"Молодая кровь" вышла на экраны России
Высокопарность изъяснения в данном случае обдуманна, ибо соответствует высокопарности картины, ее подчеркнуто возвышенным социальным задачам. Фильму Эмманюэль Берко в мае была доверена высокая честь открыть Каннский фестиваль, и на торжественной премьере эту широко анонсированную акцию впрямую связали с недавними трагическими событиями во Франции. Берко так и сказала: налетчикам на редакцию парижского юмористического журнала не хватало образования, у них не было культурного багажа - они не были защищены цивилизацией. Поэтому тема человеческого внимания к заблудшим и любви, способной исцелять пороки, сегодня так актуальна.
Разумеется, искусство не может переделать мир, но ему только и остается, что пытаться обратить живые души к добру. Разумеется также, что реальный герой "Молодой крови" наверняка не станет грузить себя этим воспитательным фильмом, вообще не обратит на него внимания - но зрители в зале могут сглотнуть слезу сочувствия. А главная цель такого соцреалистического кино - побудить общество к активным действиям, выработать модель коллективного поведения перед лицом серьезной социальной проблемы. И это кино не случайно было выбрано для открытия Каннского форума. Самим этим жестом он провозглашал: кончайте с развлекухой и с авторскими экзерсисами, пора заниматься настоящим делом!
Но беда картины Берко в том, что все заявленные режиссером тезисы изложены в ней с истовой (я бы даже сказал - неистовой) верой в волшебные силы добра. Фильм катится как по тщательно проложенным рельсам с заранее известной станцией прибытия. Долговязый парнишка Малони вырос в трудной семье, в безотцовщине, на его беспомощную мать-наркоманку страшно взглянуть. Неудивительно, что он резок, ощетинен, непредсказуем, ворует автомобили и смотрит исподлобья. Но вот он попадает в заботливые руки сотрудников социальных служб - детского судьи (Катрин Денев с матерински озабоченным взглядом) и приглашенного консультанта Янна, который сам прошел трудный курс перековки из отщепенца в полноценного члена общества (его играет Бенуа Мажимель). И парень меняется на глазах - словно улыбка доброй феи сама по себе делает из Золушки принцессу.
Это вечный парадокс: чем прилежнее автор картины "изучает жизнь", тем меньше в ней примет художественного дерзания. Словно знание не только умножает скорби, но и веригами виснет на творческой фантазии. Эмманюэль Берко трудилась над материалом пять лет, подробно изучая опыт исправительных заведений и собственного дяди, имевшего дело с отпрысками неблагополучных семей. Она тщательно, в почти документальном стиле воспроизводит на экране все перипетии "педагогической поэмы" - и в ней тонет, и ведет ее по фильму исключительно идея, правильная во всех отношениях. Ей повезло с главным персонажем: в столярной мастерской удалось отыскать семнадцатилетнего Рода Парадо, и тот изобразил взрывную энергию неуправляемой юности очень достоверно и весьма трогательно. Но уже старательная Картин Денев в роли судьи вызвала бы у Станиславского крик ужаса: "Не верю": слишком видна повадка дивы, которая по случаю заглянула в нищий дом и преисполнилась сочувствием к его обитателям, ни на секунду не забывая, что она птица другого полета.
Сердобольность и терпение пастырей в "Молодой крови" побеждают так наглядно и назидательно, что на память приходят не сходные по теме современные фильмы уровня "Класса" Лорана Канте или "Дитяти" братьев Дарденн, а "Экзорсист" (в процессе изгнания из подростка бесов) или, по результату, урок перевоспитания, преподанный в середине прошлого века в немудреной комедии "Солдат Иван Бровкин". Даже тщательно продуманный музыкальный строй картины (от проникновенного Spiegel im Spiegel Арве Пярта до Шуберта) чересчур указующе демонстрирует путь заблудшего к вожделенной гармонии духа. А когда в финале документальный строй рассказа сменится патетическими кадрами, где перековавшийся герой под благородные аккорды классики прижимает к груди ненароком созданного младенца, опытному зрителю неизбежно вспомнятся образцы уже не социального, а социалистического реализма совсем других эпох и стран. И возможно, его тоже накроет столь очаровавшая авторов волна ностальгии по несуществующему.