Поделиться
Коллектив, когда-то ставший первым в стране ансамблем ударников, существует уже 40 лет. Иногда его называют даже театром - на выступлениях Пекарского не заснешь, это настоящий percussion performance. Сам музыкант полагает, что театральность присуща и симфоническим оркестрам: все выходят в красивых костюмах и настраивают инструменты, дирижер эффектно взмахивает палочкой… Но "спектакли" Пекарского и Ко более зрелищны. Чего стоит один арсенал: трещотки, коровьи колокольчики, фарфоровые чашечки…
- В Советском Союзе купить необычные перкуссионные инструменты было невозможно. На первых порах я собирал все, что я встречал на улице, в сараях и квартирах друзей. Все помойки были мои, все хозяйственные магазины и комиссионки, - рассказал Марк Пекарский. - Целую коллекцию монгольских и китайских тарелок нашел в гараже и заполучил совершенно бесплатно. В Риге, тоже в гараже, увидел развалившиеся китайские барабаны - отвез в Москву, отдал в ремонт и играл. Однажды мне предложили настоящий африканский барабан. Хозяйка получила его в дар от немецкого коллеги-профессора и не знала, куда деть: собачке играть велик, под журнальный столик переделать мал… Сегодня, конечно, основные инструменты мы покупаем - а на гастролях просим у местных музыкантов. В Воронеж везли сковородофон, гонги яванского типа и набор пластинчатых колоколов.
Инструменты долгое время хранились в репетиционном помещении Московской консерватории, где Марк Ильич преподает, но потом вынужденно перекочевали на частную территорию. Владелец завода "Алмазный мир" просто предоставил огромное, 450 на 150 метров, помещение. В одном углу коллекция Пекарского (крупнейшая в Восточной Европе, причем "действующая"), в другом - всевозможные клавишные из собрания пианиста Петра Айду. Впору открывать небольшой музей.
Но Пекарский меньше всего похож на музейщика или исследователя. Он прежде всего практик. На Платоновском фестивале он представил "Ностальгию по концерту "Ностальгия", который состоялся ровно 25 лет назад в Санкт-Петербурге. Ту программу они придумали с концептуалистом Дмитрием Александровичем Приговым, обыграв атрибуты и артефакты "совка". На том концерте светилась старая карта ГОЭЛРО, зрители сидели на "аутентичных" трибунах, Пригов читал свое уморительное "Широка страна моя родная".
- Тогда, в 1990-м, я надеялся на скандал, потому что скандал - двигатель рекламы, а реклама - двигатель торговли. Но не случилось, - пожал плечами Пекарский. - Один полупьяный человек сделал гангстерскую запись "Ностальгии" и через пару лет, протрезвев, издал ее на диске, мы эти CD потихоньку продаем на выступлениях. Вообще я страшно люблю синтетическое искусство, хотя оно редко достижимо. То музыка подавляет живопись, то текст - музыку…
"Ностальгия по концерту "Ностальгия" в Воронеже началась с бронебойной увертюры - когда последний удар на сцене стих, зал замер в оглушительной тишине. Аплодисменты показались легким шелестом. "Это специальный номер, чтобы разбудить уставших и заглушить телефоны, которые вы забыли выключить. Кто выключил теперь - включите, дальше они не помешают", - запутал публику Пекарский, который весь вечер иронично "направлял" зрителя, предупреждая, сколько частей будет в том или ином сочинении, в каких паузах не надо хлопать и где в ансамбле прячется "великий контрабасист и балалаечник Григорий Кротенко".
- Научиться понимать современную музыку можно только одним способом - слушая ее. Хотите - слушайте, не хотите - дверь вон там. Искусство ведь не хлеб насущный, оно появляется, когда человек уже налопался мамонтятины, лежит, поплевывает в потолок пещеры и вдруг решает что-то нацарапать на стене. Искусство вещь искусственная! - подчеркнул Марк Пекарский в разговоре с "РГ". - Я стараюсь не пояснять публике, "что хотел сказать автор". "Бетховен в Третьей симфонии думал высказать преклонение перед Наполеоном, потом снял это посвящение…" Музыка-то осталась, и мне абсолютно начхать на Наполеона. Ну, например, у Прокофьева есть вещи на текст Манифеста Коммунистической партии. Луиджи Ноно был членом секретариата итальянской компартии, оперу написал на слова из романа Горького "Мать". И что?! Важно, хорошая музыка или нет. Стравинский считал, что она в принципе не нуждается в слове. Слово для него было только фонетикой, частью музыки, и не несло смысловой нагрузки.
