Поделиться
Откровенный монолог любимой миллионами актрисы о любви, предательстве и душевном счастье.
Мое любимое место в жизни? Сегодня, наверное, это маленькая комнатка на втором этаже моей бани. Не думай, баня не апартаментная, просто когда-то друзья подарили хороший сруб, из которого получилась двухэтажная банька. Я обрадовалась, думаю, сделаю себе на втором этаже светелочку, где поставлю столик и буду писать стихи, но сыновья мои все распределили по-другому.
Сначала там появился бильярдный стол, затем барабанная установка. Но летом, когда нет никого, я там хозяйничаю со своим рыжим котом. Я там читаю на диванчике, а он у меня на животе лежит и мурлычет.
Дачу я купила ради мамы, ей в последние годы жизни было очень хорошо на свежем воздухе. Для этого мне пришлось продать крошечную квартирку на Кипре и купить дачу. Квартирка та была куплена в рассрочку на пятнадцать лет. Вот такая политэкономия популярной артистки. По той квартирке на море очень тоскует мой больной позвоночник и мои суставы. Но мама на этой даче была по-настоящему счастлива, и я не жалею ни о чем.
Мама - это мое первое мироощущение… Тоненькая, нежная блондиночка, с косой и серыми глазами. Мама держит меня на руках - невероятное чувство любви, защищенности и счастья.
Вдруг я ножкой сбиваю часы с ее руки, они падают на песок, мама ставит меня на землю, начинает искать часы и меня ругать. Эти часы были подарком папы к моему рождению. Она находит их, берет меня на руки, прижимает снова к груди, а ощущение счастья пропало… Понимаешь, вот она была любовь, один миг и ее уже нет. Такое отношение к любви осталось у меня на всю жизнь. Понимание того, что любовь может уйти в любую минуту.
Почему цирк пришел в мою жизнь? Жили-то трудно, а цирк, с его ареной и рампой, казался синонимом настоящего счастья. Мы жили в Мурманске, на летний месяц приезжали в Сочи. Рядом с нами останавливался цирк-шапито, артисты жили по квартирам, снимали какие-то углы. Я любила наблюдать за их семьями, за тем, как маленькие детки делали шпагатики и мостики, мне этого тоже хотелось.
Помню, само цирковое представление произвело на меня ошеломляющее впечатление, а когда я увидела под куполом цирка Раису Немчинскую, просто потеряла дар речи. Она была в белом трико и летала на луне. Во втором отделении выступала легендарная Маргарита Назарова, очень нежная блондинка, которая разговаривала с тиграми тихим голосом, они ее слушались как ручные котята, те полосатые кошки от любви к ней просто падали с ног, и она делала с ними все, что хотела.
Думаю, что моя любовь к кошкам тоже оттуда, с того циркового представления… Я сказала: пойду в воздушные гимнастки, либо в укротительницы тигров.
Еще на меня колоссальное влияние оказала бабушка. Она читала Надсона, Северянина. Причем любила читать вслух. А мы, дураки, хихикали. Потому что поэзия Надсона или Северянина, декадентская, звучала для нас диковато. Читала она с подвыванием. И очень горевала, когда мы хихикали. Я понимаю сейчас, насколько ей было в этом мире одиноко.
Она всю жизнь прожила с дочерью Ариадной, мамой моей. А старшая дочь, Ниночка, у нее умерла в младенчестве. И когда ей было особенно горько, она плакала и говорила: если бы была жива Ниночка, то было бы по-другому. Когда бабушке было 50 лет, мы с сестрой вспоминали, она была абсолютно старой уже. Она была совершенно седой. То есть нам даже в голову не приходило, что она еще на самом деле женщина. Она как-то за собой не следила, завязывала тюрбанчик из платка. Никакой косметики, ни кремов, ничего. Умылась и пошла…
Так как я в Мурманске все время болела, физкультурой мне не разрешали заниматься, то для меня это физическое умение цирковых детей было чем-то таким недостижимым, и я стала тренироваться. Тренировалась так, что потом пошла поступать в цирковое училище.
На занятия приходила за час до начала. Бегала вокруг манежа, потому что всегда считала, что у меня лишний вес. Я была худенькая, маленькая, тоненькая с талией 59 см, но все равно казалось, что толстенькая. Цирковые учителя кричали: "сосиска"! А так хотелось быть красивой! Потому что мальчики красивые, подтянутые.
В цирке трудно быть некрасивым. Это физика, природа, фигура, мышцы. Даже если ты маленький и страшненький, все равно ты красивый. Все равно ты гармоничный.
Первая любовь? Это Слава Шуйдин из цирковой студии. Это было настоящее обмирание сердца! Мы потом вместе с ним поступили в цирковое училище. Любовь еще в цирковом училище длилась, такая любовь тайная, я писала стихи, дневники.
Но представь: в 12 лет в детской студии при цирке ребенок пишет о взрослой любви! Бабушка с мамой нашли этот дневник. Они схватились за голову, решили, что там вообще что-то запредельное. Потому, что любовь-то была взрослая. Не может быть, чтобы в 12 лет это чистое чувство было таким… полноводьем. Они решили, что меня развращают. Они попытались выяснить. Я поняла, что меня предали, прочитали мой дневник. И все! Я замкнулась - лет на двадцать. От бабушки и от мамы я отгородилась. В мою душу они не залезли ни разу. Я не делилась ничем. Я делала все сама, решала все сама.
