Поделиться
Известно о Евгении Максимовиче немало. Но в выходящей в эти дни в молодогвардейской серии ЖЗЛ книге Леонида Млечина "Примаков" любой, подчеркиваем, любой читатель найдет для себя немало нового. Наверное, недаром Млечин считался чуть не официальным биографом Примакова. Только нет в его книге ни капли официозности. Прочитайте хотя бы отрывки из главы "Министр", и вы узнаете, поймете, прочувствуете, каким министром иностранных дел был Примаков. А для начала, как он им стал. Мы сознательно отходим от известного разворота примаковского самолета над Атлантикой, не очень и много говорим о любимом арабистом Ближнем Востоке, не слишком вдаемся в чисто внешнюю политику. Здесь - о другом. Возможно, о том Примакове, которого вы не знали.
Пятого января 1996 года директора Службы внешней разведки Евгения Примакова вызвал к себе президент Борис Ельцин - не на обычный доклад. Без бумаг и справок. Примакова не предупредили, о чем пойдет речь. Но догадаться было несложно.
Звезда Андрея Владимировича Козырева, который был первым ельцинским министром иностранных дел, закатилась. Когда Примаков вошел в кабинет, Борис Николаевич сразу сказал ему:
- Есть идея назначить вас министром иностранных дел. Как вы на это смотрите?
У Евгения Максимовича были личные причины отказаться от этого назначения. Ему нравилась работа в разведке. Служба внешней разведки по степени политического влияния почти сравнилась с Министерством иностранных дел, а необходимая на посту министра публичность только смущала Примакова. Но он заговорил и о другом. До президентских выборов оставалось меньше шести месяцев, все мысли Ельцина были поглощены выборами, и Примаков сказал:
- Борис Николаевич, мне кажется, вам не стоит этого делать. В предвыборной ситуации такое назначение не оправданно по многим причинам. На Западе меня считают другом Саддама Хусейна, аппаратчиком старой школы, консерватором, руководителем спецслужбы и так далее.
Ельцин выслушал его внимательно и ответил:
- Мне кажется, что минусы, о которых вы говорите, могут обернуться плюсом. Вы меня не переубедили, но, если хотите, будем считать, что вопрос остается открытым.
Американский президент Джордж Буш-старший был в свое время директором ЦРУ, а министр иностранных дел Германии Клаус Кинкель - главой немецкой разведки. Так что в самом переходе из разведки в дипломатию не было бы ничего необычного.
Девятого января 1996 года директор Службы внешней разведки прибыл к президенту с обычным докладом о ситуации в мире. Ельцин хитро посмотрел на Примакова:
- Ну как? Перерешили?
Примаков с металлом в голосе (как он мне сам говорил) попытался отказаться еще раз:
- Нет, я своего мнения не изменил.
Ельцин махнул рукой:
- И я не изменил. Прошу вас согласиться, это нужно России. Примаков попросил разрешения остаться в разведке еще несколько месяцев, чтобы спокойно завершить начатые в Службе дела. Ельцин кивнул, но заботы разведки его в тот день не интересовали.
Примаков вернулся к себе в Ясенево и сел работать. Открыв дверь, в кабинет мягко вошел секретарь. В разведке - так повелось со времен КГБ - секретарями работают мужчины. Секретарь сказал:
- Извините, Евгений Максимович, в телевизионных новостях только что передали, что вы назначены министром иностранных дел Российской Федерации.
Так Примаков стал министром.
На следующий день, 10 января, всю коллегию Министерства иностранных дел пригласили в Кремль. Ельцин представил нового министра:
- Он в особых рекомендациях не нуждается. Его хорошо знают как у нас в России, так и за рубежом, и в международных делах он не новичок.
Ельцин сказал, что было несколько кандидатур:
- Необходимо было найти человека, который сочетал бы в себе опыт государственной работы, профессионализм, умение вести организационную работу, широту взглядов, личную честность и порядочность.
