Поделиться
Ночной полет, почти девять часов. Было о чем подумать и что вспомнить, тем более что много лет назад мне повезло начинать работать журналистом именно в тех краях...
В середине семидесятых было принято решение построить мост через дальневосточную речку Амгунь. По мосту должна была пройти железная дорога Байкало-Амурской магистрали. Строить мост поручили лучшему мостоотряду, руководил которым замечательный человек - Альберт Арамович Авакимов. К нему-то я и прилетел, когда стройка только-только начиналась. Жил Авакимов в вагончике на земляном пятачке, который отвоевали у тайги мощные японские бульдозеры "Сумитомо". Мы разговаривали, пили чай, а потом, когда я окончательно втерся Авакимову в доверие, он властным жестом закрыл мой блокнот и сказал: поедем, я тебе кое-что покажу. Сам сел за руль уазика. На первой передаче с визгом и завыванием мы прорвались по какой-то старой заросшей травой колее на невысокое плато, окаймленное редким ельником. Авакимов остановил машину, мы вышли. Он молчал, а я смотрел во все глаза. Передо мной была высокая деревянная конструкция, покосившаяся, с побегами зеленых веточек на перекладинах. Поодаль валялась настоящая тачка с тяжелым ржавым колесом. Еще дальше - два приземистых продолговатых то ли дома, то ли коровника; дальше - фрагменты, должно быть, забора с прислоненными тачками; дальше - какое-то тряпье, обветшалые дырявые ботинки, сапоги, грязная алюминиевая ложка, скрученная винтом; чугунная печка с оторванной трубой, пара покосившихся крестов, торчащих из талой воды...
- Что это? - спросил я у Авакимова.
- А ты не знаешь? - искренне удивился он.
Я не знал, даже предположить не мог. Альберт Арамович смущенно прошелся пятерней по остаткам волос, надел кепку и сказал: ладно, поехали. По пути до уазика он успел сказать мне: это лагерь, Юра, здесь был лагерь. Так я, здоровый двадцатидвухлетний лоб, впервые услышал о сталинском ГУЛАГе. Остаток дня он рассказывал мне, что это было...
Так неожиданно для меня открылась неведомая мне страница подлинной, а не придуманной истории родины. В каком-то смысле она изменила мою жизнь, помогла понять, что происходит вокруг меня. Там, на Амгуни, я испытал настоящее потрясение. Это был урок жгучего стыда за свою страну, урок сострадания невинным жертвам, урок понимания того, что такое тоталитарное государство и общество. Еще не был издан "Архипелаг ГУЛАГ", но его автора и еще одного будущего нобелевского лауреата, Иосифа Бродского, уже изгнали из России. Борцы с внутренними врагами продолжали править бал.
С тех пор прошло немало лет. Писать разрешили почти обо всем. "Что же их теперь волнует? - думал я. - Тех, кому нынче двадцать с небольшим, как и мне когда-то".
Первый же день, проведенный на медиафоруме, дал ясный ответ на этот вопрос: их, нынешних молодых журналистов, волнует отсутствие денег, в том числе отсутствие государственного финансирования.
В одной из аудиторий мы договорились, что будем задавать вопросы по очереди: вопрос - я, вопрос - мне. Я: не подскажете, установлен ли здесь, у Первой речки, памятный знак о погибшем тут, в лагере, Осипе Мандельштаме? Мне: у вас редакция сайта и бумаги существуют отдельно? Я: а вы считаете, что помнить о том, как погиб Мандельштам, помнить о ГУЛАГе - это не самое важное? Мне: какова сумма бюджетного финансирования вашей газеты? Я: почему вам так необходима финансовая поддержка власти? Мне: какова средняя зарплата ваших журналистов? Я: а зачем вам финансовая независимость?..
Оглядываясь назад, я понимаю, что мои вопросы выглядят вполне наивными. Значит, они, нынешние, умнее.