- Нашел! Братцы, нашел!!!
Впереди, через два стола от меня, пожилой человек в военной форме промокал платком пот, разом выступивший на затылке и лбу.
- Полковник в отставке Коваль Владимир Евстафьевич, - представился незнакомец, когда в ответ на замечание дежурной мы вышли за дверь читального зала. - Нашел себя в списке погибших…
Присели. Из вестибюля через открытую дверь тянул легкий ветерок, но все равно было душно: июль, макушка лета, на улице - полуденное пекло. Что за нужда побудила фронтовика в такую жару приехать в Подольск?
- Понимаете, позвонил брат с Украины. В Книге памяти Житомирской области, откуда я родом, обнаружился среди погибших мой полный двойник. Сначала подумал: совпадение, ведь Коваль - фамилия распространенная. Но оказалось, что и местом захоронения указана деревня в Венгрии, где в ноябре 44-го я был ранен...
Мы оба спешили в тот день. Полковнику Ковалю надо было возвращаться в Москву, а меня за проходной ЦАМО ждали коллеги и двести верст пути, включая неизбежные пробки на МКАД и Минском шоссе. В рабочей тетради, что подарили друзья при первом визите в подольский архив, о той встрече осталась лаконичная скоропись: "24.07.08 г. Коваль Владимир Евстафьевич, 1926, из Комитета ветеранов, нашел себя в списке погибших своего полка. По его словам, 5.11.1944 г. был тяжело ранен, обманул немцев, два или три дня провел в собачьей будке на дворе у мадьяр, где был еще раз ранен - уже при нашей артподготовке…".
Всякий раз, натыкаясь на запись в архивной тетради, себя же укорял: почему не спросил ни адреса, ни телефона? Когда был задуман и уже начал формироваться этот выпуск "РГ-Неделя", решил наудачу набрать имя фронтовика в базе наградных документов "Подвиг народа". И что вы думаете? Нашлась медаль "За боевые заслуги". Но в 2008-м, это я точно запомнил, у полковника Коваля такой не было. Стало еще интереснее, когда изучил наградной лист.
В июле 1946 года, уже после войны, оставшегося на службе сержанта Коваля В.Е. по совокупности боевых отличий и в связи с тяжелым ранением на фронте командир полка представил к ордену Красной Звезды. В штабе Киевского военного округа (им тогда командовал генерал-полковник Гречко, будущий министр обороны СССР) сочли, что фронтовик достоин ордена Славы 3-й степени. А когда готовился уже сам приказ о награждении, чья-то неведомая штабная рука рядом с фамилией Коваля сделала карандашом пометку "Б/з". То есть медаль - "За боевые заслуги".
С каким-то трудно уловимым предчувствием набрал те же фамилию, имя, отчество и год рождения в поисковой строке ОБД "Мемориал". И первое, что обнаружил, - удивительного вида похоронку.
Аккуратным, почти каллиграфическим, почерком на типовом бланке "Извещение" в адрес гражданина Коваля Евстафия Андреевича сообщалось, что его "сын рядовой Коваль Владимир Евстафьевич в бою за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, погиб 5 ноября 1944 года и похоронен с отданием воинских почестей в селе Такшино, Венгрия". Извещение выписано 6 ноября, подписано командиром и начальником штаба 197-го стрелкового Львовского полка, на нем есть отметка Бердичевского военкомата о получении (14.12.44 г.) и учетный порядковый номер.
Вслед за похоронкой на Коваля обнаружилось и сводное донесение о безвозвратных потерях 197-го полка 99-й стрелковой Житомирской краснознаменной дивизии за 4-5 ноября 1944 года. Среди четырнадцати погибших в эти два дня под № 9 - Коваль В.Е. Под ним же он значится и в братской могиле. Есть даже точная схема захоронения, и подпись под схемой - ПНШ-4 ст. лейт. Романец.
Собрав вместе эти, казалось бы, несоединимые документы, я решил исправить свою профессиональную оплошность - найти человека и, если повезет, расспросить обо всем подробно. Хотя прекрасно понимал, что могло произойти за семь-восемь лет с человеком 1926 года рождения, да еще раненым на фронте… За три дня мой ежедневник буквально распух от адресов и телефонов ветеранских организаций, обществ, комитетов Москвы и России. Но, увы: не состоит, не состоял, не можем вспомнить такого… Первым, кто меня вдохновил и обнадежил - и благожелательной реакцией, и четким ответом, оказался Александр Федосихин, начальник отдела по работе с ветеранами в правительстве Москвы.