В этот первый день на новой должности у только что назначенного министра было множество хлопот. Но Примаков никогда не нарушал своих обещаний. Взяв с собой Трубникова, судьба которого тоже была решена - он станет новым директором СВР, - он отправился ужинать с бывшим начальником разведки ГДР Маркусом Вольфом и его женой. Это была их первая встреча. Для Вольфа, которого в единой Германии пытались посадить, она имела большое значение. И Примаков это понимал.
Через день, 12 января, новый министр устроил первую пресс-конференцию:
- Свое назначение я рассматриваю лишь с одной позиции - как необходимость усиления активности МИДа по защите национальных государственных интересов России.
Уже через месяц-другой стало ясно, что назначение Евгения Максимовича было точным ходом. И то, что на Западе его назначение приняли неприязненно, тоже было хорошо для Ельцина. Накануне выборов мнение американцев его не интересовало. Ему нужны были голоса избирателей, всех избирателей, в том числе и тех, кто ненавидит Запад. В ходе президентской кампании 1996 года Ельцина в чем только не обвиняли, но не во внешнеполитических провалах. Примаков умело и изощренно прикрыл президентские тылы, лишив оппозицию возможности критиковать внешнюю политику. Даже коммунисты, злейшие враги Ельцина, не могли сказать ничего плохого о Примакове. Внутри страны Примаков получил полную поддержку. Он побывал в Комитете по международным делам Государственной Думы, произнес короткую речь, затем ответил на вопросы. Он произвел недурное впечатление, и депутаты обошлись без обычных выпадов против Министерства иностранных дел. С тех пор он часто встречался с депутатами, и критики практически не было. Его ценили и те, кто поддерживает президента, и оппозиция. Многие депутаты говорили мне, что Примаков знает, как вести дела в Думе, умеет сказать депутатам что-то приятное, но при этом проводит свою линию и с нее не сворачивает.
Примаков говорил мне, что на посту министра он внутренней политикой принципиально не занимался:
- У меня есть собственные взгляды, как у всякого человека, но у министра иностранных дел и у министерства в целом симпатии и антипатии должны быть отключены. Я никогда не позволю себе называть кого-то зелеными, розовыми, красно-коричневыми, голубыми - я имею в виду цвета политического спектра.
- Разве же Министерство иностранных дел может остаться в стороне от политики?
- МИД, конечно же, занимается политикой, но только внешней политикой, - повторил Примаков, - поэтому Министерство иностранных дел - это самое внутренне деполитизированное министерство...
На приход Примакова в аппарате министерства возлагали большие надежды. Когда-то молодые люди со всей страны стремились попасть в Институт международных отношений, мечтая стать дипломатами. В МГИМО всегда сохранялся большой конкурс, но отнюдь не все его выпускники мечтали поступить на работу в Министерство иностранных дел. Многие шли в бизнес. И из самого министерства в 1992-1993 годах уходило вдвое больше сотрудников, чем поступало на работу.
Российским дипломатам слишком мало платили. И у них стало меньше шансов поехать за границу, потому что штаты посольств и консульств сократились. Российские дипломаты перестали ощущать себя привилегированной кастой, которой открыто в жизни то, что недоступно другим. Когда каждый российский гражданин получил возможность поехать за границу и зарабатывать хорошие деньги, ореол дипломатической - выездной! - службы поблек. У Министерства иностранных дел не было денег ни на ремонт обветшавших коридоров, ни на новую мебель в кабинет министра, ни даже на то, чтобы заплатить за лифт. Министерство производило жалкое впечатление. Я однажды пришел в МИД и увидел печальную картину: половину лифтов в высотном здании отключили за неуплату, и дипломаты не могли вовремя добраться до своих письменных столов.
