4.0
Совсем другие страсти кипят в еще одном государстве - там распутный венценосец (Венсан Кассель) возжелал девушку Дору, которую однажды увидел издалека. На следующий день король отправился к дому красавицы и предложил ей провести с ним ночь. Кокетка, однако, не рискнула и носу показать из-за двери - за юную красотку король принял дряхлую старуху. Пройти в монаршую опочивальню она, впрочем, согласилась - при условии, что все свечи во дворце будут погашены.
"Страшные сказки" впервые показали на Каннском кинофестивале, где картина Маттео Гарроне участвовала в основном конкурсе. Этому фильму, видимо, суждено стать поворотным моментом в творчестве итальянского режиссера. Дело даже не в том, что впервые в своей карьере он сделал кино на английском - и замах тут сразу на международный арт-хит с россыпью известных артистов в главных ролях. В этом замахе как раз нет ничего удивительного: в негласной иерархии современных итальянских режиссеров Гарроне стоит на вершине рядом Паоло Соррентино, автором "оскароносной" "Великой красоты". Другое дело, что все свои значимые призы (среди которых два Гран-при Каннского кинофестиваля) Гарроне получил за фильмы, на "Страшные сказки" не похожие совершенно. Подлинный международный успех пришел к режиссеру после "Гоморры" - вязкого, нарочито бесстрастного, снятого в псевдодокументальной манере исследования о том, как функционирует неаполитанская мафия. Тот же бытописательский тренд с уклоном в сатиру был продолжен и в другой его работе - "Реальности", в которой рассказывается об итальянском телевидении эпохи Сильвио Берлускони.
И вдруг от бичевания язв современного общества (выражение сколь кондовое, столь и подходящее к тому, что делал Гарроне) режиссер обращается к миру, придуманному его соотечественником Джамбаттистой Базиле - поэтом, который за три века до немцев Гримм занялся собиранием фантазийного народного творчества. Сказки Базиле вовсе не страшные (тут следует попенять прокатчикам, испортившим оригинальное название, - чем им не угодил вариант "Сказка сказок", понять сложно, но вряд ли из-за наличия одноименного мультфильма Юрия Норштейна), но сочетающие увлекательный сюжет со средневековой жестокостью. Здесь постаревшая завистница просит, чтобы с ее лица сняли дряблую кожу, обезумевший великан безжалостно уничтожает ни в чем не повинное семейство, которое помогло принцессе выбраться из его пещеры, а надменная королева готова собственноручно расправиться с двойником своего сына, к которому испытывает жгучую ревность.
Этим сюжетным перипетиям Гарроне находит интересный визуальный ключ. "Страшные сказки" - филигранно красивое кино, будто бы созданное для того, чтобы ежеминутно нажимать на стоп-кадр и распечатывать застывшее изображение в хорошем разрешении. Природа этой красоты архаична - как это принято в современном итальянском кинематографе первого ряда, автор черпает вдохновение у классиков, сотворивших в середине XX века феномен под названием "великое итальянское кино". Любопытно, что Гарроне и уже упомянутый Соррентино присасываются не просто к одной и той же традиции, а к творчеству одного и того же автора, тиражируя его приемы, - речь о Феллини. Но если Соррентино сознательно копирует фелллиниевский "городской большой стиль" со "Сладкой жизнью" и "Восемью с половиной", то у Гарроне внезапно прорезается интерес к "Казанове". Именно этот фильм (наряду с "Декамероном" Пазолини) служит той шинелью, из который вышли "Страшные сказки".
В таком аккуратном следовании традиции нет ничего плохого. "Страшные сказки" не великое кино, но и отнюдь не безжизненная декорация. Искры из этого громоздкого, но в то же время изящного полотна летят с такой силой, что волей-неволей начинаешь думать, что неплохо было бы Гарроне начать черпать вдохновение из этого источника и раньше - глядишь, к текущему моменту кривая режиссерской эволюции вывела бы к каким-нибудь совсем уж неожиданным результатам.