Зорькин: Важно прочно удерживать и совершенствовать правовое поле

…Разноголосица мнений и стремлений в отношении необходимых России политических перемен была налицо не только в разных слоях общества, но и в высшей элите империи… Именно этот раскол в элите империи предопределил и двусмысленный и половинчатый характер царского Манифеста, и избирательную систему сословных курий с преимуществами для помещиков, и крайне ограниченные - по сути, не законодательные, а законосовещательные - полномочия Думы.

И именно давление народного нетерпения на думских депутатов предопределило тот максимализм многих призывов с думской трибуны, который подогревал и радикализовал это народное нетерпение. И внушал ужас не только имперской власти и бюрократии, но и широким массам российских обывателей.

В Думе первого созыва, которую называли "Думой народного гнева" были сильны позиции левых фракций. Достаточно сказать, что всего за 72 дня своей работы депутаты приняли без малого 400 запросов о незаконных действиях правительства, они отказались осудить политические крайности, в том числе террор против власти, и т.д. Но главное, что явилось причиной роспуска Первой Государственной Думы, - это ее заявление по аграрному вопросу, в котором подчеркивалось, что Дума не отступит от овладевшей уже крестьянскими массами идеи принудительного отчуждения частновладельческих помещичьих земель...

... Причины такого положения дел связаны с тем, что все реформы в России обслуживали "государево, а не народное дело" и что власть, ориентирующаяся в ходе реформ на дворянство, постоянно игнорировала интересы широких крестьянских масс, подрывая таким образом внутреннее единство российского народа.

К началу работы Первой Думы страна подошла с таким запутанным клубком нерешенных проблем, что до сих пор очень трудно понять, сохранялась ли еще на тот момент возможность их мирного решениях посредством в том числе и аграрной реформы. Оставались ли еще у России в запасе те 20 лет покоя, на которые так рассчитывал Столыпин?

Отечественные юристы-социологи, такие как М.М. Ковалевский, С.А. Муромцев, Н.А. Гредескул, глубоко изучавшие социальный контекст жизни права, наверное, как никто другой, понимали те сложности, которые неизбежно станут на пути модернизации российских социально-экономических и политико-правовых отношений. Поэтому, будучи приверженцами правового и демократического развития России в рамках конституционной монархии, они отвергали некритичное заимствование зарубежных политико-правовых форм, подчеркивали необходимость постепенных преобразований, учитывающих готовность общества к обновлению и его способность адаптироваться к переменам без социальных потрясений.

А представления о том, что традиционную общинную нравственность россиян можно заменить идеей личного обогащения, Ковалевский считал наивными. "Я могу понять тех, - не без иронии говорил он, - кто становится на ту точку зрения, что можно всем пожертвовать, чтобы дать стране обогатиться. Это та мысль, которой держались американцы …  Те, кто указывает нам на неограниченную свободу личной собственности как на условие быстрого хозяйственного преуспеяния России, мысленно переносит нашу крестьянскую деревню в американскую среду". У этого ироничного высказывания очень глубокий подтекст, связанный с пониманием того обстоятельства, что реформы могут быть успешными только тогда, когда они сохраняют социокультурный код того социального слоя, чья жизнь и судьба становится объектом чьих-то реформаторских усилий.

Почему же страна не сумела использовать шанс на мирную трансформацию? Почему люди, олицетворявшие собой идеи народной свободы и государственной силы, не смогли найти общий язык друг с другом, сделав таким образом катастрофу неминуемой. Почему это произошло? Почему не удалось тогда прийти хотя бы к консенсусу на уровне элит, столь необходимому для поиска, достижения, можно сказать - построения (потому что это большая кропотливая работа на длительную перспективу) реального общественного согласия?

Главная причина, по моему убеждению, была в том, что тогдашней России вообще НЕ БЫЛО НИ УСТОЙЧИВОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ, НИ МАССОВОГО ДОВЕРИЯ К ПРАВУ И ЗАКОНУ. Его не было ни во власти, ни в образованном слое, ни в широких народных массах.

В 1906 году в России не было не только полноценной законодательной рамки для конструктивного диалога между новоизбранной Думой и императорской властью, но и внутренних психологических оснований для такого диалога у его участников. И вместо этого диалога каждая из сторон, подогреваемая взаимной нетерпимостью, выдвигала неприемлемые для другой стороны запросы, предложения и условия.

Наша Россия подошла к началу 1990-х годов с уровнем правосознания ненамного более высоким, чем в начале прошлого века. И потому меня очень тревожила - особенно на рубеже 1993 года, в момент начала противостояния между Верховным Советом и президентом России - слишком напрашивающаяся аналогия с событиями 1906 года. А еще больше меня встревожило то, что эта аналогия осенью 1993 года превратилась в трагическое повторение истории в виде расстрела парламента из танков.

К счастью, тогда России удалось удержаться от скатывания к безгосударственности. И в этом, я убежден, огромная роль и большая заслуга принадлежит ценнейшим приобретениям - нашей новой Конституции и созванной на базе этой Конституции Государственной Думе. Эта Дума сегодня находится уже накануне выборов в седьмой созыв и, как мы видим, выдерживает испытание временем.

Сейчас, когда Россия оказалась перед лицом новых мощных вызовов кризиса и резкого обострения международной военно-политической обстановки, для нас особенно важно прочно удерживать и совершенствовать правовое поле. Понимая и то, что поспешность здесь может навредить. Понимая и то, что "подмораживать" Россию по рецепту обер-прокурора Синода Константина Победоносцева - нельзя. Слишком остра для страны необходимость быстрого развития, необходимость приобретения полноценной конкурентоспособности во всех сферах политики, экономики, науки, культуры, социальной жизни.

Полный текст статьи Валерия Зорькина читайте в завтрашнем номере "РГ".