02.12.2015 17:24
    Поделиться

    "Дипан": Шри-Ланка и Иль-дэ-Франс под бдительным взором Монтескье

    Мэтр французского кинематографа Жак Одиар несказанно удивил выбором сюжета для своей новой работы. И общественности пришлось, затаив дыхание, два часа созерцать жизненную драму трех чужих друг другу людей из далекой Шри-Ланки, под видом семьи получивших убежище во Франции. К середине просмотра, вероятно, непривычность звучания тамильского языка и невозможность считывания культурного кода в восприятии высокой публики уступили место одуряющему ощущению сопричастности и полной погруженности в повествование. Неожиданный эффект был увековечен - вручением Золотой пальмовой ветви.

    Не следует забывать, что к режиссуре Одиар пришел через профессию сценариста. Благодаря этому разворачивающиеся на экране события предстали перед зрительским взором в ракурсе режиссерского видения и одновременно были синхронизированы с внутренним состоянием героев, через эмоции и действия которых просвечивает нечто большее, чем простая рефлексия.

    Режиссеру удалось в какой-то степени предвосхитить развитие событий - мало кто полтора-два года назад, равно как и в мае, во время проведения Каннского кинофестиваля, мог предположить, что к началу проката картины за рубежом тема беженцев станет настолько животрепещущим вопросом. Беженцы из многих стран Востока и Азии хлынули в Западную Европу, а оторопевший гостеприимный хозяин зябко поеживается на сквозняке с застывшей улыбкой, переходящей в гримасу ужаса, и прикидывает в уме, на какой срок хватит провиантских запасов, каким образом согреть выстуженный дом и как поскорей возвратить былой уют, на глазах становящийся сказочным прошлым.

    Сделать так, как было раньше. Поселить приезжих в отдельных кварталах, создать школы, некоторые элементы инфраструктуры, чтобы обеспечить иммигрантов необходимым, а с остальным разберется рынок или социальные службы. Но на деле получается по-другому: уехав от одной войны, Дипан и две его попутчицы, по документам - семья, приезжают на другую фронтовую линию, где противника не видно за каждодневными стычками. На правах новичков они пытаются вжиться в сложившуюся эмигрантскую среду, пытаясь параллельно выяснить, что же представляет собой французское государство, которое их приютило. Парадокс в том, что люди, с которыми приходится общаться Дипану, в прошлом - активному участнику тамильского военизированного движения "Тигры освобождения Тамил-Илама", настолько же далеки от Франции. Она позволила им быть у себя, ничего от них не требуя, ни к чему не приобщив. И все же их отличие от Дипана существенно - все они знают правила выживания в чужой среде, а правовые пробелы ликвидируют по своему собственному разумению. У него такой возможности нет.

    Переехав на другой край земли, Дипан, в ком не осталось ни капли человеческой непосредственности, пытается забыть о том, что было до путешествия в неизвестность. И вот, одна встреча, один поход в храм разом разрушает аккуратную кирпичную кладку повседневных дел, из которых строится его существование. Прошлое его неумолимо настигает, подчиняя себе. Он снова на войне. А как бы жена и как бы дочь становятся на место тех, кого уже не вернуть. Но и это право на новое человеческое счастье они получат только после страдания, взаимных жертв и уступок.

    Взгляд режиссера очень часто неторопливо останавливается на том, как трое тамильцев обустраивают свой быт на чужбине, словно выжидая, прощупывая зрителя. Через некоторое время начинаешь осознавать что результаты наблюдения должны породить в нем смущение, заставить посмотреть со стороны на свою собственную систему координат.

    Люди везде несовершенны, более-менее в равной степени, но этих, таких непохожих друг на друга, приезжих объединяют общие ценности, единые представления о том, как должно жить. Они подчиняются порядку общежития, принятому на родине, не оспаривая его главенство, не ставя себя на место вершителей судеб близких. Могут быть взаимные недопонимания, но никто не попрекнет другого куском хлеба. Могут быть нелицеприятные разговоры между взрослыми о том, что девочка является обузой, но какие-то фундаментальные границы дозволенного соблюдаются безукоризненно.

    Девочка намекает своей приемной матери: у тебя не было детей, ты не знаешь как с ними обращаться, но у тебя были братья, будь ко мне просто добра, как когда-то к ним. Ей - есть к чему апеллировать. А у принимающих беженцев европейцев остается все меньше самого важного, невыразимого словами, но считываемого по умолчанию - духовного облика народа. Это бы их индивидуализировало в людском море, в памяти человечества. Это незримое нечто фактом своего присутствия сообщало бы новоприбывшим о принятом в обществе мировоззрении, истории и культуре, семейных традициях. Это сообщало бы иммигрантам о новой родине много больше, чем стопки разноцветных буклетов в социальных учреждениях и учебные материалы, знание которых необходимо для сдачи языкового экзамена.

    И далеко не случайно Жак Одиар говорит о том, что именно "Персидские письма" соотечественника Шарля Луи Монтескье вдохновили его на создание такого необычного фильма: "Эти персияне иной раз бывали осведомлены не меньше меня в нравах и обычаях нашего народа, вплоть до самых тонких обстоятельств, они подмечали такие вещи, которые - я уверен - ускользнули от многих немцев, путешествовавших по Франции... Азиату легче в один год усвоить нравы французов, чем французу в четыре года усвоить нравы азиатов, ибо одни настолько же откровенны, насколько другие замкнуты". Тенденция, однако.

    4.5

    Поделиться