Среди зрителей новой "Манон" на сцене театра Станиславского и Немировича-Данченко наверняка найдутся еще те, кто помнит бриллиантовые колоратуры Манон в исполнении Галины Писаренко в спектакле Льва Михайлова (1973). Записи сохранили ее голос и образ "белла Манон" в пудреном парике эпохи Людовиков. Между тем постановщик нового спектакля Андрейс Жагарс, ставивший уже оперу "Манон Леско", правда, на музыку Джакомо Пуччини, в Национальной опере "Эстония", перенес, как и в своем таллинском спектакле (герои которого попадали в курортный Сен-Тропе 1960-х), действие оперы из куртуазной Франции королей, кавалеров и дам в ХХ век. На этот раз - в бурные французские 60-е: ярко одетые толпы, стиль хиппи и Диора, бунтарские лозунги в духе "Запрещать запрещено!", ночные клубы, типажи французских кинозвезд.
Ассоциация с французским кинематографом Новой волны - "ключ" в интерпретации Жагарса, правда, не совсем новый, а скорее продолжающий линию знаменитого патерсоновского спектакля "Манон", трактовавшего эгоцентризм и нарциссизм главной героини (Анна Нетребко в роли Манон) как жизнь голливудской звезды 50-х годов - от появляющейся в свете софитов "дебютантки" в образе чарующей, невинной Одри Хепберн до сексуальной Мэрилин Монро. В спектакле Жагарса прообразами гламурной героини стали соответственно "иконы" французских 60-х - Катрин Денев и Брижит Бардо. Параллели нашлись и в решении сценической среды: те же столики в зале ожидания вокзала, куда прибывает Манон, - здесь в Gare Cannes, парижская квартира любовников с огромным, во весь задник, панорамным окном, открывающим вид на город с Эйфелевой башней, рыночная площадь с толпой, лотками торговцев, цветочницами, машинами, мотороллерами, грузовиками, журнальными обложками с изображениями Манон - звезды киноэкрана. Хотя суть не в параллелях, а в самой истории персонажей, вписавшейся в заданный режиссером сюжет.
Акценты Жагарс выстроил на пути проработки характеров и задачи поставил сложные: не копировать Денев или Бардо (хотя грим и прическа Манон делались в портретном соответствии), а поймать что-то ускользающее от определения - ту непринужденность, розовый романтизм, "щебет" юности из атмосферы "Шербурских зонтиков", схватить "хищный" шарм героинь Бардо. И надо заметить, что Евгении Афанасьевой в роли Манон, появляющейся на Gare Cannes в белом коротком пальто и тинейджерских кедах, удалось передать драматургию своего характера в развитии - и шарм беспечности, разливающейся радостным смехом, и не обязывающую к семейному "белому домику в лесу" легкость любви к де Грие, и позы "королевы красоты" на грузовике, и, наконец, прорвавшуюся страсть к любовнику-аббату, отделенному от нее церковной решеткой. Собственно с этой сцены, начинающейся "магнификатом" и заканчивающейся бурной любовной схваткой, изменился и темпоритм спектакля. Действие накалилось, наполнилось чувственной, а не игровой энергией.
Молодой тенор из Армении Липарит Аветисян в роли де Грие - открытие этого спектакля: его лирический, обжигающий эмоциями голос с чарующими "теноровыми надрывами", красотой звука во всех регистрах убедил во всех сценах. И надо заметить, что практически все мужские партии прозвучали в спектакле ярко - и простодушный Леско у Антона Зараева, и умный граф де Грие у Дениса Макарова, и скептический де Бретиньи у Ильи Павлова, и интриган-провокатор Гийо де Морфонтен Валерия Микицкого, о лысую голову которого Манон в ярости разбила бокал.
И все эти персонажи спектакля, стряхнувшие с себя "золотую пыль" париков XVIII века, - и гротескное женское трио актрис, крутящих бедрами в тугих "леопардовых" трико, и "общество" ночного клуба с заячьими ушами на макушках, и декольтированные дамы, щебечущие вокруг аббата де Грие, должны были совпасть с музыкой Массне, в которой звучали менуэты и гавоты в духе Люлли, экзотическая инструментовка, органные хоралы, взвинченные объяснения в любви. Музыкальное целое при этом выглядело гладким и тщательно проработанным по балансам и тонким оркестровым оттенкам (дирижер Феликс Коробов). И если временами действию вдруг не доставало энергии, дефицит ее восполнял пылкий Липарит Аветисян. И к финалу "кинематографическая" любовь Манон и де Грие все-таки набрала градус настоящей, исступленной оперной трагедии.