Мидовские кабинеты находились в ужасающем состоянии - осыпающиеся потолки, обшарпанные двери, дряхлая мебель. Комнат не хватало, сидели дипломаты на головах друг у друга. Изучающие иностранный язык группы устраивались прямо в коридоре. Такая жизнь дипломатам не нравилась. Забыв свойственные им осторожность и сдержанность, даже они кляли власть, которая не может ни платить им хорошую зарплату, ни вернуть утраченное чувство избранности. И сгоряча говорили, что в здании на Смоленской площади остались либо серые личности, которым больше негде устроиться, либо прирожденные дипломаты, которым нет жизни вне МИДа. У дипломатов были и чисто психологические причины для недовольства. Уже при Шеварднадзе их стали обвинять в недостатке патриотизма и низкопоклонстве перед Западом. Но каким образом российские дипломаты оказались в роли малопатриотичных либералов, не желающих блюсти государственный интерес, пляшущих под чужую дудку? Вот уж эта роль совсем не вяжется с российским кадровым дипломатическим корпусом. Воспитанники элитарного Института международных отношений, бдительно проверенные насчет нежелательных родственников и сомнительных взглядов, дипломаты, говоря современным языком, крепкие государственники, даже державники. Но образованные. Знающие иностранные языки. Поработавшие за границей и потому понимающие то, что неизвестно и недоступно их критикам. Вот почему в горбачевские времена Министерство иностранных дел было самым перестроечным, внедрявшим идеи свободомыслия.
С приходом Примакова, во-первых, внешняя политика вышла из зоны острой критики, дипломатов оставили в покое, а это всегда полезно для аппарата, легче работать, увереннее себя чувствуешь. Во-вторых, личный вес Примакова, его авторитет в Кремле и в правительстве, административный опыт позволяли надеяться, что и личные проблемы дипломатов будут решаться. Примаков в бытность министром был одним из немногих политиков, имевших регулярный доступ к президенту, что не только позволяло ему решать свои проблемы, но и создавало определенный статус в отношениях с другими министрами, которые всегда ревниво следят за МИДом. Спорить с Евгением Максимовичем они не решались. И президент с большой готовностью откликался на просьбы Примакова.
Через два месяца после назначения Примакова Ельцин подписал очередной указ о координирующей роли Министерства иностранных дел. Правительству и администрации президента запрещалось принимать к рассмотрению вопросы, относящиеся к внешней политике, если они не согласованы с министерством. С официальными заявлениями по вопросам внешней политики разрешено было выступать только троим - президенту, премьер-министру и самому Примакову. Он добился этого, потому что время от времени разные политики - вице-премьеры, секретарь Совета безопасности - произносили такие речи, что пресс-службе Министерства иностранных дел приходилось срочно давать разъяснения.
Такие указы подписываются часто, потому что сильные мира сего неизменно пытаются влиять на внешнюю политику. Министру иностранных дел Евгению Примакову удалось то, что было не под силу его предшественникам, даже таким влиятельным, как Громыко и Шеварднадзе: он отвоевал для себя всё высотное здание на Смоленской площади. Никогда еще этот дом, построенный в 1952 году, не принадлежал целиком МИДу. А Примаков добился того, что наследников некогда могущественного Министерства внешней торговли выселили, а в здании начался долгожданный ремонт.
Второй приятный сюрприз Примакова - повышение пенсий. До его появления пенсия даже посла - генеральская должность! - была мизерной. Было решено, что пенсия кадрового дипломата составит около восьмидесяти процентов всего его денежного содержания на последней должности. В мае 1998 года в Министерство иностранных дел приехал сам президент Ельцин - это высокая честь для аппарата. Он прочитал доклад, в основном написанный для него в самом министерстве, и особо отметил роль Примакова.
Я знаю один случай, когда Ельцин не подписал указ. Примаков предложил назначить послом во Францию своего заместителя Николая Афанасьевского. Прежний посол Юрий Рыжов пробыл в Париже больше установленного срока. Но Ельцин попросил отложить это назначение:
- Пусть Рыжов еще поработает.
Примаков настаивать не стал - с личными желаниями президента не спорят. К тому же с Рыжовым Примакова многие годы связывали товарищеские отношения. Николай Афанасьевский уехал послом в Париж через год, когда Примаков уже стал премьер-министром.