В "ностальгической" программе, однако, текст имел вполне определенное отношение к содержанию музыки композитора Николая Рославца, трагически забытого. Прозвучало попурри из советских хитов, написанное им для ксилофона и фортепиано в страшном 1939-м в попытке обезопасить себя, проявить лояльность. Баритон Евгений Астафуров с гротескным воодушевлением спел "Гимн советской рабоче-крестьянской милиции" (с пистолетным выстрелом в потолок в финале) и "Стучите!" на стихи комсомольского поэта Иосифа Уткина (под скрип часового механизма и зловещий звон цепей).
- Вот что получается, когда люди искусства отдаются в руки пролетариата, посвящают свою жизнь всяческим идеям. Иногда идеология убивает музыку. "Стучите, стучите, стучите, чтоб слышал и видел Учитель, чтоб эхо давал Мавзолей"… По этому можно ностальгировать. А можно просто вспоминать, - отметил Пекарский. - У меня чувства ностальгии нет. Слава Богу, оно мне не мешает жить. Потому что от него иногда умирают. К плакальщикам я не отношусь. И меня в советское время притесняли, но зачем это кому-то знать? Удавалось какие-то концерты протаскивать, и ладно. Мне хотелось исполнять сочинения запрещенных композиторов - Денисова, Губайдулиной, Шнитке - и я это делал. А ныть по поводу того, чего это стоило, - пустая трата времени и сил.
Филармонический зал в Воронеже на концертах современной музыки после антракта нередко пустеет наполовину. В Камерном театре ансамбль Марка Пекарского слушали настоящие гурманы. "Иерархию разумных ценностей" (люди, птицы, боги, познаваемое, единое, интуитивное) Владимира Мартынова на текст Велимира Хлебникова не разрушали на тяжкие вздохи мучеников искусства, ни телефонные звонки. На галерке даже есть перестали.
- А странную публику можно встретить везде, независимо от "столичности" или "нестоличностим" города. В Москве в Большом зале консерватории тоже хлопают между частями произведения, отвечают на звонки, дамочки разворачивают конфеты… Однажды мы играли произведение Александра Кнайфеля в лучшем концертном зале Франции. Кнайфель при всей своей гениальности забыл, что музыку ему заказывали для радио, и сделал там очень много пауз. Зрители решили, что это что-то вроде "4.33" Кейджа, где исполнитель должен строго 4 минуты 33 секунды молчать. Стали кашлять, хмыкать, аплодировать… Все сорвалось. Ну, сказал Кнайфель, "нормальная плохая публика". К этому надо относиться философски.
Пекарский уверяет, что ударником стал случайно и даже без особой к ним любви: старший брат, военный музыкант, отвел Марка к педагогу, а тот посадил за барабан.
- Мне было 13 лет, я согласился - был такой благовоспитанный и послушный ребенок, в отличие от брата-бандита. Сказали "надо", значит надо. Потом втянулся. Не могу сказать, что у меня есть какие-то предпочтения. Вот у нас с женой трое детей, и я больше всех люблю того ребенка, которого вижу перед собой. Так и с ударными: на чем играю в конкретный момент, что именно играю - то и люблю. Раза три-четыре в жизни, наверное, приходилось идти с самим собой на компромисс и играть то, мне не близко, - заявил Пекарский.
Свой репертуар он иногда расширяет за счет классической музыки - перекладывая ее для ударных. Например, польку "Пиццикато" Штрауса или военные марши Шуберта. Но считает, что с такими экспериментами надо быть осторожным.
- В Воронеже я слушал, как Ришар Гальяно играл на баяне Баха, и пришел в ужас. Все равно что на ксилофоне сыграть Седьмой вальс Шопена. Смешно. Нужен какой-то отбор. Ведь "Лето" у Вивальди все равно лучше звучит на скрипке, чем на баяне! Это тонкая вещь. Один мой ученик сыграл и записал "Времена года" Вивальди на маримбе - но там совершенно другая по звучанию музыка получилась, а не подмена одного инструмента в оркестре другим.