Мама страдала от этого. Но у мамы была младшая дочка Ира, которая рассказывала ей все. Она на шесть лет меня моложе. И когда она появилась, у меня тоже было ощущение, что меня снова предали. Первый раз - когда мама меня поставила в песок, я поняла, что она меня не любит. Второй - когда принесли из роддома Ирку, и стали вокруг нее плясать. Я не могла понять, как это мама прыгает вокруг кроватки, там лежит обкакавшееся отвратительное тельце, орущее, мерзкое. Я к нему подходила, и мне делалось плохо. А мама пела: "Ой, сколько какашек навалила, по колено вязнешь. Ты скажи, скажи, Ирина, любишь али дразнишь?"
Я с четырех лет читала книжки и стихи писала, поэтому уходила в уголок, в том уголке и проходил мой мир.
Мы жили в Москве, у нас была одна комната, печное отопление, воду носили с колонки, туалет был на этаже, но на улице. Мы жили в таких условиях. Естественно, дети сидели на горшках. Мы садились на горшки с моей двоюродной сестрой, обе с книжками, разговаривали, мечтали, мечтали о любви, о семье. У нас были такие мечты в четыре, пять, шесть лет.
Счастливая ли была моя первая любовь? Он был рядом, и вроде бы замечал, брал за ручку и чмокал в щечку. Не, записочек не было. У меня все уходило в дневник, в стихи.
Все закончилось в один прекрасный момент. Я увидела, что стоит маленький, страшненький Славка - и что? А там, наверху, летает воздушный гимнаст необычайной красоты. Правда, в гимнаста я была влюблена ровно три дня. Я успела написать три стиха. Таких прямо ах-х! Потом… У Токаревой очень часто встречается такая фраза: "И этот сморчок чуть не испортил мою жизнь?"
Влюбленности были мощные, как волной накатывали. Влюблялась я постоянно, видимо, мне эти состояния были нужны для вдохновения. Не обязательно для написания стихов, а для того, чтобы в жизни летать.
Думаю, желание летать меня привело и в цирк, мой номер был воздушный. Сейчас не могу сама в это поверить, у меня панический страх высоты, не могу с балкона вниз посмотреть. А в цирке летала под куполом.
Страх преодолела с трудом. Номер репетировала на высоте один метр, а потом подняли на четыре. Все, меня перемкнуло. Потом чем выше, тем лучше. И вот это ощущение полета, когда внизу зрители и по проходам стоят твои коллеги, которые тебе помогают и поддерживают, это чувство полета и еще чувство локтя ни с чем не сравнить. Цирк тем и ценен.
Каким остался в моей памяти Леонид Енгибаров?
Сейчас я понимаю, что это был молодой мужчина, тогда ему было лет тридцать, мне 18. Мне он казался дядькой в годах… Невероятно талантливый, красивый, он мог все. Владел всеми цирковыми жанрами, в его репризах была акробатика, жонглирование, проволока и пантомима. Он был прекрасным актером и обладал каким-то поэтическим восприятием мира. Но разница в возрасте в 12 лет ставила некий барьер для общения, это же другое поколение.
Для меня мой мужчина - ровесник или чуть младше. Знаете, во мне очень сильно развито материнское чувство, чувство материнской любви. Когда случались истории, предположим, замужества, через какое-то время мужчина, который был для меня рыцарь, защитник, потом вдруг превращался в ребеночка. И все. Он принимал роль ребеночка, и на этом, по большому счету, все заканчивалось. Потому что такая роль для мужчины приятна, конечно - валяться на диване…
Вернусь к Енгибарову, в нем была какая-то боль, трагизм, надлом, думаю, что он еще в себе это культивировал и немножко даже, можно сказать, преувеличивал. Он очень любил Рембо, Бодлера. Он писал стихи в стиле Бодлера и Рембо. Он писал новеллы. Про фильм, который о нем сделали, даже не буду говорить, потому что не имею права. Но это не Леня. Даже близко его души не коснулись. У него была какая-то романтическая влюбленность ко мне, он дарил фиалочки, провожал меня из цирка, читал по дороге.
…Помню, как я невероятно тосковала по цирку. И плакала ночами. Плакала, потому что мне снился мой номер. И во сне я уже понимала, что это сон. Просыпалась, и горючими слезами заливалась, а я уже поступила в Щукинское. И на втором курсе я даже хотела уйти, так меня тянуло под купол. И всех своих друзей, коллег я приучила к цирку. Я водила туда и Юру Богатырева, и Костю Райкина, и Борьку Галкина, и всех моих подруг.
Понимаешь, в цирке намного честней чем в театре, там если любят, так любят, а если ненавидят - то тоже от души. В театре часто маски и игра в дружбу.
Я пришла в театр Станиславского после Щукинского училища. Молодая артистка пришла, меня представили труппе, ко мне подошли две очень известные актрисы, которые работали в труппе, посмотрели на меня змеиными глазами, и сказали: "А почему вы решили прийти именно в наш театр?" И мне стало как-то нехорошо, нехорошо….
