Михаил Швыдкой: Греческая античность глубоко проросла в современную жизнь
Ищу черты Зевса и Афины Паллады, Аполлона и Диониса, Одиссея и Агамемнона, Геракла и Клитемнестры, Эдипа и Антигоны... Этот величественный ряд имен и образов можно продолжать практически бесконечно. Так было и на минувшей неделе, когда в Афинах открывали "перекрестный" Год между Россией и Грецией. Даже среди собеседников, дружба с которыми возникает во время совместной работы, вдруг мелькнут нафантазированные с детства персонажи. Министр культуры и спорта Греции Балтас Аристидис в каких-то ракурсах, в повороте головы напомнит о Зевсе, представитель греческого правительства по проведению "перекрестных годов" Элиас Клис случайной интонацией оживит в памяти хитроумного Одиссея. Иногда какое-то лицо в толпе заставляет остановить взгляд, едва уловимый образ затягивает в глубь тысячелетий.
Но никуда не деться от того, что непрерывность истории понятие коварное, противоречивое, его можно присочинить, но невозможно принять на веру. Важнейшие греческие тексты сохранятся во многом благодаря ученым христианским монахам, да и те нередко обращались к римским, латинским спискам. Как писал В. Хлебников, "Годы, люди и народы / Убегают навсегда, / Как текучая вода". Но Древняя Греция, ее обитатели, ее история, ее легенды, в какой-то момент растворившиеся в других племенах и народах, в других мифологических системах, в чуждой государственности, несмотря на всю текучесть бытия, похоже, никуда не исчезла. А.М. Маслов, российский посол в Афинах, замечательный дипломат и знаток Греции, подтвердил это удивительным филологическим наблюдением: современный греческий язык за последние десятилетия заметно обогатился за счет языка Гомера, Эсхила и Софокла, за счет языка древнегреческого. Через тысячелетия энергия древней культуры удерживает греческий язык от деградации, от упрощения, свойственного многим языкам в эпоху глобализации.
После первого знакомства с книгой Н. Куна меня никогда не покидал наивный восторг, преклонение перед мощью человеческого духа, способного творить чудеса в своих величественных фантазиях. Расхожее представление о греческой античности как об эпохе "детства человечества" несправедливо уже потому, что именно в этот период истории средиземноморской цивилизации были сформулированы по существу все вопросы, которые на протяжении тысячелетий человечество обращает к миру вокруг и самому себе. Вопросы о жизни и смерти, воскрешении и забвении, о вечном и мимолетном. О вызове судьбе и примирении с ней. Не надо думать, что греки не знали этики и представлений о нравственности, как часто утверждали поздние исследователи христианского толка. Мы до сих пор разгадываем личные сокровенные тайны и комплексы, обращаясь к сюжетам греческой мифологии. Отделенная от нас двадцатью пятью веками греческая античность проросла в современную жизнь глубоко и властно, вызывая чувства восторга и ужаса, заставляя всякий раз вспоминать, что только трагедия способна пробуждать настоящую веру в бытие, подлинный оптимизм. Нужно испытать катастрофу падения, чтобы заново пережить величие подъема. Мифы и легенды Эллады были созданы народом-творцом, который пересоздал вполне прозаичную реальность, создав волшебный мир, поглотивший обыденность исторического бытия, преобразовавший его, сделавший вымысел истиной высшего порядка.
Люди моего поколения помнят расхожий лозунг, который тиражировали во многих деревенских и городских клубах: "Религия - опиум для народа", приписывая эти слова Карлу Марксу. Он заставлял думать о том, что какие-то черные силы, враждебные трудовому народу, желающие сбить его с праведного пути борьбы с мировым империализмом, варят этот проклятый дурман, чтобы одурачить простых людей, рабочий класс, колхозное крестьянство, не говоря уже о трудовой интеллигенции. На самом деле великий немецкий философ в своем знаменитом труде "К критике гегелевской теории права" писал о том, что "религия есть опиум народа". По существу он повторял знаменитый афоризм Новалиса, включенный в его сборник "Цветочная пыльца", опубликованный в Берлине в 1798 году: "Ваша так называемая религия действует как опий: она завлекает и приглушает боли вместо того, чтобы придать силы". Но ее творит сам народ, что называется, для собственного пользования. Греческая мифология вовсе не обезболивающее, она не опий и не анальгетик. Ее высшее предназначение заставить человека, впустившего божественное в свою жизнь, наполнить ее высшими смыслами и жаждой героических деяний. И через это прийти к тому утверждению собственного бытия, гуманизм которого отчетливее всего проявляется в знаменитых строках Софокла: "Много есть чудес на свете/ Человек их всех чудесней". Человек как чудо света! Коридор его судьбы предопределен богами. Но в рамках этой предопределенности он волен сам выяснять свои отношения с роком.
Именно этим античная мифология отличается от множества других мифов и легенд, сочиненных человечеством для облегчения и удобства своей жизни. Она была сотворена не по заказу богов и героев, но из внутренней потребности творящего народа, который достиг своего расцвета в золотой век перикловых Афин, процветающего демократического государства, которое сумело на протяжении столетия удивлять окружающий мир свершениями во всех сферах человеческой деятельности. Не случайно Фукидид приписывает Периклу весьма примечательные слова: "Мы послужим предметом изумления для современников и потомства, и нам не нужен для восхваления Гомер..." Но, как показывает история человечества, Гомер нужен всегда.