15.06.2016 22:10
    Поделиться

    21 июня шеф-редактору "РГ-Недели" Виктору Шуткевичу исполнилось бы 60 лет

    Время летит стремительно - вроде еще недавно мы с Шутей, как его называли друзья, сидели в его прокуренном кабинете и строили планы номеров новой "толстушки" вдвое большего объема и гигантского, в 3,5 млн, тиража. Но главное - она должна была быть не "Выпуском выходного дня", как до этого, а серьезным, обстоятельным еженедельником, нацеленным прежде всего на правовую помощь "льготникам", как в России называют самые незащищенные слои населения.

    Запомнилась его фраза с того вечера: "Понимаете, мужики, это дело нам на том свете зачтется".

    С тех пор прошло уже почти 10 лет. Вышло свыше 400 номеров обновленной "РГ-Недели", у истоков которой он стоял и о которой мечтал. Судя по множеству приходящих в редакцию писем, многим газета действительно помогла и помогает по сей день.

    Но до 6 апреля 2007 года - дня выхода первого номера - Шутя не дожил всего 3 недели.

    В этот вторник его близкие, коллеги и друзья соберутся в редакции "РГ", чтобы еще раз его вспомнить.

    Легко ранимого поэта, который мог начать планерку со слов: "Дорогие мои, как я вас всех люблю!".

    Искреннего паренька из глухого белорусского села, автора запомнившегося многим "Письма матери", в котором он попросил прощения от всех сыновей, уехавших из деревни в город, за то, "что не могу каждый день растопить печку в старенькой хате, подать ночью лекарства. Так сложилась жизнь".

    Уже смертельно больного пациента Онкологического центра на Варшавке, по телефону 8 Марта нашедшего в себе силы спеть всем сотрудницам своей "толстушки" по романсу.

    Как верно заметила одна из его коллег, "Жизнь без Шуткевича - это совсем другая жизнь. Другая река".

    Из книги Виктора Шуткевича "Деревня Париж"

    Родня

    Каждый раз,

    Приезжая домой,

    Я расспрашиваю отца,

    Где живут мои дальние

    родственники,

    И никак не запомню

    Всю большую родню.

    Может, это и к лучшему,

    Потому что я вынужден

    Даже к совсем незнакомым мне

    людям

    Относиться

    С особым почтением:

    А вдруг они тоже родные?

    Боюсь, что обидятся,

    Если их не узнаю.

    Деревенские мадонны

    Всех мужчин из деревни

    После освобождения

    Призвали на службу:

    Тех, кто моложе - на фронт,

    А стариков - на восток,

    В тыл, под разрушенный немцами

    Далекий Звенигород.

    Через полгода

    Деревенские тетки

    Решили поехать в Россию

    Проведать своих мужиков.

    Но казармы солдатские -

    Не лучшее место

    Для семейных свиданий.

    Приютил бедолаг

    Спасо-Сторожевой монастырь.

    Он был тоже разрушен,

    Но стены без крыши

    Тем не менее помогали им

    спрятаться

    От посторонних.

    И святые мадонны Рублева

    Стыдливо опускали глаза

    Перед зачатьем

    От солдатских объятий.

    Спустя много лет,

    Став уже стариками,

    Сельчане

    Вспоминали об этом

    С озорными молодыми улыбками.

    А женщины

    Хотя и перечили,

    Но не слишком решительно,

    И улыбались таинственно

    Устами

    Рублевских мадонн.

    Молот и наковальня

    Я родился на Беларуси.

    Ты шутишь:

    - Между молотом и наковальней.

    Нет -

    Между ранней

    И поздней любовью.

    Ранняя - это Россия,

    Поздняя - Польша.

    А между ними -

    Беларусь,

    Моя мама.

    Сенокос

    - Глаза боятся,

    А руки делают! -

    Терпеливо успокаивала мама,

    Видя, как надоело мне

    На сенокосе.

    Донимали слепни,

    Пекли комары

    Так, что, кажется,

    Можно было оглохнуть

    От их нудного звона

    И немой духоты.

    А наша делянка, казалось,

    Была бесконечной...

    Тех лугов и болота

    Давно уже нет.

    На их месте

    Пересыпается белый песок -

    Вот и все, что осталось нам

    После мелиорации.

    Глаза боятся, а руки делают...

    Но почему иногда

    Руки делают то, чего начинают

    Бояться глаза?

    Завещание

    Як умру, то поховайте

    Мене на могилi,

    Серед степу широкого

    На Вкраiнi милiй...

    Т. Шевченко

    Когда умру -

    Схороните меня

    Там, где последний приют

    Земляков моих -

    Лес под названием Песчина.

    Чтобы шли за мной люди,

    Те, кто меня еще помнит,

    И провожали меня

    Не в тюрьму колумбария,

    А на росстань дорог

    За околицей.

    Чтобы ко мне приходили

    Моя мама с сестрой,

    А когда их не станет -

    Кто-то совсем незнакомый,

    Но для меня он все ближе,

    Чем самые близкие люди мои

    На чужбине.

    Семья

    "Без папы мы перестали петь..."

    Семья - это то, что было самым дорогим в жизни Виктора Михайловича. В окружении детей, внуков, жены он был счастлив - весь светился. Любил рассказывать связанные с каждым истории, и всегда подмечал что-то необыкновенное. К любому человеку, будь то родственник или нет, находил особый подход. Замечал то, чего не видели все остальные. Раскрывал его талант, часто неожиданно для его "обладателя".

    Что произошло в семье Виктора Шуткевича за те 9 лет, что его нет с нами и с ними? Старшая дочка - Настя Шуткевич (обе дочери не меняли фамилии) все время отдает детям. Их - трое. Большую семью обеспечивает муж - Александр Степанов. Старшей дочке Саше - 17 лет. Она выиграла конкурс, защищая специальный проект по истории и экономике Франции, и год отучилась в этой стране в колледже. Однако жить там не хочет, говорит, что люди там приветливые только снаружи, а русские не улыбаются всем подряд, зато за друзей готовы в огонь и воду.

    Среднему Феде - 16 лет, он учится в 10-м классе. На 9 Мая их класс поставил замечательный спектакль "В списках не значился" по повести Бориса Васильева. Диме - младшему - 14, он тоже учится в школе.

    Младшая дочка Виктора Михайловича Аня Шуткевич - мама двоих детей. Старшей дочке Ульяне 7 лет - в этом году она закончила первый класс. Маленькую назвали в честь дедушки Вити - Виктория (она родилась 26 марта, а Виктора Михайловича не стало 27-го). Ее в семье называют Витюша, хотя внешне она не похожа на белокурого деда - рыженькая, как огонек. Ей три года, и осенью она пойдет в детский сад. Мама Аня сидит с ней дома. Перед вторым декретом она два года работала шеф-редактором журнала "Кенгуру", очень гордится им, говорит, что "качественный журнал получался". До этого Аня занималась рекламой, но потом поняла, что лучше всего у нее получается делать то же, что и папа. Мужа Ани - Андрея Лебединского в оба ее декретных отпуска сокращали. Зато сейчас он открыл с друзьями свой бизнес-шоурум напольных покрытий. "Очень не хватает застольных песен - без папы мы перестали петь, - рассказывает Аня, - с родными белорусами связь поддерживаем - то мы туда, то к нам. Прошлым летом друзья из Бреста приезжали".

    Жена Виктора Михайловича Татьяна Шуткевич после его ухода работала в библиотеке "Российской газеты", но вот уже год, как ушла. Живет внуками, обожает их и почти все время проводит с ними и с детьми.

    Поделиться