В этот театр 15 лет не впускали молодых актрис, считая, что можно справиться своими силами. И режиссерами приходящими - а в театре Станиславского режиссеры менялись как перчатки, и каждый вновь приходящий был поставлен перед фактом: вот труппа, и она должна играть.
Но в результате получалось, что работали другие. И режиссера со страшным скандалом выпихивали из театра. Когда я пришла в театр, там был замечательный режиссер из Перми Иван Тимофеевич Бобылев. Он меня взял в труппу, назначил меня на разные роли. Но начав репетировать Фей в спектакле "Альберт Эйнштейн", Луизу в "Коварстве и любви" Шиллера, Эльзу-нахалку в "Черте" Мольнара, вдруг я поняла, что я беременна.
Я пришла к Ивану Тимофеевичу, хотя и понимала, что надо бы укрепиться в труппе, тем более такой. Пришла и говорю: Иван Тимофеевич, так и так.
Он побледнел. Потом поцеловал мне руку и сказал: "Наташа, для женщины, поверьте, это самое главное. Репетируйте, пока есть силы. Дублерша будет сидеть в зале, второй состав. Если вы почувствуете себя не очень хорошо, сразу подходите и мне говорите".
У нас с ним был такой сговор. Я репетировала до шести с половиной месяцев беременности. В семь месяцев я ушла в декрет. Не видно было ничего, а потом вдруг сразу, раз и все. "Как она могла"?! Она обманула коллектив! - орал директор театра Жарковский. Я вернулась в театр ровно через месяц после родов, меня ввели в спектакль "Черт" Мольнара.
В зале сидели папа с мамой. И у меня там был большой монолог. Я волновалась так, что у меня отнимались ноги. И я начала этот монолог...
Это бывает достаточно часто, даже если ты играешь 101-й спектакль: вдруг раз - и белый лист, что-то выключилось вообще. Не то, что ты забыл текст, а ты не понимаешь, что нужно делать. И вот со мной такое приключилось. Я стою как на экзамене, когда ты ничего не знаешь.
И сразу как в цирке, в проходы, я увидела эти лица, которые словно ждали: провалится сейчас звездочка-то наша. Я в другую кулису - то же самое. Я смотрю на партнера - и у него такие же глаза. И тогда я просто развернулась спиной к залу и сказала ему прямым текстом: "Боря, я текст забыла".
Ему ничего не оставалось, как кинуть мне реплику. И вдруг у меня все вернулось, все пошло. Это была буквально минута. Но минута на сцене для зрителей кажется вечностью.
Папа с мамой сидят. Мама говорит: "Текст, по-моему, забыла". Папа говорит: "Нет, психологическая пауза…" Но для меня все сразу встало на свои места. Никто не будет стоять в проходе и поддерживать тебя. Театр - это совершенно иной организм. Конкурентный до ужаса..
Почему меня Леонид Гайдай взял на роль Нины в "Кавказской пленнице"?
Журналисты очень любят рассказывать: "Ей сказали "разденься" и она разделась", спросили, "А можешь в купальнике выйти?" - "Могу!" Гайдай ахнул и сказал: "Все, будешь сниматься".
Нет, конечно, не поэтому. Были и спортсменки, были гимнастки, были балерины, и с гораздо лучшими, чем у меня фигурами, потому что я - цирковая, тяжеленькая, крепенькая, коренастенькая.
Виной всему стала моя детскость, первозданная непосредственность, из которой режиссер мог лепить все, что ему было нужно.
Часто спрашивают, почему Гайдай не меня снимал потом? Я думаю, потому и не снимал, что артисток-то много. А вот это, как ему казалось, детское и непосредственное, из меня уже ушло.
У меня было с ним две работы. "Кавказская пленница" и "12 стульев". Думаешь, много было артистов, кто сыграл у него больше? Может, Никулин, Вицин. Они снимались у него чаще. Моргунов отпал из-за своего хамства. Но он был такой по природе. Даже не хамство, скорее грубые шутки. Которые не все и не всегда понимают.
Которыми он и меня ранил и доводил до слез. Я помню, как я шла беременная на девятом месяце Васькой, в консультацию шла, а он жил на Бронной, увидел меня и закричал через всю улицу: "Варлей!". И народ начал останавливаться: где Варлей? Я повернулась, и он заорал через всю улицу: "Что это с тобой?" Тут я заплакала, конечно.
Потом мы с ним общались много. Мы ездили в какие-то поездки. Я снималась с ним в фильме "Большой аттракцион", еще в каких-то картинах. Конечно, это была уже не история "Кавказской пленницы", но, тем не менее, мы встречались.
Потом я вдруг поняла, что это большой ребенок. Ранимый. Он своим хамством защищался, он жил с этой маской, сросся с ней.
Как выяснилось, что когда он начинает тебя подкалывать, если ты начинаешь принимать его юмор, больше ему ничего не надо. Все, ты его друг.
Я помню, в купе сидели Наташа Крачковская, он и я. И он Наташе начал какие-то гадости говорит. Шутки на его уровне. Она стала злиться. А он в восторг пришел.