- Жив человек, которого вы разыскиваете, - буквально за минуту, не вешая трубки, навел справку Александр Михайлович. - Но телефон или адрес, извините, назвать не могу - есть закон о защите персональных данных. Попробуйте все же через комитеты ветеранов, у них с этим не так строго…
После четвертого или пятого моего обращения в Российский Комитет ветеранов войны и военной службы, что на Гоголевском бульваре в Москве, там вспомнили, что полковник Коваль, уже будучи в отставке, работал в их организации. И не просто работал, а с 1994 года, более двенадцати лет, был помощником председателя комитета Владимира Леонидовича Говорова - генерала армии, фронтовика, Героя Советского Союза, сына маршала Леонида Говорова… Это имя сработало словно пароль, когда у меня оказался-таки нужный номер телефона.
- В память о работе и службе с Говоровым осталась книга. Приезжайте - покажу. И на ваши вопросы отвечу, - коротко, по-военному, отозвался Владимир Евстафьевич Коваль и продиктовал домашний адрес.
Встретил меня на лестничной площадке уже одетый.
- Хотел к подъезду выйти, а вы меня опередили…
Со времени нашей мимолетной встречи в Подольске он, кажется, совсем не изменился: крепкое рукопожатие, внимательные, живые глаза, четкие, координированные движения. А когда я достаю очки, чтобы лучше рассмотреть сделанную им для книги дарственную надпись, с улыбкой замечает: пишу и читаю до сих пор без очков. Почерк у 89-летнего ветерана - каких сейчас не встретить. Я, по крайней мере, знаю лишь одного человека, который способен так красиво писать, но он лет на тридцать моложе.
В 2009-м, признается Владимир Евстафьевич, перенес обширный инфаркт. Выкарабкался, спасибо докторам. Жену Галину Кузьминичну схоронил в 88-м - рак. Диагноз знали и вместе боролись, но, увы. С тех пор живет один, сын - в другом районе Москвы, внучка - в Петербурге: перевелась из-за работы, и там вышла замуж. В Киеве - сестра и два брата, племянники, внуки. Дня не обходится, чтобы кто-то не позвонил.
- Со старшими и сейчас говорим на одном языке. А у племянников, - хмурится Владимир Евстафьевич, - особенно у их детей бывают вопросы. Но я-то знаю, что сказать. Поспорят, поспорят - и соглашаются…
В 2012 году полковнику Ковалю мэр Москвы Сергей Собянин вручил ту самую - затерявшуюся с войны медаль "За отвагу". И сам ветеран выпустил небольшим тиражом книгу о своей службе, семье, товарищах и тех местах на Житомирщине, где родился, вырос и откуда в январе 44-го, едва исполнилось восемнадцать, ушел на фронт. Несколько экземпляров вместе с посвящением передал (самому ехать врачи не разрешили) в школу поселка Старый Солотвин, где учился до начала войны.
И в этой книге внимательный читатель найдет те страницы, которые дают ответ, как получилось, что на бойца, оставшегося в живых, поспешили отправить похоронку. С учетом всего, что теперь известно о кровопролитных боях на территории Венгрии, это была самая первая попытка наших войск с ходу, сравнительно малыми силами овладеть Будапештом, который немцы укрепили и сдавать не собирались.
Для сержанта Коваля и его отделения в 3-й стрелковой роте 1-го батальона 197-го стрелкового полка задача на 5 ноября 1944 года была предельно конкретной: восстановить положение в той части плацдарма за водосбросным каналом у поселка Диал, которую противник сумел отбить у наступавших и предпринимал новые контратаки.
- Вопрос стоял ребром: или мы продвинемся вперед, или нас отбросят за канал, на исходные позиции, - Владимир Евстафьевич показывает на схеме, где и как это происходило. - Там меня и настигло, словно топором ударили в правое бедро. По инерции сделал еще несколько шагов и упал. Теперь знаю, что это была разрывная пуля, а тогда - только боль жгучая и кровь по всей ноге. Вытащил пакет, спустил брюки до колен, хотел перевязать - немцы. Еще вдалеке, но голоса различаю. Набрал крови в ладонь, и на лицо. Затаился. А рядом кто-то застонал. Слышу, подошли и короткой очередью добили…
Возможно, это и спасло, считает Коваль. А еще у запасливого паренька оказались в вещмешке не один, а два перевязочных пакета. Но и через двойную повязку кровь продолжала сочиться. Брюки уже не налезали, и на бедре их прошлось распороть штык-ножом. Дальше как в кино, только это сценарий из жизни.
Высмотрел поблизости окоп и затаился в нем, пока не стемнело. Потом набрался духу и пополз, с остановками, к ближайшему дому, на светящееся окно. Думал, куда-нибудь в погреб или сарай - укрыться на время и ждать своих. Будет ведь наступление… И там и там оказалось закрыто. Незапертой и свободной была только собачья будка с тыльной стороны хозяйского дома. В ней под утро 6 ноября и схоронился раненый боец.
- Боль в ноге не затихала, чувствую, поднялась температура, а ни воды, ни крошки хлеба. Начались провалы в сознании, но одно я все время держал в голове: 7 ноября, не позже, должно начаться наше наступление… Из полузабытья его вывел оглушительный выстрел. Оказалось, рядом с убежищем раненого советского бойца утром 8 ноября заняла боевую позицию немецкая самоходка. Коваль утверждает, что это был "Фердинанд".
