Поделиться
Фрагменты книги, рассказывающие о том, как чувствовал себя и как действовал Хренников на своем посту в самые, наверное, трудные для СК ранние 50-е, мы и выбрали для публикации.
"В распоряжении, подписанном Сталиным, генеральным секретарем Союза композиторов назначался Т. Хренников. Росчерком пера, без всякого обсуждения Сталин направил 34-летнего композитора на руководящую работу, пост, на котором он оставался 42 года - и после Сталина, и после Хрущева, и после Брежнева!
"Назначение я воспринял как личную трагедию. Мы с женой проплакали всю ночь, - вспоминал Хренников. - До этого я же занимался только музыкой, играл, сочинял, и от мысли, что мне придется это отставить и только "служить", холодный пот прошибал! Да ведь и какой груз: мне передана музыкальная культура всей страны!"
Руководителям в те года приходилось трудней всего, им не оставалось выбора кроме как умереть или подчиниться. Но и выполнять приказы начальства можно по-разному. Как выполнял их Хренников, широко известно: Союз композиторов был единственной творческой организацией в СССР, где не было арестов.
"Мне звонили, требовали отрицательных характеристик, - вспоминал Тихон Николаевич. - Они бы были основанием для ареста - и таких характеристик Союз композиторов ни одной не дал. Как-то вдруг арестовали М. Вайнберга (по "делу врачей") и потребовали от нас характеристику, но дали ему такую блестящую характеристику, что его сразу же выпустили"...
На посту первого секретаря Хренников обязан был проводить линию партии, и он ее проводил, но так, чтобы причинить как можно меньше вреда творчеству и здоровью коллег. Он научился лавировать, говорить одно, а делать (или не делать) другое, спускать на тормозах самые людоедские указания. Члены Союза об этом догадывались, видели в нем своего защитника - и переизбирали своим руководителем все эти десятилетия.
Миссия защиты коллег стала для Хренникова главной. Защищал он музыкантов даже перед Сталиным и однажды отстоял виртуоза-балалаечника Павла Нечипоренко на заседании Комитета по Сталинским премиям. Председатель Комитета по делам искусств Н. Беспалов, зная отношение Сталина к неклассическому искусству как к балагану, заявил, что балалайка вообще не музыкальный инструмент, и если дать премию балалаечнику, это ее принизит. Сталин был готов согласиться, но слово взял Хренников и эмоционально выступил, сказав, что балалайку изучают в консерватории, что она прославила русское искусство во всем мире, а такой мастер, как Василий Андреев, приезжал в Ясную Поляну, и старец плакал, слушая его. Сталин коротко резюмировал:
- Значит, надо дать.
Он становился изобретательнее. Были придуманы временные исключения из рядов Союза на полгода, год. Проводились "суды чести", где музыканты разыгрывали судебные процессы с судьями и адвокатами, но после таких "судов" подсудимые шли домой. Одну из историй рассказал замредактора "Музыкального обозрения" П. Меркурьев. Музыковед Шлифштейн, некогда устроивший Хренникову разнос по поводу оперы "В бурю", узнал, что за ним вот-вот "придут". Что делать? ...На негнущихся ногах он все-таки переступает порог кабинета Хренникова.
- Семен Исаакович! Добро пожаловать! Что вас привело ко мне?
Шлифштейн излагает свою беду, Хренников берет трубку, звонит главному "Советской музыки":
- Вам нужен был музыковед, который поехал бы в Якутию? Пошлите Шлифштейна. Завтра же.
Шлифштейн уехал в Якутию, а через день за ним "пришли".
Таким историям никто не вел счета. Сам же Тихон Николаевич полагал: такая у него работа. И не ждал благодарностей. Зато почти каждое утро в ящике он находил анонимки и карикатуры на себя: то он сидит на электрическом стуле, то ему вручают пропуск на кладбище. В ЦК шли доносы, но хулители не учли одного: у Хренникова действовал мандат доверия, выданный непосредственно Сталиным. Однажды его пригласил к себе Михаил Суслов и познакомил с письмами в ЦК. "Писали мои товарищи, композиторы, - с горечью вспоминал Тихон Николаевич. - Многие бывали у меня дома, за рюмкой клялись в вечной дружбе. Суслов предупредил, чтобы я себя не выдал, что читал это - а я и не собирался и сейчас не хочу называть фамилии".
Стоит ли удивляться, что к 1952 году у Хренникова стали сдавать нервы? Начался вегетативный криз, появились апатия, бессонница. Его направили в кремлевский санаторий "Барвиха", где пациенты носили одинаковые пижамы, за каждым кустом пряталось НКВД, а жен пускали только раз в неделю...
Хренников потерял сон. Не спал 17 суток. Начались галлюцинации. И решительная Клара тайком вывезла мужа из санатория, прикрыв его на заднем сидении своими одеждами. В "Барвиху" он уже не вернулся, лечился дома, пришлось взять отпуск по болезни. Клара возила его на Воробьевы горы, они просто сидели там на лавочке. "Я клал голову ей на колени и просто отдыхал, - вспоминал композитор. - Дышал воздухом. И засыпал". Так прошел год".
Музыка под санкциями
- В конце 70-х вышла книга С. Волкова о Шостаковиче, где много говорится об отношениях Хренникова и Шостаковича, - говорит Андрей Кокарев. - Полная сплетен, слухов, полуправд, книга ударила по репутации деда, в нем начали видеть эдакого Сальери, карьериста, травившего великих и между делом пописывающего патриотические песенки. Этот штамп сегодня - в энциклопедиях и справочниках, в десятках книг о Хренникове...
А каким вы помните деда?
Андрей Кокарев: Человеком, на которого хотелось походить во всем - и в решении серьезных вопросов, в мелочах, в быту. Он был цельным, умел хранить спокойствие, находил соломоново решение в любых ситуациях. Ему были интересны люди, он общался на равных со всеми - от партийных лидеров и великих музыкантов - до гардеробщиц, выслушивал каждого со вниманием, всегда пытался понять человека, помочь ему.
А играют ли сегодня Хренникова?
Андрей Кокарев: Западное отношение к нему откликнулось тут, он попал, говоря нынешним языком, под санкции. Евгений Кисин говорит, что раньше невозможно было взять в репертуар Хренникова, лишь в 2000-е отношение стало меняться. Его музыка, безусловно, достойна лучшего. Она ярка, всем понятна, в нее влюбляются, лишь раз услышав.