Он менял обличья так, как иные - платья, умудряясь скандализировать публику порой самим фактом своего присутствия. Например, явившись на открытие выставки "Москва - Берлин" в скромном френче фюрера (без всякой нацистской символики), с его усиками под носом и аккуратной челкой на лбу. Или - на прием в американское посольство в образе обожаемой им Мэрилин Монро, с торчащей бутафорской грудью под полупрозрачным платьем. В общем, казалось, он сам себя ангажировал на роль то ли enfant terrible, то ли скелета в семейном шкафу, вываливавшегося в самый неподходящий момент, то ли призрака отца Гамлета.
За всей этой травестийной феерией, за смехом сквозь слезы не то, чтобы терялся сам художник, но представал лицом в высшей степени несерьезным. Это бы еще ладно - мало ли шутов гороховых на разных публичных площадках появляется. Но рядом с ним едва ли не каждый начинал себя чувствовать гоголевским персонажем. То ли Городничим, то ли Земляникой, то ли бурсаком Хомой Брутом.
Только сам Монро ни Вием, ни Хлестаковым не был. Он вообще не был персонажем, скорее он работал как … проявитель. Проявитель невидимых миру ожиданий, фобий, страстей, медийных и идеологических установок. Как он однажды написал, формулируя свою задачу "воплотить все многоликое человечество, пережить в себе все эти судьбы": "Не растворяться, а растворять. Не попасться в раствор, а самому быть этим раствором".
Раствор - штука невидимая. Результат химических реакций всегда отличается от исходных данных. Выставка "Архив М" на Гоголевском бульваре, 10, которую сделал Московский музей современного искусства (кураторы - Елена Селина и Антонио Джеуза), дает возможность увидеть диапазон результатов этого "растворения" медийных образов в облике Влада Мамышева-Монро. По годам, по сериям, по циклам… От ранних "стенгазет" Новой Академии всяческих искусств, где он числился профессором кафедры оригинального жанра, до впервые показанного проекта "Психо". Среди хитов - "Жизнь замечательных Монро" (где в сборе едва ли не все герои мировой истории и литературы: от Фауста до Наполеона, от Жанны Д’Арк до Екатерины II) и феерическая серия "Политбюро", в которой реди-мейды, плакаты с портретами "гэкачепистов" и Горбачева превращены в мифологические "секретные материалы" о разработке возможного имиджа для беглецов в женском платье. Спасибо советским учебникам за историю бегства Керенского из Зимнего! Дело даже не в масштабе сделанного, хотя его хватило на два (!) здания музея на Гоголевском бульваре (включая коридоры и зал за книжным магазином). Именно "Архив М", вроде бы не претендующий на концептуальность (хотя архив, как известно, сам по себе - концепция), приоткрывает зазор между образом и его создателем-носителем, обозначенного одной "М".
Нет, "Архив М" не открывает тайну Мамышева-Монро, но зато он весьма убедительно фокусирует - на манер "магического кристалла" - наше зрение, позволяя увидеть за маской "шута" художника нешуточного масштаба, за человеком дионисийских крайностей - тонкого знатока истории кино, медиа, живописи, литературы. Понятно, не он был первооткрывателем "оригинального жанра", но для себя он его открыл сам. "Со времен обучения в художественной школе я всегда воспринимал свое лицо как белый лист бумаги. Подходил к нему не как к лицу, а как к холсту", - напишет он в одном из эссе, подчеркивая не актерский, а живописный опыт. Результаты не замедлили явиться. В 1985 он вылетел из школы за "опыты" с имиджем Гитлера, а переодевание в Монро и самодеятельная съемка в ее образе произвели такое неизгладимое впечатление на армейское начальство на Байконуре, что из клуба на космодроме художника отправили прямиком в психушку. Интересно, изменилось бы отношение к солдату-срочнику Мамышеву, если бы начальство знало о существовании, например, таких художников, как американка Сидни Шерман или японец Ясумаса Моримура? Они в том же жанре работают.
Но, честно говоря, отличия от них Влада Королевича, как иногда Мамышев-Монро подписывался, интереснее сходства. Например, Синди Шерман провоцирует эффект дежавю, заставляя зрителей "узнавать" незнакомок на впервые увиденных фотографиях. Узнают не столько лица, сколько прически, манеру держаться, композицию кадра… Словом, те опознавательные знаки массовой продукции, будь то кино или журналы, которые признаешь хоть во сне, хоть на старом фото. Мамышев-Монро же вовсе не озабочен этой "неразличимостью" своих работ от тиражированных копий. Даже при беглом взгляде на его излюбленную технику "расцарапки" цветных фотографий скальпелем или раскраски черно-белых снимков очевидно, что не на лоск гламурной продукции он ориентируется. Пожалуй, больше - на разрисованные детской рукой журналы и учебники, где пририсованные усы появляются у всех подряд, на наивные раскрашенные снимки городских фотографов, на немые фильмы и репродукции кинокадров в "Советском экране"… А если говорить о жанрах литературы, то опять, получается, что на низкие все жанры: то городской "жестокий романс" снимет, исполнив роль Усамы Бен Ладена, то душещипательную мелодраму, то комикс. И, конечно, сказки…
Тут, правда, надо оговориться, что при всей любви к "низкой" медийной прозе Мамышев-Монро очень далек от трэша. Его вроде бы лихо сделанные, небрежные образы снимают лучшие фотографы 1990-х и нулевых. Достаточно упомянуть, например, Сергея Борисова, Михаила Королева. Иначе говоря, удваивается не только персонаж, который подчеркнуто гротескно изображается, удваивается и "матерьял". Фотография или "расцарапка", в которых каждая деталь продумана, мимикрируют под дешевую массовую продукцию. Кажется, он специально огрубляет "зазор", чтобы зритель, наконец, подумал не только о том, что он видит, но и как создается образ.
Сказочные персонажи - среди самых любимых художником. Что понятно. Мол, всегда под рукой архитипичные вечные герои. Но сказки - это еще и детство. Не случайно ранние свои работы Монро подписывал Влад Королевич. Этот детский взгляд, обращенный на сказку, которая оборачивается гиньолем реальности, пожалуй, и рождает ту смесь барочного гротеска и наивной эстетики, ужаса и нежной доверчивости, что сражает наповал во многих работах Мамышева-Монро. Не зря последний экспонат в последнем зале - инсталляция из мастерской художника. Черный костюм для новогоднего детского праздника, с цветными елочными шарами и тремя масками зайчика. Честное слово, если не Хичкок, то Гринуэй отдыхает.