Нет, вообще писателя Довлатова здесь конечно же знают, произведения его читают и ценят высоко. Кроме "Заповедника", в котором он, как известно, про Пушкинские Горы и написал. В чем тут дело?
Думаю, что экскурсовод Довлатов своим "Заповедником" грубо нарушил неписаные корпоративные правила славного музейного коллектива: этот коллектив можно критиковать с любой степенью резкости - на вас если и обидятся, то не сильно. Но смеяться над этим коллективом лучше не надо, даже если вы Довлатов. Фактически Сергей Донатович оказался в безвыходном положении: со своим писательским даром, редким чувством стиля и необычайно острым чутьем на ложный пафос он попал в эту закрытую корпорацию милых и добрых людей, смысл деятельности которых как раз и состоял в пафосном отношении к Пушкину. Не написать об этом было выше его довлатовских сил. А когда написал - получилось смешно. Ну и что было делать?
Получилось, что он вывел за руку из заповедника через одному ему известную волшебную довлатовскую дверцу своих героев на всеобщее обозрение. И кое-что в этом обозрении этим героям не понравилось. Разумеется, как и всегда бывает в таких случаях, герои предпочли пенять на автора. Что правильно.
Иду в Михайловском через поле в хвосте небольшой группки экскурсантов. Экскурсовод - эффектная брюнетка - говорит буквально следующее: "Конечно, Александр Сергеевич жил здесь полной жизнью. Но при этом сохранял духовную чистоту". Нет, думаю, как деликатно сказано - "полной жизнью". Да и "при этом" - тоже не слабо. Что называется, "здравствуйте, Сергей Донатович!"
Ваш покорный слуга оказался в этом месте и в это время не случайно. В деревне Березино, что неподалеку от Михайловского, группа читающих бизнесменов выкупила дом, в котором когда-то жил экскурсовод Довлатов. Дом, дышавший на ладан, укрепили, довели до состояния музейного экспоната, восстановив интерьер двух жилых комнат - довлатовской и хозяйской - и решили представить публике для посещений и воспоминаний о писателе.
Из довлатовского "Заповедника"
"Дом Михал Иваныча производил страшное впечатление. На фоне облаков чернела покосившаяся антенна. Крыша местами провалилась, оголив неровные темные балки. Стены были небрежно обиты фанерой. Треснувшие стекла - заклеены газетной бумагой. Из бесчисленных щелей торчала грязная пакля.
В комнате хозяина стоял запах прокисшей еды. Над столом я увидел цветной портрет Мао из "Огонька". Рядом широко улыбался Гагарин. В раковине с черными кругами отбитой эмали плавали макароны. Ходики стояли. Утюг, заменявший гирю, касался пола...
- Главное, - сказал я, - вход отдельный.
- Ход отдельный, - согласился Михал Иваныч, - только заколоченный.
- А, - говорю, - жаль.
- Эйн момент, - сказал хозяин, разбежался и вышиб дверь ногой".
Рядом c этим домом один из читающих, понимающих и любящих искусство - точнее Юрий Васильевич Волкотруб - построил небольшую галерею, в которой разместил вернисаж Ольги Ильиной, пра-пра-правнучки Льва Сергеевича Пушкина. Словом, корреспондент "Российской газеты" был зван на вернисаж.
Именно там вышеупомянутый корреспондент и познакомился с молчаливым и загадочным человеком (назовем его N). В долгой вечерней беседе за бокалом белого сухого N доверительно сообщил, что решил заняться Пушкиным всерьез, поскольку понял, что великого поэта никто до сих пор не понимает правильно. И только ему, N, Пушкин открылся истинно. Мы помолчали. И что, - поинтересовался я с содроганием, - что вам открылось? А вы понимаете, почему "Капитанская дочка" названа именно так? - вопросом на вопрос ответил N. Нет, - хрипло признался я. Вот с этого и начните, - загробным голосом объявил N.
Промучившись всю ночь в липком кошмаре страшных догадок, наутро, валя с больной головы на здоровую, я опять сказал себе: "Здравствуйте, Сергей Донатович!"
Из довлатовского "Заповедника"
"Потоцкий украшал свои монологи фантастическими деталями. Разыгрывал в лицах сцену дуэли. Один раз даже упал на траву. Заканчивал экскурсию таинственным метафизическим измышлением:
"Наконец после долгой и мучительной болезни великий гражданин России скончался. А Дантес все еще жив, товарищи..."
Лично мне по нраву позиция директора музея-заповедника Георгия Василевича. Он делает немало, чтобы Пушкин и Довлатов здесь не мешали друг другу, а помогали. Он уже давно открыл заповедник для талантливого, подлинного и интересного. Пусть каждый найдет здесь то, что лично ему дорого: русский пейзаж, живопись и фотографию, литературный текст и музыкальное произведение... Это Пушкинское пространство тем сильнее, чем оно более открыто таланту в любых его формах. Монастырский устав хорош для монастыря, но не для ландшафтного музея. Довлатов, разумеется, написал свою повесть не о Пушкинских Горах, а о стране, ставшей заповедником по отношению к остальному открытому миру. Заповедником со своими чудными и плохообъяснимыми правилами, мешающими жить нормальным людям.
Из того заповедника он уехал. А заповедник Пушкинский прекрасно усвоил довлатовский урок: чтобы быть жизнеспособным, надо стать открытым.