На самом деле, он был такой. Помню, в одной из поездок Нина Русланова меня очень обидела, а мы должны были ехать с ней в одном купе. И Моргунов говорит: "Со мной поедешь". Я пришла к нему. И уже опомнившаяся Русланова ходит по коридору. Моргунов говорит: "Дочка, зайди сюда". Она зашла. "А почему мою внучку обижаешь?". И она бросилась меня поцеловать, говорит: "Наташ, прости". Конечно, простила. Нина просто другой группы крови человек. У меня с ней особые были отношения. Сейчас, когда встречаемся, конечно, целуемся, обнимаемся.
А когда я поступала в Щукинское, на третьем туре принимала Ставская - актриса Нининого амплуа, и ей нравились такие девки громкие, сисястые, бойкие. А тут я пришла. У меня был монолог Антигоны. Еще какое-то лирическое стихотворение. Ставская начала раздражаться: а что-нибудь погромче, побойчее.
А рядом сидит Нина Русланова, которая тоже меня люто ненавидит, потому что звезда "Кавказской пленницы" пришла поступать. И Ставская говорит: "Нина, расскажи, какой ей нужно взять репертуар".
И вот Нина шла за мной по Старому Арбату и говорила мне гадости: "Ты думаешь, если снялась в кино, то ты артистка?". Короче говоря, она меня растоптала. Я закомплексовала, пришла домой, начала думать: может, все это дело бросить.
Но потом взяла себе монолог Липочки из "Свои люди сочтемся". И на втором туре Цецилия Львовна Мансурова падала от хохота, и меня взяли.
С Ниной поэтому у меня были странные отношения. Садимся в машину. Спрашиваю: "Как дела?". И вдруг она начинает на меня орать: "А тебе это интересно? Ты же, небось, своих детей от армии освободила!" Все, у меня желание выйти из машины.
Вот после такого ора я и поехала а одном купе с Моргуновым. Кстати, о Моргунове. Он был очень глубоко образованным человеком, был очень музыкальным. Его возможности использовали на миллиметр. В основном использовали его фактуру. А он пел замечательно, мог спеть типа на французском. Половину слов он, конечно, не знал по-французски, но он свои придумывал и исполнял с замечательным французским прононсом.
Никулин - отдельная история…Это отдельная история. Юрий Владимирович был таким человеком, что когда он ушел, многие осиротели. Я помню, как его провожали, гроб стоял на арене. Были там и Наина Ельцина, и Лужков. Потом, когда катафалк поехал к Новодевичьему, я сидела в автобусе, процессия ехала по Садовому кольцу, на всех балконах стояли люди, все окна были открыты и люди выглядывали. Останавливались машины, клаксонами гудели - знали, что хоронят Никулина.
Он был какой-то невероятной, почти животной органики. Вроде бы ничего не делает, а смотреть на это интересно. Сравнимо с тем, когда в плохом фильме идет кошка, и на артистов не смотришь, а смотришь, как она идет. Вот он сказал что-то. И вроде бы и дикция не очень хорошая, и внешность-то не сказать чтобы выигрышная. И точно так же на арене.
Он выходил, ничего такого не играл. Говорил простым тихим голосом. И грим-то был у него минимальный, но правда была максимальная… Его образ Балбеса Гайдай взял, наверное, из цирка. И сказал: "Лучшего Балбеса нам не найти".
С Юрием Владимировичем очень легко работалось. Они все трое - Никулин, Вицин и Моргунов - меня поддерживали, подсказывали, помогали. Конечно, все смотрели на меня мужскими глазами. Мне было восемнадцать лет, им сорок и за сорок. Они все мне казались Дедами Морозами. Но нежная дружба с ними осталась на всю жизнь.
Юрий Владимирович написал предисловие к книге моих стихов. Когда он впервые услышал песню на мои стихи, для него это было открытием, и он был совершенно потрясен. Когда мне издательство предложило выпустить книгу стихов, я позвонила ему и попросила написать предисловие.
Он говорит: "Девочка, я твои стихи-то не читал"… И я принесла ему эти стихи, он прочитал и написал замечательное предисловие. Такое нежное, такое точное. Он и в жизни помогал не только мне, всем. У меня была история, когда я никак не могла получить квартиру. В течение 10 лет мне подписывали все: да, решить положительно. Но никто ничего не давал. Нет для Варлей квартиры, по всей Москве нет. Однажды мы с ним встретились в цирковой столовой, я случайно услышала, что он собирается идти на прием к Лужкову. Какая-то неведомая сила меня подбросила, и я говорю ему: "Юрий Владимирович, возьмите меня с собой". Он изумленно посмотрел на меня. Я сбивчиво рассказала ему свою беду квартирную. Он говорит: "Обещаю, тебя Лужков примет". Буквально через два часа раздается звонок в моей квартире. Звонит Никулин: "Девочка, все, договорился, завтра в 4 часа он тебя ждет". На дворе стоял 1993 год, и я одной газете дала большое интервью, в котором сказала все, что думаю о расстреле "Белого дома". Мои мысли по этому поводу кардинально отличались от официальных сообщений в прессе.
После чего моя мама сказала: "Все, никакой квартиры никогда не получишь, сиди теперь, расти детей, и неизвестно, чем будешь их кормить".
Захожу я в назначенное время к Лужкову, он сидит весь красный и не смотрит в мою сторону. Говорю: "Здравствуйте, Юрий Михайлович". Он в ответ: "Ну"…
Я до этого была два созыва депутатом Бабушкинского района Москвы, поэтому пришла подготовленная, со всеми бумагами, со всеми отписками, с пачкой многолетней переписки с чиновниками.
