Поделиться
На Винзаводе галерея Pop/off/art представляет персональную выставку классика соц-арта Ростислава Лебедева "Китч-концепт". При том, что выставка приурочена к 70-летию художника, получилась она задиристой, веселой, молодой.
История о том, как китч с концептом встретились, продолжает серию невероятных встреч, на которые соц-артисты были мастера. Леонид Соков устраивал встречу памятника Ленина со скульптурой Джакометти и усатого тирана с Мэрилин Монро. Александр Косолапов - логотип Cосa-Cola c профилем вождя мирового пролетариата на красном щите. Комар и Меламид - запускали в мясорубку газету "Правда", демонстрируя, как идеологический продукт превращается в котлету - при дефиците обычного мяса. А Ростислав Лебедев красный квадрат "от Малевича" обрамлял рейками, раскрашенными в черно-белую полоску как шлагбаум - и разом супрематический полет в бесконечность превращался в подобие знака "Стоп".
Но есть и отличия, причем существенные. Соц-артисты сталкивали языки, можно сказать, с разных планет. Они выступали отчасти толмачами, переводя советский новояз на другие художественные языки, будь то поп-арт, академическая картина или супрематизм, или наоборот - перекладывая нашу классику на язык новых осин. Так, Ростислав Лебедев тогда превращал репинских "Бурлаков на Волге" и трех богатырей Васнецова в белые силуэты, усеянные красными звездочками. И это было доходчивой метафорой выхолащивания иного смысла, кроме плакатного, и из творчества передвижников, и из сказочного мира русского фольклора, который так любили художники модерна. Обращение к подлинному фольклорному миру с его смеховой низовой культурой вдохновил когда-то Лебедева на иллюстрации к "Заветным сказкам" Афанасьева в стиле палехских росписей.
Но на выставке "Китч концепт" ситуация иная. Хотя, на первый взгляд, проект предполагает столкновение "высокого" и "низкого" искусства, это противопоставление давно не работает. С попсовой, игровой, китчевой стилистикой охотно работают и художники, в том числе дизайнеры публичных пространств, и политтехнологи, ушедшие от замшелых образцов агитпропа эпохи застоя. С другой стороны, слово "концепция" и все производные от него по популярности употребления может переплюнуть разве что "креативность". Этот двойственный сюжет воспарения китча в возвышенные эмпиреи идеологии и профанации концептуального подхода в повседневности, похоже, и становится предметом внимания художника. Иначе говоря, Лебедева интересует сращение двух языков, их счастливый симбиоз. Не художник организует их столкновение, он просто наблюдает их, так сказать, в природной среде, фиксируя "очевидное - невероятное". В этом смысле его задача, по-моему, не похожа на цели соц-арта.
Тут речь не о деконструкции языка (так и просится "концептуальное" - властный дискурс, но нет - мимо!), а скорее о речевой полифонии рассказов Зощенко. Юрий Щеглов как-то написал, что вещи в мире героев Зощенко выглядят загадочными обломками мира исчезнувшей культуры, с которой персонажи не знают, как обращаться, но "приспосабливают" по своему разумению. Лебедев использует полифонию, конечно, художественных языков, объединяя, например, в инсталляции "Фото на память" крашеный остов старого стула, матрешки и маленькие скульптуры Горького и Ленина. Все это - на фоне развернутых свитков со схематическим рисунком солнца. В "Медвежьем угле" золоченая тележка, с которой бабушки на базар ходят, служит постаментом для крашеного Мишки с контрабасом, стоящего на жостовском подносе. Мишка позирует на фоне мультиплицированных "Мишек в лесу" и московских пейзажей.
Эта отчасти напоминает коллажи дадаистов, отчасти - игру в "шарады", зритель которых должен угадать зашифрованное слово, отчасти - трэшевую панк-эстетику, но приукрашенную искусственными жемчугами. Получилось - концептуально.