Дипломаты быстро оценили Примакова. А ведь надо иметь в виду, что это спаянное братство, каста, клан, закрытый для людей со стороны. Эта кастовость формируется еще в Институте международных отношений. Российские дипломаты ощущают себя элитой общества. В этой сфере прощается многое, но не отсутствие образования. Плохо образованный дипломат, с неважным знанием иностранных языков практически не имеет шансов сделать карьеру.
Карьерные дипломаты гордятся своим профессионализмом и не любят чужаков и политических выдвиженцев. Они и к самому министру иностранных дел отнесутся снисходительно, коли сочтут его человеком, который никогда бы не получил этот пост, если бы пытался сделать обычную дипломатическую карьеру. Но Примакова они приняли и были ему благодарны. Самому Примакову переход в министерство дался нелегко. Работа в разведке была, как ни странно, более спокойной. Министр же постоянно в пути, на переговорах. Что самое печальное для министра - свободное время отсутствует, даже когда формально оно имеется, то есть в воскресенье, в праздничные дни. Если министр уехал на дачу, всё равно раздается один телефонный звонок за другим, потому что в мире вспыхивают конфликты и требуется его личное участие.
Дипломатия и внешняя политика очень персонифицируются. Раньше инструментами дипломатии были длинные телеграммы, ноты и памятные записки, в которых выверялась каждая буква. Затем их пересылали в посольство, там переводили на местный язык, печатали на хорошей бумаге, и тогда посол звонил в министерство и просил его срочно принять...
Примаков же снимал трубку и решал проблему просто в двадцатиминутном телефонном разговоре. Работать стало проще, но министру труднее. Он многое брал на себя. Принимал решения сам, не перекладывал на других, не боялся работы. Это очень сильное качество не только умного человека, но и очень эффективного менеджера. Примакову ненавистен популярный среди чиновников принцип "Не бери на себя то, что можно спихнуть на других". У него иной принцип: всё зависит от нас. Вот это очень сильное качество Примакова - он работу понимает как личное дело. И вокруг него собирались люди, которые точно так же относятся к работе. Другие просто не приживались...Евгений Примаков был всего лишь двенадцатым министром иностранных дел с октября 1917 года.
Примаков обижался. Когда он с женой улетел в ФРГ по личному приглашению министра иностранных дел Клауса Кинкеля, газеты иронизировали: Евгений Максимович отправился в Рейнскую долину дегустировать вина. А Примаков из-за приступов желчнокаменной болезни пить совершенно не мог.
Министр должен всегда идеально выглядеть - чисто выбрит, безукоризненно подстрижен, рубашки и костюм идеально выглажены, галстук подобран точно в тон, туфли начищены до блеска. И об этом в командировке министр заботится сам. Министр иностранных дел - не генерал, ему ни адъютант, ни ординарец не положены. У него есть охрана, которую он может о чем-то дружески попросить, но не обо всём. Постирать и погладить вещи - это берет на себя гостиница.
Примаков исключительно скромен в еде и во всём остальном. Никогда ничего не попросил особенного. Примаков был специалистом по Ближнему Востоку, но это не значит, что все остальные дела он отложил. Напротив, зная ближневосточные проблемы, он мог позволить себе сосредоточиться на других вопросах. Примаков взял на вооружение новую стратегию - равноудаленность от всех центров силы. Примаков хорошо говорил, особенно когда выступал без заранее подготовленного текста. В принципе министры иностранных дел не должны быть красноречивы. Они должны быть убедительны и точны. Им надо убеждать в своей правоте собственное начальство и партнеров на переговорах. И не знаешь, какая задача сложнее.
Это не значит, что жизнь Примакова на посту министра была простой и легкой. Время от времени проносились слухи о том, что президент собрался отправить Примакова в отставку. Что касается Примакова, то он, очевидно, понимал: непредсказуемый президент способен на всякое. Именно эта непредсказуемость в конечном итоге осенью 1998 года привела Примакова на пост главы правительства...
