Теперь известному писателю-историку, драматургу, литературоведу, публицисту, многолетнему соредактору журнала "Звезда" - исполняется 80. Мне, знающего Яшу с начала 60-х, в это трудно поверить: он всегда выглядел, да и теперь выглядит значительно моложе своих сверстников. Литература для него сызмальства стала и воздухом, и образом жизни: отец - известный пушкинист, мать - детская писательница, а затем и та, кто стала его верной спутницей всей жизни, - переводчица и дочь советского драматурга Леонида Рахманова. И хотя в биографии Якова Аркадьевича были и служба в армии на Дальнем Востоке, и геологические экспедиции, главным для него был и остается поиск ответа на фундаментальный вопрос, актуальный во все времена: как делается история и что в ней зависит от человека - и от того, кто на вершине власти, и от того, кто у ее подножия? Поэтому его книги - это живое исследование самых драматических страниц отечественной истории, моментов, когда колебалась чаша исторических весов: это декабристы, начиная с пьесы 1964-го года "Мятеж безоружных". Оттуда - в глубь времен: "Меж рабством и свободой" - дело царевича Алексея и пять недель ограниченного самодержавия, жизнеописание крупнейшего историка XVIII века Василия Татищева. Затем, а точнее параллельно - "Кавказ: земля и кровь", "Кавказская Атлантида", жизнеописания Николая I и генерала Ермолова, без которого невозможно понять отношения России с Кавказом и к Кавказу. Не случайно друзьями Гордина были близкие ему по духу исторические писатели Юрий Давыдов и Натан Эйдельман, которые в своих книгах также стремились удержать уходящее время, чтобы таким образом сохранить возможность через прошлое осмысливать настоящее...
Эти три автора с разных сторон исследуют интереснейший вопрос, почти всегда остающийся за скобками в академических трудах историков (история ведь не знает сослагательного наклонения): а что было бы, если бы..., ну, к примеру, если бы Трубецкой пришел на Сенатскую площадь 14 декабря 1825-го? "Историческая проза - это экспериментальное поле, полигон для проверки как отдельных идей, так и сложных концепций", - писал Гордин в статье под полемическим названием "Что может Клио?".
Независимость, последовательность и верность избранному пути, эти определяющие качества Гордина, наверное, то, что так сближало его и Бродского. Верность проявилась и в дружбе: несмотря на вероятные неприятности, Гордин подписал письмо в Ленинградский обком КПСС после неправого приговора, поехал к Иосифу в ссылку, понимая, что все это не останется незамеченным для властей, да и вообще мало кто сделал больше для памяти поэта, чем Гордин. Я имею в виду не только три его замечательные книги об Иосифе, широко известные теперь фотографии, снятые в деревне Норинской, где отбывал ссылку поэт, но и издание семитомного собрания "Сочинений Иосифа Бродского", к сожалению, не законченного. Это стало особенно очевидным теперь, когда фонд по управлению наследственным имуществом Иосифа Бродского требует при переизданиях придерживаться, как они считают, канона - пяти книг стихов, вышедших в американском издательстве "Ардис" при жизни поэта. Каким обедненным было бы представление о его творчестве, не будь этого гординского семитомника!
Гордин и Андрей Арьев, другой редактор "Звезды", с огромным трудом уже много лет удерживают на плаву один из старейших толстых журналов, многократно повторяя, что дальнейшее существование литературных журналов нашей страны напрямую связано с выживанием библиотек, особенно провинциальных. К сожалению, это понимают далеко не все, кто по должности обязан заботиться о сохранении единства отечественной культуры.
Хочется надеяться, что на избранном пути и юбиляру, и его журналу удастся сделать еще многое, чтобы не "распалась связь времен". А опасность такая сегодня вполне реальна.