Он быстренько полистал мои бумаги, стал еще краснее, куда-то позвонил и спросил: "Скажите, а сколько можно мучить человека, который не последнюю роль сыграл в нашем кинематографе? Передо мной сидит Варлей, почему вы ее столько лет мучаете?"
Через десять минут у меня в руках был смотровой ордер на квартиру в Мерзляковском переулке Москвы.
Вицин ушел из жизни последним из этой троицы, когда снималась "Пленница", ему уже было 53 года... Но выглядел он гениально, йогой занимался, жил очень умеренной жизнью. Вицин жил в крошечной квартирке, безмерно любил свою жену, дочку и собаку Мальчика. Был абсолютно счастливым человеком. Он говорил, что для счастья надо совсем немного. Любимые люди и любимые животные.
"Георгий Михайлович, почему Вы не вставите зубы? Вам дать денег на протезирование?" - часто спрашивали его. Вицин отвечал: "Человек рождается без зубов, в младенчестве ест кашу, и они ему не нужны. И в старости я тоже ем в основном каши, мясо я не ем. Поэтому зубы мне тоже не нужны". Он был такой человек.
Он ходил в магазин, покупал кости для бродячих собак. Кормил уличных голубей. Я его видела недалеко от Смоленского гастронома, он стоит и кормит голубей, народ: Вицин, Вицин! Одет как бомж - писала желтая пресса. Нет, он просто был одет так, как считал нужным.
Когда ему нужны были деньги, он выступал в концертах, народ его обожал. Платили ему немного. Сколько заплатят, за все говорил "спасибо".
Интересно, они с Моргуновым были очень разные, но дружили. А Никулин стоял от них отдельно…
Моргунов позволил себе один раз по-хамски повести себя с Гайдаем, второго раза уже не было. Гайдай закричал "Вон!", и на этом вся их совместная работа закончилась.
Успех "Кавказской пленницы"? Он случился совершено неожиданно для всех. Помню, когда картину смотрела комиссия Госкино, у них у всех были каменные лица, мы посмотрели на эти лица и сразу поняли, что провал.
Потом была премьера в Доме кино. Когда с первой минуты начался гомерический хохот, который закончился только в самом конце картины. Потом уже пошла картина по стране. Ее стали рвать на клочки, на цитаты. Я получала письма, люди писали, что посмотрели 16 раз, 20 раз. Как это может быть? Я никогда этого не понимала. И сейчас подходят, говорят, что смотрят…
Я уже картину не смотрю, я ее столько раз видела на фестивалях!
Сидеть, смотреть и думать, что вот тут не дотянула, а здесь бы по-иному сделала - смысла нет… Может быть, по-иному и сделала бы, но молодость-то уже не вернешь.
Снялась бы я еще раз в картине "Вий"? Жизнь сослагательного наклонения не имеет. Я отношусь к съемкам "Вия" не так, как к этому относятся в прессе. Да, фильм ужасов, да, нечистая сила в храме, но я за это покаялась, когда крестилась.
Все равно это Гоголь. Гоголь же был глубоко верующим человеком. И он размышлял о добре и зле, о вере или нарушении каких-то постулатов. Это же не просто фильм про то, как злыдня умертвили.
Поэтому, когда я снималась, я об этом не думала, я этого не понимала. Со мной работал Леня Куравлев. Он мне очень помогал. Леня, конечно, замечательный друг, замечательный актер, замечательный человек. Да, если бы мне предложили роль в экранизации Гоголя, хотя я не знаю, кого я могу сейчас сыграть, разве что ведьму старую - но не важно... Согласилась бы не раздумывая! Судьба такие подарки не часто делает. Но вот такие две картины случились в начале моей биографии. Мы сидим спустя несколько десятилетий и говорим о них, значит, что-то в них есть. И чаще всего о них задают вопросы, в любом интервью, в любой передаче.
Но рассказать-то нового уже особо нечего. Другими словами, другими формулировками, но суть та же.
Нонна Мордюкова? Говоришь, что в интервью она говорила, что для нее главное в жизни был сын, что к внукам у нее было иное отношение…
Я думаю, она таким образом еще и оправдывалась, оправдывала себя. Здесь очень все сложно. То, что я рассказывала о Нине Руслановой, в чем-то схоже и с Нонной Викторовной.
Понимаете, я девочка из интеллигентной семьи, со странной фамилией Варлей, не еврейка ли случайно, спрашивали многие? А потом Нонне Викторовне стали часто говорить: конечно, еврейка. Дошло до того, что вторая жена ее сына Володи стала клепать, что Вася вообще не Володин сын, и вся эта тема мерзкая гадостная, потому что она страшно ревновала Володю ко мне, потому что он всю жизнь меня любил, и звонил, и приезжал, иногда перепутав адрес….
