В Большом театре поставили балет "Ундина"
"Ундину" поставил Вячеслав Самодуров, выпускник Вагановской академии, экс-солист Мариинского, Ковент Гарден и Балета Нидерландов, ныне худрук Екатеринбургского театра оперы и балета, превративший местную труппу в оплот передовой мысли и получивший за это три "Золотые маски". Шесть лет работы на Урале позволили счастливчику с хорошей биографией претендовать на московский дебют не где-нибудь, а сразу в Большом. А уж такой шанс спровоцировал амбиции: прежде известный как автор одноактных бессюжетных балетов Самодуров собрал англо-российскую команду и выбрал для постановки трехактную "Ундину" - балет со сложной музыкой и громадным культурным шлейфом. Мало того, что ундины-русалки - стабильно волнующая художников мифология, так еще и балет неравнодушен к ней как минимум с 1843, когда появился первый спектакль с таким названием. Хореограф выбрал сделанную для Ковент Гарден партитуру 1958 года Ханса Вернера Хенце, но если тогдашнее либретто волей главного английского хореографа Фредерика Аштона все-таки покоилось на романтической новелле с любовью водной девы и земного мужчины, нынешнее, давшее истории метафизический крен, Самодуров написал сам - и романтизм в ней очень специфический.
По затемненной сцене мечется человек. Пытаясь вырваться из окружающего его пространства (или избавиться от мучительных мыслей), он бьется о стекло, вглядываясь в своих метущихся двойников - одного, второго, седьмого. Пока, наконец, не упирается взглядом в кого-то совершенно не похожего на окружающих - Ундину. В диалогах с этой инфернальной Непохожей и в странном противодействии героя и ему подобных и сосредотачивается смысл балета - не нарративного действа "ее он полюбил, его она в пучину утянула", а балета с попыткой обозначить состояние одиночества на грани безумия и понятное человеческое желание хвататься за соломинку. Смысл этот задал композитор, а хореограф очень постарался его расслышать. Партитура у Ханса Вернера Хенце, умевшего скрестить даже атональную музыку с легкой, то и дело отзывается Стравинским и Прокофьевым с соответствующей степенью сложности - танцующим тут не виртуозностью блистать, а мысли думать.
Самодуров скупо распределил роли в трех актах между Беглецом и его Отражениями и Ундиной с подчиненными ей ундинами. Мужской кордебалет нет-нет и отсылает к общим местам современной хореографии, женский - прихотливо - к отношениям Мирты из "Жизели" с ее отрядом оживших вилис. С задачей "не блистать, а думать" хорошо справляется центральная пара Екатерина Крысанова и Игорь Цвирко. Сдержанно неврастеничные и в меру замкнутые, они играли странное сближенье, продуманное хореографически: сначала уводящая Беглеца Ундина непривычно ведет мужчину в дуэте - тянет, толкает, закручивает, подбивает ему колени и закрывает глаза, меняя разом пластику и оптику. Логично, что следующая череда поддержек идет со смещенным центром тяжести, женщина ведущая. Потом Беглец, словно опомнившись, пробует ее вести, помогает Ундине нырнуть в свои замкнутые в кольцо руки - и срывается, поскольку сильный пол в неврозе объективно слабее слабого. Впечатление усиливают лаконичные костюмы Елены Зайцевой и сценография Энтони Макилуэйна и художника по свету Саймона Беннисона: прошитую мобильными люминисцентными лампами и заставленную частоколом из свай сцену нельзя полностью охватить взглядом, что нагнетает тревогу. В финальном pas de huit, танце для восьмерых, объединяющем ундин и Отражения Беглеца, восемь балерин отстраненно как во сне катят ногами танцовщиков из кулису в кулису - живым не уйти, разве что на время забыться.
Прежний романтизм утверждал, что любовь духа воды и простого смертного ничем хорошим кончиться не может. Потом психоанализ объяснил, что простой смертный не мог заинтересоваться духом воды. Так что весь этот современный романтизм, милым балетному сердцу термином привязанный к возвышенному, на деле оказывается попыткой ухода от хронического стресса с его чудищами, темными тонами и сложным звуком. Может, уходом от проблем в танец. А может, психосоматическим диагнозом. Важно, что при всей мрачности наблюдений спектакль не оставил впечатления полной беспросветности - вопреки ожиданиям при таких исходных данных хореограф явно задействовал в работе не только голову, но и эмоции. Так что получился странный размышлительный спектакль. Для разнообразия балетной жизни это очень даже неплохо.