Поделиться
Как известно, Музей личных коллекций (теперь - Отдел личных коллекций ГМИИ) был во многом его детищем. Хотя Илья Самойлович, передавший свою живописную и графическую коллекцию музею в 1986 году, не дожил до открытия МЛК в 1994. Но Зильберштейн фактически стоял и у истоков РГАЛИ (ранее - ЦГАЛИ). По крайней мере он, вместе с Владимиром Бонч-Бруевичем, был инициатором создания Центрального Государственного архива литературы и искусства в 1941 году. Именно он, зная, что в Праге существует созданный русскими эмигрантами большой "Русский заграничный исторический архив", едва услышав по радио 4 мая 1945 года о боях на подступах к Оломоуцу, пишет докладную записку президенту Академии наук Сергею Вавилову. Тому самому, чей брат, биолог и генетик с мировым именем, к тому времени умер в советской тюрьме от истощения и голода в 1943. Вавилов записку не оставил без внимания, и уже 9 мая Тосканский дворец, где хранился тот архив, был взят под охрану. Позже архив был перевезен в Москву. Именно Зильберштейн сделал невероятно много для возвращения архивов писателей и художников русской эмиграции в Россию в 1960-1970-х годах. Достаточно вспомнить дары Сергея Лифаря и Александра Бенуа, часть архива Алексея Ремизова и Бориса Зайцева, архивы Аркадия Аверченко, Надежды Тэффи, Дон-Аминадо, письма Горького из архива его приемного сына Зиновия Пешкова…
Словом, две институции - музей и архив, эти два детища Ильи Зильберштейна, объединились, чтобы представить его третье создание (и его дар им) - личную коллекцию, собиравшуюся 66 лет, насчитывавшую более 2000 раритетов. На выставке, разумеется, не все. На трех этажах представлены почти 300 листов графики и картин, а более 80 книг, фотографий, рукописей, писем составили документальный раздел.
Многие работы хорошо знакомы. Кто-то вспомнит иллюстрации Александра Бенуа к "Медному всаднику". Кто-то - рисунки Серова (если не ошибаюсь, детский портрет Сони Гучковой, дочки московского головы Гучкова, был на недавней выставке в ГТГ). Кого-то заворожит рисунок Рембрандта или набросок пером Луки Камбиазо "Снятие с креста" (XVI век) … Кто-то откроет для себя шаржи Павла Федотова. Кто-то - акварель Жерара де ля Барта "Серебренические бани в Москве", написанную то ли в конце XVIII, то ли в самом начале XIX века. В ней русские крестьянки (но не все, конечно) явно смахивают на античных нимф, что вовсе не мешает наблюдательности художника, успевшего заметить и крестьянские наряды, и головы двух мальчишек над забором в кустах, и архитектуру церкви на горе…
В коллекции Зильберштейна Серебряный век рифмуется со временем Пушкина, и оба - c веком Петра I и Екатерины II. Для собирателя литература не отделена каменной стеной от живописи и графики, и в обеих искусствах дышит "почва и судьба", современность и история. Пушкин вглядывался в русский XVIII век, записывая сведения о Пугачеве и застольные рассказы княжны Загряжской. Александр Бенуа иллюстрировал "Медного всадника" и, побывав в Версале, рисовал "Последние прогулки короля". Как они заглядывали в век предшествующий, точно так же Зильберштейн оборачивался на век XIX, отыскивая письма Тургенева, рисунки декабристов, альбомы и книги с автографами писателей со страстью и энергией охотника.
Есть его поразительное признание о первой поездке в Париж в январе 1966: "Париж для меня остался "мимолетным", потому что с первого же дня, стараясь не терять ни часа, я целиком ушел в поиски русских рукописей и произведений изобразительного искусства…". После той трехмесячной поездки он привез в архивы России около 12 000 (!) документов, а также "произведения изобразительного искусства". В том числе - дневник Аннет Олениной, несостоявшейся невесты Пушкина, сибирский альбом декабристки А.И. Давыдовой с 26 акварелями, написанными в Читинском остроге. Но те акварельные портреты декабристов, сделанные Николаем Бестужевым в Петровской тюрьме, что можно увидеть на нынешней выставке, из другого собрания - не парижского, а московского, принадлежащего издателю Козьме Солдатенкову. После его смерти в 1901 году следы этих акварелей из "основного собрания" Бестужева терялись. Зильберштейн нашел их у бывшего служащего Солдатенкова в 1944 году, купил - в 1945. После двух мировых войн и трех революций рисунки нашлись… Эти портреты декабристов, например, поручика Ивана Анненкова, подполковника Михаила Лунина, корнета Александра Одоевского, полковника Сергея Трубецкого - непарадные, камерные, по-домашнему лирические. Николай Бестужев писал друзей так, словно они и не за решеткой сидят, а на бивуаке, скажем. И словно не заметив царского указа, что им, в одночасье объявленных "государственными и политическими преступниками" запрещено "снимать с себя портреты".
Даже если бы Илья Самойлович только нашел и сохранил эти 76 акварелей Бестужева, отечественная культура была ему благодарна. Но Зильберштейна от других собирателей отличали не только упорство, удачливость, но и то, что его поиски сопровождала исследовательская работа. За более полувека работы под его началом вышло почти сто томов "Литературного наследства" (кстати, эту серию тоже он придумал в 1931 году, а Михаил Кольцов - поддержал). В работе над 45 томами Илья Самойлович принимал участие лично. За книгу про Николая Бестужева он получил Госпремию в 1979 году. Но дело не в премиях, конечно. Как он сам говорил в издательствах полушутливо: "Я ведь не то, что некоторые авторы: берут три книги и делают из нее четвертую…". Он вводил в оборот огромные пласты нового исторического материала. Просто не человек, а ходячий аккумулятор и ретранслятор культуры.
Любая коллекция - портрет своего хозяина. Коллекция Зильберштейна, помимо раритетов и находок, впечатляет даже не разнообразием и качеством. Она родом из времен, когда культура была не просто набором информации в базе данных, когда она передавалась из рук в руки. Не случайно, описывая свой опыт собирательства, Зильберштейн вспомнит о букинистах, антикварах и коллекционерах, чей опыт и собрания сыграли для него важную роль. Его повествования об одессите Михаиле Васильевиче Брайкевиче, пушкинисте Павле Елисеевиче Щеголеве, художнике Степане Петровиче Яремича или библиографе Павле Давыдовиче Эттингере - это, в сущности, рассказ о школе и о людях XIX века, для которых культура была живым единым открытым миром. Миром, который давал шанс каждому прожить жизнь осмысленно и со страстью, умно и азартно. Живое обаяние этого мира собрание Зильберштейна и дает почувствовать.