Поделиться
Рукопись совершенно безразмерная, однако Перкинс все-таки решает, что с ней можно поработать. Об этом он и сообщает появившемуся на пороге издательства автору - нескладному нервному юноше, которому уже успели отказать все издательские дома Нью-Йорка. Тот не верит своим ушам, однако чек на 500 долларов в качестве аванса в руках Перкинса заставляет его убедиться, что это не шутка. В течение следующих девяти месяцев Вулф под чутким руководством редактора, благодаря которому мир узнал о Хемингуэе и Фицджеральде, сокращает свой опус в два раза, придумывает название "Посмотри на дом свой, ангел" и становится литературной звездой мирового масштаба.
После премьеры "Гения" в конкурсе Берлинского кинофестиваля стало понятно, что эта картина имеет отменные шансы оказаться по итогам кинематографического сезона 2016-2017 годов в числе основных фаворитов в борьбе за "Оскары". По крайней мере актерские номинации тут, похоже, неизбежны. И Джуд Лоу, играющий Вулфа, и Колин Ферт в роли Макса Перкинса демонстрируют высочайший актерский класс, и особенно пластичность собственных акцентов. Они оба, как известно, британские подданные, но в "Гении" всю дорогу убедительно копируют американский выговор. Это, разумеется, случается не в первый раз в карьере каждого, но тут хорошо узнаваемая американская артикуляция прямо-таки подчеркнута - такой жирный театральный акцент на акценте языковом. Слово "театральный" вообще служит ключом к "Гению" - театральность тут, в принципе, повсюду. Фильм больше походит не на традиционный кинематографический байопик, а на не менее традиционную театральную постановку. Что неудивительно и, пожалуй, неизбежно, если посмотреть список предыдущих работ режиссера Майкла Грандаджа. "Гений" - его дебют в кино. А до него он на протяжении двух десятков лет ставил Шекспира и Шоу в театрах по всей Англии.
В зависимости от того, под каким углом взглянуть на эту театральность, можно как похвалить опус Грандаджа, так и предъявить ему массу претензий. С одной стороны, театральность неизбежно несет в себе налет условности и нарочитости. В этой картине и того и другого хоть отбавляй. Художественный мир "Гения" - это стильная, но плоская декорация. В театральных постановках на тему былых времен режиссеры-ретрограды любят врубать на всю катушку радиосводку "от Советского информбюро", чтобы подчеркнуть время действия спектакля. В картине визуальным эквивалентом этой сводки служит назойливый ретростиль. Нью-Йорк 30-х годов здесь в целях экономии бюджета предстает эдаким плоским задником, прукрашенным благородной сепией. Персонажи вне зависимости от времени года ходят в длинных пальто и разве что спать не ложатся в старомодных шляпах.
Томас Вулф, Макс Перкинс, Эрнест Хемингуэй, Фрэнсис Скотт Фицджеральд и его супруга Зельда - все они Грандаджа интересуют вовсе не как живые люди, а как персонажи пьесы, в которой четко прописано амплуа каждого из них. Из-за этого приходится жертвовать и умалчивать о значительных кусках биографии практически каждого из них. Особенно наглядно это происходит в случае с Вулфом. Рассказывая о том, что писатель после успеха своего дебютного романа отправился в Париж, Грандадж предпочитает пропустить тот факт, что из Франции тот довольно быстро рванул в нацистскую Германию. Там модный писатель прекрасно проводил время, не замечая многих "прелестей" гитлеровского режима вплоть до 1936 года, когда внезапно стал свидетелем дискриминации еврейского меньшинства.
Если, впрочем, принять эти правила игры и поглубже всмотреться в концепцию "Гения", то она окажется вполне симпатичной. Портреты Грандаджа вряд ли могут похвастать большой точностью, но как убедительные образы они вполне работают. Сталкивая в "Гении" характеры Вулфа и Перкинса, режиссер предлагает зрителю идеальных - в платоновском смысле - писателя и редактора. Вулф - экзальтированный и нелепый , вечный подросток, гениальный графоман, готовый положить на алтарь писательства и отношения с любимой женщиной, и собственную жизнь. Перкинс - человек, за чтением рукописей не замечающий, как растут его собственные дети, а семейная жизнь дает трещину. "Идеальность" не означает одномерность: в хорошей пьесе у героев всегда есть двойное дно, и "Гений" не исключение. Если неоднозначность Вулфа здесь показана через отношение к Эйлин Бернстайн - женщине, бросившей ради него семью и брошенной им после первого успеха, а также в эпизоде ссоры с Фицджеральдом, то внутренний конфликт Перкинса, всю жизнь приводившего в удобоваримый вид сочинения больших писателей, менее очевидны и прорываются наружу лишь однажды. Ближе к финалу его герой задает риторический вопрос: мол, а не состоит ли моя работа в том, что я делаю произведение не лучше, а просто другим?
У Грандаджа, впрочем, ответ на этот вопрос имеется вполне однозначный. Духоподъемную мораль о том, что за каждым литературным гением всегда стоит не менее (а то и более) гениальный редактор, который в случае чего даст по рукам и не пропустит в печать абзац на пять страниц, он в последних - самых сентиментальных - кадрах своего фильма проговорит столь же старательно и нарочито, сколь Лоу и Ферт весь фильм изображают чужестранный акцент.