Притом, что когда я жила у них, она меня приняла, потому что, во-первых, Вовка очень долго страдал, добиваясь меня. Она говорила: "Ничего, будет наша". Но когда расстались, а расстались по совершенно иной причине, она, конечно, приняла сторону сына и начала из меня делать врага. А помощников тьма! В уши яд лили литрами. И уже когда умер Володя, она сказала: "Никого не хочу видеть, кроме тебя и Васеньки, на кладбище". А потом и после похорон ей еще влили в уши яд. Она мне сказала такое, что я неделю рыдала, потом пошла на исповедь к батюшке, он сказал: не надо, только ничего не выясняй, прости, постарайся забыть, будет время, будет божья воля, она все равно придет. И когда мы уже вышли на ее восьмидесятилетии с моим маленьким внуком Женькой, я подошла, поздравила. Наклонилась, поцеловала, и она сказала: "Наташка, я тебя люблю".
А мама моя, добрая и простая душа, ей часто звонила, с ней разговаривала. "Как вы там поживаете, Нонна Викторовна?" Она такая у меня была. У них всего год разницы, одно поколение. И обе родились в ноябре.
Маме было скучно одной дома. И она наберет, сестра подойдет: "А кто ее спрашивает?" Это Ариадна Сергеевна Варлей" - "А, сейчас позову Нонну..". И вот они беседовали часами…
Нонна Викторовна мне рассказывала, Володя буквально за полгода до смерти сказал: "Мам, хочешь мой голос послушать?" Набирал мой номер телефона, подходил Васька, абсолютно тембр одинаковый. Но когда Васька был подросток, 17 лет, он стал говорить просто блоками Вовкиными. Отец его не воспитывал. Она говорит: "Я послушаю - да, похож и отдаю ему. И он мне звонит: "Масик, а твой второй сын на меня совсем не похож?". Я говорю: "Нет, Вовка, не похож…"
Появилась надежда, что он, может, выкарабкается благодаря любви к сыну, к Ваське его… Но не выкарабкался. И сердце не выдержало. Хотя пишут, что он умер от передозировки наркотиков. Ничего подобного. У него элементарно не выдержало сердце. Так мне сказал судмедэксперт, по его словам, в крови не обнаружили ни алкоголя, ни наркотиков. Просто устало сердце, ему слишком много досталось в свое время… Наркотики сделали свое дело раньше, они посадили сердце и сосуды.
Трудное ли у меня было счастье с Володей Тихоновым? Трудное, конечно. Потому что он 4 года, пока мы учились, беспрерывно меня добивался. Где-то уже к 3 курсу у нас случилась любовь, Потом, на четвертом курсе мы стали уже мужем и женой, он повел себя по иному. Понимаешь, у тебя было длительное стремление к счастью, счастье случилось, ты его получил, тем более оно уже беременное и никуда от тебя не денется, и можно вести себя уже по-другому…
Я узнала, что Володя балуется наркотиками, когда была уже беременной. И когда я начала в этом состоянии бороться с этой историей, он это воспринял это как борьбу с его друзьями, что я вмешиваюсь в его личную жизнь, захватываю его неприкосновенное пространство. На самом деле он не воспринимал это как нечто страшное. Потому что молодой крепкий организм, ну и что, и не я один, а вон сколько рок-музыкантов этим "вдохновляются"! То, что это страшная болезнь, он не понимал и не хотел понимать..
У меня на чаше весов было два момента: сын и Володины наркотики, и конечно я выбрала сына. И ушла от мужа. Вытащить наркомана из его марева удается единицам, ценой невероятных усилий. Чаще всего ты станешь для него ковриком и врагом.
Понимаешь, я тот случай, когда любили миллионы, а большую часть жизни прожила одна… Для меня самое главное в жизни, как выяснилось, это мои дети и мои родители. Может, это кощунственно прозвучит, и мои животные. Потому что это тоже часть меня. Вот они в моей крови. Они в моём сердце, они в моей душе - это часть меня. Поэтому, когда появлялся кто-то, но нужна была я, может, даже не совсем я, а "кавказская пленница", я понимала, что есть еще дети, для которых этот человек должен стать если не отцом, то хотя бы другом. Но так не сложилось…
Хотя были такие ситуации, когда я прямо влюблялась с головой, меня накрывало. Не знаю, страсть или любовь, неважно, но есть еще момент, когда вдруг я понимала, что же я делаю, ребёнок никогда не станет для этого человека близким, и он будет страдать и сломается. К великому сожалению, мои дети выросли без мужской опоры. То есть какие-то иногда появлялись подпорочки, но временно. Это, конечно, горько, потому что отец мой для них был мужчиной, но он уже был стареньким. И повести за собой в бой он не мог уже. И он мечтал, поскольку у папы две дочери, он мечтал, что появятся внуки, если будут мальчики, он будет водить их на футбол, он обожал футбол. И когда Васька немножко подрос, он пошел с ним на футбол. Но на Василия это не произвело впечатления. Потом появился Саша, но к этому времени отец уже не мог ходить на футбол.
"Кавказская пленница"? У меня неоднозначное отношение к этой картине. С одной стороны, благодаря этой картине я получила известность, о которой только мечтают. Благодаря этому фильму объехала полмира и получила возможность кормить семью. За все это я безмерно благодарна судьбе и Леониду Иовичу Гайдаю.