Переговорный стиль Примакова отличался тщательным подбором аргументов и ясностью изложения. Примаков не спорил только ради спора. Он, напротив, стремился к тому, чтобы убедить партнеров и добиться согласия. Сама практика современной дипломатии настраивает на поиск компромисса. Министры работают по двенадцать - четырнадцать часов в сутки - для них это нормальный ритм жизни. Опытные министры радуются, когда предстоят переговоры за океаном. Тогда есть время поработать в полете. А к разговору с коллегой-министром надо изучить пачку документов страниц в триста - пятьсот, где собрано всё, что относится к этой проблеме.
Помощники Примакова с восхищением рассказывали, что он читал все памятки, которые ему готовили к переговорам, и возвращал их, с серьезной правкой, на переработку. Примаков работал над каждым документом, который ему давали. По старой журналистской привычке, когда ему приносили документ, он начинал его править. Он никогда в раздражении не бросал помощникам непонравившуюся бумагу: переделайте!
Нет, перечеркнет текст и начнет писать сам. Однажды, когда он уже взялся за ручку, помощники поспешили его остановить: - Евгений Максимович, не правьте! Этот документ уже передан в печать. Примаков с видимым неудовольствием отложил ручку.
Примаков прожил большую жизнь и хорошо знал, как убеждать людей. Евгений Примаков заботливо относился к своим сотрудникам, готов был выручить их из беды, но предпочитал людей сильных, самостоятельных и способных постоять за себя. Начальник одного из департаментов рассказывал, что, когда его повышали в должности, последовал вызов к Примакову. Министр сидел за столом мрачный. Рядом расположился его помощник Роберт Маркарян, не менее мрачный. Примаков, глядя в бумаги, стал говорить:
- Мы хотим назначить вас... Это ответственная должность. Будет трудно. Как вы считаете, справитесь?
Кандидат на ответственную должность бодро ответил:
- Если бы я не считал, что смогу справиться, я бы не согласился занять этот пост.
- Хорошо, - сказал Примаков. - Вы назначены.
Потом начальнику департамента передали, что Примакову ответ понравился. А почему же министр был мрачным? Он проверял новичка, хотел посмотреть, способен ли тот держать удар.
К Примакову сотрудники ходили на доклад с некоторой опаской. Не потому, что боялись разноса или дурного настроения. Зная его колоссальный опыт, знания, интеллект, понимали, что разговаривают с человеком, который на несколько голов их выше, и боялись опростоволоситься.
Примаков вообще не распекал. Он огорчался, если выяснялось, что дело не сделано: - Как же так? Ведь очевидно, что надо было сделать...
Если он кому-то пообещал, то обязательно делал. Поэтому и сам огорчался, когда его поручения не исполнялись. По-человечески расстраивался. Видно было, что это не сердитый начальник, который требует беспрекословного подчинения, а человек, который болеет за дело. И он всё помнил. Мог неожиданно, через пару недель, спросить: а как то поручение, которое я вам дал? Причем помнил даже второстепенные задания, которые вовсе не имеют судьбоносного значения...
Примаков человек неспортивный, но каждое утро начинал с бассейна и не отказывал себе в хорошем и веселом застолье.
В сравнительно небольшом, вытянутом, как пенал, кабинете на седьмом этаже высотного здания на Смоленской площади Примаков был девятым - с 1952 года - хозяином.
За столом - дверь в комнату отдыха, откуда и появился Примаков, когда летом 1998 года я пришел к нему для подробного интервью.
- Вот вы оказались в кабинете министра иностранных дел, сели в это кресло и сказали себе: ну, теперь я наконец сделаю то, что давно хотел осуществить...
Примаков покачал головой: - У меня не было такого чувства. Я не стремился стать министром, чтобы что-то такое осуществить. Может, это черта моего характера. Я работал до этого и в "Правде", и на радио, потом был в Академии наук, руководил двумя крупными институтами, и в Верховном Совете, и где бы я ни был, мне везде казалось, что я работаю на очень важном участке. Ну и в разведке, конечно. Так что это не было целью всей жизни - стать министром иностранных дел. Но я пришел сюда не как новичок. У меня был опыт, и я стал работать без раскачки.