелодии" Арбузова, и Еленой из "Детей солнца" Горького, и даже Аленушкой из "Аленького цветочка". Она считает себя в первую очередь актрисой театральной, и тем не менее в кино составила важную, судьбоносную половину творческого тандема.
Вот записи, сделанные во время нашей беседы с Владимиром Меньшовым и Верой Алентовой несколько лет назад. Мы с Меньшовым давно на "ты", с Алентовой, красивой женщиной и дивной актрисой, разговор более церемонный. Беседа была долгой, и мы здесь приводим не публиковавшиеся ранее фрагменты, которые касаются всегда воспаленной раны: взаимоотношений киносообщества и отдельного художника. Меня интересовал "казус Меньшова": для зрителей он - любимый классик, для критики - вечный повод для брюзжания. Собеседники - Меньшов и Алентова - сопротивлялись: "Получится, что мы жалуемся!". Я настаивал, вытягивал факт за фактом. Но сначала - о начале.
Владимир Меньшов: Родился в Баку, отец военный, много переезжали, и родиной своей считаю Астрахань, потому что там провел лет десять, и там остались могилы отца и матери. Кем хотел стать? В этом мне стоит еще самому разобраться: время подходит такое - некоторого подведения итогов. Даже мемуары хочется писать - чтобы осталось что-то письменное. Как говорил Твардовский, все что не описано - того не существует. Самое интересное: как это выходит, что в семье, далекой от искусства, вдруг возникает некий неправильный ген, который одного человека во всем роде тянет в сторону от предназначенного. Причем я понимаю, что в этом даже есть некая предопределенность судьбы. Отец хотел, чтобы я тоже стал военным. И с четвертого класса пытался отдать в Суворовское. Но меня почему-то не взяли. Потом не взяли и в армию. Я по желанию отца поступал в военное училище, и с серебряной медалью туда не поступил!
Это правда судьба, потому что теперь я точно понимаю, что романа с армией у меня бы не случилось. И в то же время что-то меня постоянно выталкивало к искусству. Хотя все это носило абсолютно школьный, любительский характер. Кружок самодеятельности - я там читал стихи, пел из Ива Монтана. Но при этом понимал, что я здесь совсем не силен. Более того, сталкиваясь с талантливыми ребятами - одним из них был, кстати, Эмма Виторган, он в десятилетнем возрасте был такой звездой астраханской. На него ходили во Дворец пионеров смотреть, как он играет какую-то пьесу. Потом у нас в школьной самодеятельности появился новый парень, кажется, Волков его фамилия - просто отпад! А меня всегда тянуло к талантам: это штука редкая, и это всегда праздник. Он играл Швандю в "Любови Яровой" - и это было настоящее! У меня в общем-то ничего подобного не было, все было в тумане. Это теперь понимаешь, какой был важный период в жизни, и как важно его не проглядеть, не проскочить, понять - что же ты есть и к чему тебя тянет. Но тогда ничего подобного в нашей жизни не происходило. В Астрахани было три института: педагогический, медицинский и рыбный - между ними школьники обычно и распределялись. Редко-редко кто уезжал в Саратов или в Москву.
Влюбленность в кино - была. Смотрел все. Плохих картин для меня не было. Всякую ерунду помню до сих пор. Обязательно читал журнал "Искусство кино", а когда начал выходить "Советский экран" - это было просто до трясения рук. Но все равно это казалось мне очень далеким. Сейчас люди мигрируют по стране значительно легче. А тогда съездить в Москву казалось несбыточной мечтой.
Но когда окончил школу, эта мысль стала пробиваться - двум-трем способным парням, которые были особенно отмечены в самодеятельности, поехать и попробовать поступить во ВГИК. Говорить об этом можно было только между собой - у всех прочих это вызывало смех: поступить во ВГИК - как жениться на английской принцессе. Тем не менее я сбил такую компанию, и мы решили ехать. Но никто не поехал. Тут я узнал, что Дима Першин, который вел на нашем радио "Пионерскую зорьку" и тоже был звездой самодеятельности, собирается поступать в театральный, и я к нему присоединился - одному было страшно. Ехали в разных вагонах - он в мягком, я в общем. На остановках обитатели мягкого гуляли по перрону в пижамах - это был особый шик.
Приехали в Москву и стали собираться во ВГИК. Было страшно - два дня не решались переступить порог. Жуть какая-то брала обоих. Но записались, и на первой же консультации выяснилось, что я совершенно не готов. Думал, все просто: ты приходишь - на тебя смотрят и берут. Мне было нечего показать, и я срочно бросился что-то учить. Конкурс был человек триста, и мы сообразили, что надо подать документы во все институты сразу. Моего приятеля не взяли, а меня пропустили через консультацию - и это стало поворотным моментом в биографии. Потому что если б не пропустили - скорее всего, я уехал бы и поступил куда-нибудь в рыбный. Я понял, что мечта - достижима.
Наш фестиваль возник в полемическом задоре: кино распалось на две половины, одна в упор не видит другую. Киносообщество этим почему-то не встревожено, критика уже не стремится к диалогу со зрителем и перестала быть мостом между искусством и его аудиторией.
Владимир Меньшов: Не хочется сбиваться на обиженный тон, но все это меня серьезно занимает. Да, критика стала другой, и я понимаю, что она отражает состояние общества. Но критики, пожалуй, у нас больше нет. Нет анализа, аргументов, доказательств. За исключением считанных имен. Недавно я прочитал: для литературного критика предмет разбора - только повод для эссе, для размышлений. В кинокритике нет и этого - газеты пишут главным образом о том, кто с кем и в каком костюме. И особая доблесть: приложить известного. Такие пикадоры, которые быка доводят до исступления, чтобы потом вышел главный матадор и его прикончил.