Но с другой стороны, "Пленница" закрыла мне многое. Я осталась вечной заложницей амплуа, все ждали и ждут увидеть исключительно комсомолку, спортсменку и красавицу. Понимаете, я отсчет веду от Олимпа, от Гайдая, и чтобы сниматься, надо чтобы рядом был режиссер, равнозначный Гайдаю. Потом наступило время, когда наш кинематограф вообще на спад пошел. А режиссеров-личностей, которые могли бы лепить, нет. А мне, выпускнице "щуки", уже получившей престижную театральную школу, не хотелось замыливаться на одном амплуа. Сколько ролей прошло мимо меня, часто даже на пробы не приглашали. Варлей! Все ясно с ней. Цирковая, "пленница"…
Говорю как на духу, популярность "пленницы" помогла бы мне открывать разные двери, но за себя я просила единственный раз в жизни, квартиру у Лужкова. Мне было легче быть депутатом, немало людей удалось расселить из аварийного и ветхого жилья.
Не люблю об этом рассказывать, но сегодня расскажу. Меня моя "пленница" спасла от насильника.
Прилетела я поздним вечером после тяжелого съемочного дня в Минеральные Воды, самолет опоздал, на дворе глубокий вечер, пока на автобусе добралась до Кисловодска - уже ночь на дворе, а я никакая, глаза закрываются.
Чемодан тяжеленный, выхожу из автобуса, вижу, стоит милиционер, я к нему обращаюсь: "Скажите, а как добраться до гостиницы "Нарзан"?"
Он обращается к стоящему рядом таксисту на черной "Волге".
- Валер, довези!..
Я благодарю милиционера, сажусь в машину, едем. Сквозь дрему понимаю, что едем слишком далеко.
Говорю, "А куда мы едем, город закончился?
"Фонари горят, видишь, да? Как может закончиться город?", - как глупую спрашивает меня таксист. На какое-то время успокаиваюсь. Потом понимаю, что он везет меня куда-то не туда.
Начинаю кричать. Он говорит "Тихо, а то в пропасть упадем". Резко выворачивает на какую-то полянку и недвусмысленно велит мне раздеваться...
Я начинаю плакать, просить его отпустить меня, он еще больше разъяряется. Тогда я решаю, что не сдамся до конца, убьет так убьет. Я была девочка цирковая, крепенькая, в голове у меня вертится молитва Иисусова "Господи, помилуй". Завязалась у нас борьба, я царапаюсь, кусаюсь, он тоже звереет.
В руках я держу сумочку, где в носовой платочек завязаны триста рублей гонорара и паспорт. Помню, что больше всего мне было жалко моего маленького сыночка, Васеньку. Думаю, погибну, как он будет без меня жить.
Этот мужик открывает мой паспорт, читает "Варлей Наталья Владимировна".
Неожиданно начинает себя бить по лицу и причитать.
"Вах, я всю жизнь мечтал познакомиться с тобой! Ты Нина? Почему ты не сказала, что Нина? Я еще в армии смотрел "Кавказскую пленницу" и так хотел познакомиться с тобой. Проси, что хочешь, весь Кисловодск у твоих ног!", - эмоционально причитает кавказец.
Я еле живым голосом прошу довезти меня до гостиницы "Нарзан". Он меня довозит, приносит тяжеленный чемодан на ресепшен, дает свой телефон и велит звонить, говорит, что сделает для меня все, что я пожелаю.
У меня первая мысль была обратиться в прокуратуру, потом думаю, живая, невредимая и слава Богу. Какая прокуратура, когда меня в эту машину милиционер посадил…
Вот было и так в жизни.
"Я перестала собирать гостей…"
Говоришь, в моих стихах много грусти?
Не буду же я, когда в моей жизни происходит что-то трагическое, думать: а зато я снялась в "Кавказской пленнице". Нет, я ведь женщина, и женщине всегда хочется, чтобы все было хорошо. И чтобы стол был накрыт, и семья большая за столом сидела. И было уютно. Дети, во главе стола муж сидит. Родители живы.
Что-то уходит, и дети твои иногда остаются бесхозными, и всю жизнь оставались, потому что я вынуждена была зарабатывать. Даже когда Сашка был еще совсем маленьким, а кино сдохло, я ночами иногда по две-три картины дублировала.
Ездила в Останкино. Когда пошли пакетами эти американские картины. И не только дубляж, но и за кадром. Три закадровых картины за ночь. Приезжаешь домой, а глаза не открываются….
И все равно было счастливое время, потому что мои дети со мной рядом. Кошка, собака, дети.
Но, возникали какие-то ситуации, когда влюблялась сильно. Иногда на короткое время. Но когда ты понимаешь, что это либо быстро закончится, либо это совсем не то, вот они и рождаются, стихи мои грустные… Это как дупло, куда хочется прокричать.
Или какие-то периоды непонимания с родителями. С отцом мы всегда понимали друг друга, а с мамой мы стали настоящими друзьями только в самые последние годы. Она была моим ребенком.
Когда уже стала старенькая и слабенькая, и в чем-то беспомощная. Мама сохранила абсолютно ясный ум до последнего. Я считаю, что Бог послал ей относительно легкую, если вообще можно сказать так, легкую смерть.
В последнее время она стала много спать и мало бодрствовать. Пока, в конце концов, не заснула совсем. Мамочка, у тебя что-нибудь болит? "Нет", - тихо отвечала она…
С мамой ушло из жизни ощущение того, что много еще впереди. Потому что я как бы заняла ее место. Я самая старшая в семье. У сестры, наверное, нет такого ощущения, потому что у нее муж, сын, невестка, внук. Все на своих местах.