- Меня совсем оглушили, а когда в ответ полетели снаряды нашей крупнокалиберной артиллерии, еще подумал: "Ну, вот, свои добьют…". Но экипаж у немцев был опытный, и вскоре сменил позицию.
…Нашли и доставили в медсанбат обескровленного, оглушенного и, как он сам сейчас говорит, "высохшего" сержанта Коваля только к вечеру 8 ноября, когда его 917-й полк после мощной артподготовки сломил на этом участке сопротивление немцев и заметно расширил плацдарм. И как часто случалось на войне, с этого момента разошлись пути-дорожки самого солдата и судьба его бумажная в штабных документах.
Тяжелым ранением с повреждением костей и тканей бедра осколками разрывной пули занялась военно-полевая медицина. Пять госпиталей сменил Коваль, прежде чем его решились выписать. А потом опять уложили на госпитальную койку, поскольку недолеченная рана открылась в самый неподходящий момент.
Тем временем похоронка, аккуратно выправленная полковым писарем согласно донесению из роты-батальона, своим путем отправилась в Бердичев. А в штаб дивизии ушло донесение со списком безвозвратных потерь и схема братской могилы, где под одним и тем же № 9 значился Коваль Владимир Евстафьевич, 1926 года рождения…
- И значится до сих пор, - подтвердила замначальника ЦАМО Наталия Емельянова, когда этот материал уже готовился к печати. - Чтобы изменить учетные данные, исключить человека из картотеки погибших и, соответственно, из электронной базы данных "Мемориал", мы должны получить от него личное заявление установленного образца…
Я не уверен, что Владимир Евстафьевич захочет написать такую бумагу даже после этой публикации. Зато точно знаю: и в день выхода этого номера (а он "РГ-Неделю" регулярно получает), и назавтра своего строгого распорядка, как и своих убеждений, менять не станет. Утром - обязательная гимнастика. На люди - в магазин, к врачу, в школу или просто к знакомым - только при галстуке. А вечером, перед сном, какая бы ни была погода, - обязательная прогулка на свежем воздухе.
И если встретите на юго-западе Москвы, где-нибудь в Тропарево, на улице 26 Бакинских Комиссаров, Ленинском или Комсомольском проспектах похожего человека, поздравьте его с Днем Победы.
Видеорассказ самого В.Е. Коваля о драматичных событиях ноября 1944 года у венгерской деревни Диал - на сайте "Российской газеты" в проекте "Звезды Победы".
В безлюдной деревне - хозяином клен,
Под ним приютилась избенка,
И встал на пороге старик-почтальон
С дрожащей в руке похоронкой,
Зайти не решаясь, хотя не впервой
Из сумки ему приходилось,
Как будто из сердца, нетвердой рукой
Беду раздавать или милость.
В той хате жила, вернее, ждала
Последнего младшего сына
Старушка, что раньше зазнобой была,
Что с ним хороводы водила.
Хоть жизнь обернулась другой стороной,
Но в сердце заноза застряла,
И та, что не стала навеки родной,
Навеки любимою стала.
Заплакал старик, на приступок присел,
Казенный конверт разрывая,
И клен, понимая, тихонько шумел,
Надежду, как будто, вручая.
***
Летела с фронта похоронка
На молодого пацана,
А он живой лежал в воронке…
Ах, как безжалостна война!
И проходили мимо танки…
Чужая речь… А он лежал
И вспоминал сестру и мамку,
Лежал и тихо умирал.
Пробита грудь была навылет,
И кровь стекала в черный снег,
А он, глазами голубыми,
Встречал последний свой рассвет.
Нет, он не плакал - улыбался,
И вспоминал родимый дом,
И, пересилив боль, поднялся,
И автомат подняв с трудом,
Он в перекошенные лица
Горячий выплеснул свинец,
Приблизив этим на минуту
Войны, безжалостной, конец.
…Летела с фронта похоронка,
Уже стучался почтальон,
Солдат, глаза закрыв в воронке,
На миг опередил ее.
***
Далеко родимая сторонка,
Вечер вставил в окна синеву,
Затеряйся где-то похоронка,
Если, если до рассвета доживу.
Возвращусь, жену свою привечу,
Всех друзей на чарку позову,
Где я был и что видал, отвечу,
Если, если до рассвета доживу.
А потом сниму свои медали,
И пойду в луга косить траву -
В Тишину, которую мы ждали,
Если, если до рассвета доживу.
Отойди ты, смерть моя, в сторонку,
Мне вернуться надо наяву -
Затеряйся где-то похоронка,
Если, если до рассвета доживу…
Авторы стихов: Дмитрий Дарин, Степан Кадашников, Григорий Глазов.