Поделиться
Когда несколько лучших российских музеев объединяются по поводу юбилея едва ли не лучшего отечественного фильма - результат впечатляет. Под музыку Шварца, гитарную и оркестровую, разговоры Сухова и Абдуллы про ласковых жен последнего в Музее Востока нам рассказывают про начало 20-х на южных окраинах российской империи. Выставка получилась не столько о "Белом солнце", сколько о том, как точно этот фильм (потому и ставший фильмом на века) отразил дух эпохи. А музеи помогают нам расмотреть эпоху с расстояния выстянутой руки.
Точно в такой форменной шинели ходил таможенный надсмотрщик Верещагин, такими штемпелями он маркировал проходящие через него грузы, строго руководствуясь Сводом законов Российской империи (раскрытой нам на развороте "Устав таможенный" Музеем Федеральной таможенной службы, подготовившей "верещагинский" раздел выставки). Ходил, пока не закрылся ташкентский участок - а теперь, верный долгу, "без пошлины" не пропускает мимо себя Абдуллу.
Вот потрясающей роскоши халаты, серебряные украшения, лицевые сетки-чачваны с конским волосом, которые носили гаремы "Абдуллы" и ковры (ахалтекинский, сарыкский, беширский - каких только нет в фондах Музея Востока!), на которые Гюльчатай и другие любимые жены ступали ножками в расшитых сапожках.
Музей кино и концерн "Мосфильм" дали наибольшее количество экспонатов, имевших прямое отношению к "Белому солнцу". Мосфильм, помимо съемочной техники 60-х, поделился той самой иконой, в которую стрелял из маузера Абдулла, а Музей кино - уникальными документами: собственноручной запиской с прыгающим почерком повредившего в драке лицо Юматова, уже утвержденного на роль Сухова (после этой записки Владимир Мотыль и заменил его на Кузнецова), черновики "писем Екатерины Матвевны", правленные их автором, Марком Захаровым, возмущенное письмо руководства, требующего объяснить, в чем "идейная нагрузка эпизода со старцами в чалмах"...
А другие артефакты стали для нас настоящим гидом по выставке - речь об оригиналах раскадровок художника фильма Валерия Кострина (одного из немногих членов киногруппы, доживших до юбилея и пришедшего на вернисаж), развешанных по темам экспозиции. Кострин однажды просто спас картину, предоставив руководству, готовому уже закрыть "Белое солнце", полное содержание фильма "в картинках", чуть ли не покадрово нарисованное. Перед нами Сухов, произносящий "лучше, конечно, помучиться", орущий Верещагину уходить с баркаса, Абдулла с нукерами, обстреливающие нефтяной танк с женами... И этот танк, и дом таможенника с улицами вокруг него выстроил в песках он, Кострин, оказавшийся к тому же великолепным рисовальщиком.
А сегодня - и главным летописцем великого кино.