А я перестала любить шумные компании, перестала собирать гостей. Я понимаю, что у мамы наверняка был дефицит общения со мной. Она ждала меня всегда. Приезжала с гастролей и тут же мчалась к маме. Куча продуктов, авосек.
Сначала она это ела с удовольствием. Потом я поняла, что ей все меньше и меньше нужно. Она откладывала в холодильник, приглашала кого-то, усаживала, кормила. Но самое главное для нее было, чтобы я приехала, хоть немножко посидела рядом с ней, за ручку подержала, обнялись, расцеловались. А когда пора уезжать, конечно, она очень тосковала. Сейчас я понимаю, что мне безумно не хватает общения с детьми. А у каждого своя жизнь. "Привет, я к тебе забегу",- говорит Саша. Забежал, посидел. "Все, я побежал".
И я понимаю, что да, надо действительно бежать. Может быть, по работе, а может быть, друзья придут. Молодой же!
И Василий приезжает. "Если что нужно - звони", - говорит всегда он. Я говорю, мне нужно, чтобы ты приезжал. Мне ничего не нужно, ты приезжай, просто приезжай и все.
Приезжает. Посидит полчаса, все: "Я поехал, мне завтра рано вставать".
Внук Женька был рядом при мне, а сейчас уже отслужил в армии. Второй курс института. Подрабатывает в кафе, кофе разливает. Тоже своя жизнь, своя компания. Общаемся эсэмэсками.
Что бы я попробовала изменить? Как можно больше общаться с детьми, пока они маленькие. Как можно больше быть с мамой, пока она есть. От чего-то отказаться. А ведь ни от чего не откажешься, потому что такая жизнь, у нас же нет накоплений на завтрашний день. Я всю жизнь была кормилицей в семье, и сегодня надо жить, и кошек своих кормить. Пенсия моя со всеми московскими надбавками тысяч шестнадцать. Это заплатить за квартиру и купить корм кошкам.
Все. На самом деле, мне много не нужно. Себе я могу только кашу сварить или хлопья залить молоком. Себе я варить не буду. А когда я знаю, что кто-то придет из детей, готовлю, готовлю... А он приходит и говорит, поел по дороге. Вот так и живем…
Раздражает ли меня узнаваемость? Нет, она иногда создает неудобства, достаточно часто бывает, когда ты себя плохо чувствуешь или плохо выглядишь, или мама у тебя в реанимации, и ты мчишься к ней. Или выходишь с самолета после перелета из Латинской Америке, а люди тебя узнали и категорически хотят с тобой сфотографироваться.
Ребята, какая фотография? Вы же ее завтра в Интернет выложите… Бывает, обижаются. А когда подходят и говорят, мы вас любим - тут крыть нечем…
И почти каждый говорит: мы вас очень любим, берегите себя, пожалуйста. Мы вам желаем здоровья. Будьте подольше на сцене. Снимайтесь нам на радость. А где сниматься-то?
Я уже в том состоянии, когда на меня нужно что-то писать, а не просто, что это может сыграть Маша Иванова, Катя Петрова или Наталья Варлей.
То, что у меня нет звания народной артистки России? Это конечно ранит, даже не хочется этой темы касаться… У меня звание заслуженной артистки появилось, когда его имели многие, кто лет на двадцать младше меня.
Три раза возвращали документы назад, по причинам, о которых не хотелось бы говорить. По подленьким, человеческим причинам. Предположим, в какой-то поездке какой-то начальник из Госкино стучался ко мне в номер, я не открыла…
И документы на звание вернулись как миленькие… Второй раз документы ушли, еще один начальник хотел тебя зажать в уголочке, а ты двинула его сильной цирковой рукой. И снова вернулись документы.
Порой хочется сказать, ребята, вы что, с ума сошли? Посмотрите, человек снялся в сериале, и уже заслуженный артист России… А артистка Варлей, которая снялась в 61 картине, всю жизнь играла в театре, стояла у истоков миллионов фестивалей, без конца ездит, играет спектакли, выступает с концертами. Литературные вечера. Сдублировано больше двух тысяч картин. Неужели не набирается на звание народной артистки России?
Сейчас мне говорят, "Наташ, ну ты же в последнее время не снимаешься". Вроде есть где сниматься?
Недавно опять ушли документы на звание, и я сказала одной нашей руководительнице: "Вы знаете, для меня сейчас это уже почти не имеет значения. Мне бы сейчас здоровья побольше. Мне бы сейчас, чтобы мама была жива"…
Мама бы порадовалась. Конечно, неприятно, когда объявляют актера Н. народным, а рядом стоишь ты, заслуженная. Меня спрашивают, а почему? А многие меня так и объявляют - народной, люди не могут в это поверить, что у меня нет этого звания.
Досье "Союза"
Наталья Варлей, родилась в Румынии, в семье военного.
За ее плечами Государственное училище циркового и эстрадного искусства, Московское театральное училище имени Щукина и Литературный институт. Мастер дубляжа иностранных картин. Издала несколько поэтических сборников и компакт-дисков авторских песен.