Поделиться
Мелкий chinovnik Поприщин страдал от рутины и никчемности и бежал в мир грез. Он замечтался до того, что полюбил девушку из высшего общества и стал понимать язык ее собачки Меджи. А потом окончательно тронулся умом, размышляя над вопросом: "Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный советник?" Вообразил себя Фердинандом VIII и попал в сумасшедший дом. Те, кто уловил в спектакле только эту фабулу, сочли его плоским и даже обидным для классика. Те, кто поддался обаянию зрительных образов, оценили теплоту, с которой грузинский театр подошел к столь важной для нашей литературы (и жизни) коллизии.
В эпоху девальвации слов от пространного текста "Записок" режиссер Леван Цуладзе оставил немногое - не желая, видимо, превращать спектакль в читку или литературно-музыкальную композицию. Вместо густого потока сознания, в котором у Авксентия Ивановича Поприщина сливаются наблюдения над реальностью и фантазии, публика слышит пылкие диалоги. Грузины гортанно говорят на грузинском, итальянцы певуче болтают на итальянском. Chinovnik, spasibo, troyka - вот, кажется, и все "триггеры" для русского уха. Субтитры лаконичны, как дубляж фильмов, где самые яркие фразы героев передаются фразой "непереводимая игра слов". Да разве они нуждаются в переводе?
Иногда реплики дословно гоголевские, иногда - дописанные постановщиком. Цуладзе нашел простой и выигрышный ход с прозрачной ширмой в виде кинопленки, отделив мирок Поприщина с кроватью, прислугой Маврой и столами-конторками от волшебного мира "синема", где снимают такие смешные в своей наивности немые фильмы. В оригинале герой спасается от "офисного рабства" походами в театр. Здесь же образ заострен в духе нашего времени. Любуясь фабрикой грез, Поприщин постепенно встраивается в ее механизмы. Даже прожектор забегает подержать, чтобы сказка вышла краше, а любимая актриса - ближе.
Собачка Меджи в спектакле тбилисского театра недолго сидит на четвереньках и тявкает, как в постановке какого-нибудь ТЮЗа. По воле Цуладзе она является к Поприщину в виде по-бабьи отзывчивой служанки, избавляя сюжет от ряда фантасмагорических подробностей. Меджи тащит больному авоську с апельсинами, утешает ласковым "ав-ав" и даже навещает в лечебнице… Знакомая с первоисточником публика должна решить для себя, режиссерские вольности это или художественно оправданное решение.
Коллеги Поприщина чеканят: "Чиновник должен знать свое место. Любовь не для нас. Слава Богу, любовь нас миновала. А не то превратились бы уже в прах". Безлюбовность мира - путь к душевной болезни. Только у Авксентия Ивановича это диагноз медицинский, а у его толстокожих товарищей просто нравственный. Социальные причины недуга в спектакле не педалируются - на переднем плане чистая лирика. Не тупость бумажной работы, которая нормального человека не то что с ума, а и в гроб сведет, - но дефицит радости, нежности, чуда.
В какой-то момент кажется, что драматизм этого конфликта "съедает" грузинско-итальянская эксцентрика. Наш-то "маленький человек" - он весь серо-бледный, грустный, неуверенный и трогательный, как в норштейновской "Шинели". А тут подвижный итальянец с гротескной внешностью и реакциями страстно отстаивает свое право жить мечтой, пышущая жизнью Меджи разгуливает в комбинации, клерки в департаменте устраивают клоунаду… В ход идут "спецэффекты", подкупающе бесхитростные - вроде бумажной розы, вылетающей из ящика стола у Поприщина. Режиссер словно демонстрирует, что его воображение работает не хуже, чем у Николая Васильевича.
Но вот преграда-кинопленка исчезает, для фантазий героя уже нет границ. Только и сам он как личность в этой свободе сходит на нет. Резвится в ворохе канцелярских бумажек, вдохновенно правит Испанией, а после встреч с докторами в последний раз берет высокую, трагическую ноту.
"Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! … Матушка, спаси твоего бедного сына!" - после этого монолога аплодировать в Воронеже встали и члены облправительства, и мелкие служащие. А те, кого весь спектакль бороли сомнения в адекватности такого перевода Гоголя на язык театра, отправились перечитывать классику.
Массимо Скола, актер Emilia Romagna Teatro Fondazione (Поприщин):
- Роль Поприщина - мое первое знакомство с типажом "маленького человека". Чтобы понять своего персонажа, пришлось пару месяцев поработать в администрации одного из регионов Италии. Этот опыт помог мне осознать безумие, описанное Гоголем. Конечно, безумие лишено логики и его нельзя постичь разумом, но что-то мне открылось. Я там даже в девушку влюбился! В спектакле мой chinovnik любит актрису кино. Это история безумия, и в то же время история любви. В Италии Гоголь хорошо известен, но вообще вашу классику у нас ставят нечасто - трудно и боязно, учитывая ту планку, которую задает великий русский театр.
Роберта де Стефано, актриса Emilia Romagna Teatro Fondazione (Меджи):
- В нашем театре в последние годы ставили Гоголя - "Шинель" и "Ревизора". Мы тесно сотрудничаем с петербургскими коллегами, читаем Станиславского… Но сама организация театрального процесса в Италии иная, чем в России или Грузии. В нашей стране актеры обычно работают по срочному контракту: проект кончился - ты снова в поиске. А тут театр основательный. Приехав в Тбилиси по приглашению Цуладзе, мы как будто попали в семью.