Меня всегда изумляло: споры вокруг искусства доходят до исступления, до ненависти. Любой заметный фильм - повод для очередного приступа "ярости масс". Помню, какой вал негодования прокатился по киносообществу, когда фильм "Москва слезам не верит" получил "Оскара".
Владимир Меньшов: Этот случай очень характерен: картину объявили низкопробной. Уже собрание готовилось на "Мосфильме" - наверное, разжаловать меня из режиссеров. Так что "Оскар" меня на самом деле спас. После него о картине как о покойнике: плохо - уже нельзя, хорошо - язык не поворачивается. И ее вообще вывели за рамки обсуждения.
Но фильм "Любовь и голуби" критика приняла хорошо.
Владимир Меньшов: Он тоже был полузапрещенным, о нем не разрешали печатать рецензии - шла кампания борьбы с алкоголем. А первая резолюция на худсовете была такая: этот фильм мы никогда не примем. Меня отстранили от картины. Было предложено убрать всю роль Юрского. Так что, может быть, критика смилостивилась из-за того, что картина попала под этот каток. В кругу кинематографистов возник интереснейший тезис: мы могли бы снимать такое же, но не снимаем, потому что у нас хороший вкус. Так, мол, и порнографический фильм тоже можно пустить в кинотеатры - и будет лом!
Согласись, это интересный предмет для разговора: почему публике нравится? Вот разбор, которого я очень ждал. Чтобы серьезная критика разобралась в этих проблемах. Чтобы возникло расследование этого феномена. Нельзя же брезгливо отворачиваться от того, что стало предметом интереса множества людей!
Разве не видно по "Ширли-мырли", что это на самом деле серьезное кино? В момент, когда страна раскалывалась по национальному признаку, появилась комедия о том, что все мы братья. Нет - бьют наотмашь, фильм признан образцом пошлости и дурного вкуса. А он беспрерывно идет по телевидению, зрители у него есть всегда. А вспомни, как было с Гайдаем: ему поставили штамп второсортности, и он прожил с ним до самой смерти. Ну как можно было не видеть почти гениальной одаренности этого человека? Его фильмы - шедевры эксцентриады. Но в киносообществе все мнения вырабатываются на каких-то тусовках, и одни и те же формулировки кочуют из статьи в статью.
Вера Алентова: Искусство - это что, пища для ума? Полагаю, что не в первую очередь. Кино воспринимают прежде всего эмоционально - на это оно и рассчитано. После фильма "Москва слезам не верит" люди часто говорили: это - про меня. Потому что - про любовь.
Но что меня в реакции прессы оскорбляет? Вот одна из журналисток дает репортажи о том, как она снимала по телефону мальчиков, или как жила втроем. Ладно, ее право. Мое право дать этому оценку. Но когда эта же журналистка пишет о кино так, словно она Господь Бог, вот тут мне хочется сказать: не касайтесь искусства! Потому что вы грязны невероятно. После выхода фильма "Москва слезам не верит" в одной из газет появился заголовок: "Меньшов подложил жену в постель Баталову" - ну что это?! Понимаю: газету надо продать, - но есть же границы.
Владимир Меньшов: Вот безумная идея о том, что у Веры Алентовой в фильме была дублерша - она проходила почти во всех публикациях о "Зависти богов". Это очевидная бредятина, но я понимаю, что это плод именно тусовочного разума. На "Кинотавре" в Сочи я подумал: может, вообще не стоит показывать картину на фестивалях? Там ведь не фильм показываешь, а - подставляешься. Просто голый выходишь на сочинский пляж, и все упоенно свистят. Туда критики приезжают, заранее предчувствуя добычу. И потом всегда удивляешься, как злобно написано.
Но почему не оставить за критикой право на особое мнение? Мнение конкретной дамы.
Владимир Меньшов: Это конкретное мнение конкретно ставит палки в колеса. Это как бы "общественное мнение" - и вот уже кинотеатры, ссылаясь на мнение конкретной дамы, отказываются прокатывать фильм. Это уже не мнение - это действие. Тусовка, хихикая, заранее настраивает себя на юмористический лад, потом смотрит картину, но ее не видит, а потом ее мнение разносится по стране и определяет судьбу фильма. Возникает разделительная полоса между "людьми с хорошим вкусом" и людьми второго сорта, которые любят фильмы Гайдая.
Тогда этот счет идет еще от "Веселых ребят" Григория Александрова.
Владимир Меньшов: Правильно. Но еще раз скажу: волну поднимают не критики, они ее только озвучивают. Коллеги Александрова писали в ЦК доносы, и эта волна грозила смыть картину навсегда. Фильм "Москва слезам не верит" тоже долбили не критики. Юлий Яковлевич Райзман на собрании говорил, что это для студии позор. Райзман, чья "Машенька" служила для меня примером. И дружный хор голосов в зале кричал "Позор!". Это кричали народные артисты СССР, лауреаты всех возможных премий, а вовсе не критики. Я знаю, что Райзману потом было стыдно за это выступление, и он всячески это старался мне показать. Даже снял Алентову в своей картине и тем как бы принес извинение. Но я не понимаю - зачем ему это было надо. Он через все прошел, он получил по полной программе нагоняй за "Поезд идет на восток" - за то самое мелкотемье. Он мудрый человек, но мощь "здорового коллектива" сокрушала и не таких.