Календарь поэзии: В рукописях Матвеевой не найти небрежности гения
Дождь стучит по зонту, отбивая печальную телефонограмму. Чтобы усыпить внука, вспоминаю одну за другой песни Матвеевой, и качаю коляску. Мелодии всегда помнятся лучше слов, они и выносят на берег памяти знакомые с детства строчки.
"Жил кораблик веселый и стройный..."
"Развеселые цыгане по Молдавии гуляли..."
"Какой большой ветер напал на наш
остров..."
Малыш безмятежно уснул, а вечером я перебирал книги Новеллы - они живут в нашем доме с тех самых пор, как в 1961-м вышла ее "Лирика", первый сборник стихов. А вот "Пастушеский дневник" Новеллы, который она вела в октябре 1954 года, работая пастушкой в подмосковном детдоме. Впрочем, ее должность называлась "разнорабочая", и это была грязная, тяжелая повинность. Вокруг - нищета сирот, обворованных взрослыми, крики посудомоек, мат сторожей и склоки воспитателей. А в болезненной слабой девушке со странным именем тайно цвела совсем другая, нездешняя жизнь, и голос, который через десять лет полюбит вся страна, уже тоненько пел в ней, и она сама с изумлением прислушивалась к нему.
Я не знаю вас, не вижу и не слышу,
Только слышу чей-то голос нежный,
Голос, от волнения дрожащий...
Владимир Дудинцев, написавший в 1967 году о Матвеевой так мудро и точно, как никто позднее, сказал о ее голосе: "Тихий, слегка дрожащий от сжатого волнения голос Новеллы Матвеевой".
С тех пор, как я познакомился с Новеллой Николаевной двадцать два года назад, все книги я получал уже из ее рук. Сборники, выпущенные в девяностые и нулевые, усеяны авторской правкой (тогда во многих издательствах сократили корректоров). Не на месте поставленные точки, запятые, кавычки, лишние буквы и восклицательные знаки... - все эти нарушители гармонии пойманы с поличным. Так Матвеева выправляла каждый экземпляр.
В старой "Комсомолке" кто-то из корректоров рассказывал мне, что когда в 1959 году поставили в номер первую подборку ее стихов, Новелла сидела над гранками дотемна, а потом осталась ночевать в редакции. И так было всякий раз, когда в газете шли ее стихи. Мне показывали: вот здесь стоял диванчик, на котором Новелла спала, свернувшись калачиком.
Та первая подборка ее стихотворений в "Комсомолке" начиналась с предисловия: "Новелле не пришлось много учиться: она долго и тяжело болела. Но она много читала, много слушала, много думала..."
Пожалуй, никогда в России так много не читали, не думали и не слушали, как в 1960-е. Взрослые и дети жались к теплым бокам магнитофона "Комета" и зачарованно слушали песни Новеллы. А потом у нее вышла пластинка (это был первый бардовский диск в СССР). Помню, что на "песне про гвоздик" иголка подпрыгивала и возвращалась в начало: "Любви моей... любви моей..." Тут пластинку надо было осторожно поправить и она крутилась дальше. "...ты боялся зря, - не так я страшно люблю!"
Конверт от этой пластинки многим моим ровесникам помнится. Там на фотографии Новелла в косыночке, вполоборота. Ей было удобно работать за пишущей машинкой в косынке. Вообще она относилась к своему ремеслу с рабоче-крестьянской обстоятельностью. В ее рукописях не найти небрежности гения. Крупный округлый и всегда четкий почерк Матвеевой любили машинистки в редакциях - они видели, что и о них Новелла подумала.
Ее сердце было настроено на окраину, на барачный поселок, на тех, кого не слышат власти. Сколько горячих и даже яростных строк Матвеева написала в 90-х годах в защиту бездомных и всех отринутых!
А ведь за полями бумажного листа и ей жилось очень трудно.
Люблю дома, где вещи - не имущество,
Где вещи легче лодок на причале...
Но и таких, легче лодок, вещей у нее почти не было. Жестяной почтовый ящик на дверях, стол, кровать, стул для единственного гостя, радиоприемник (с 1967 года она не пропускала "Встречу с песней" Виктора Татарского), от пола до потолка - книги.
Однажды спросил Новеллу Николаевну: "Для чего рождается поэт?" "Наверное, для пробуждения совести в людях, - ответила она. - Помню, у отца на столе, под стеклом, были разные изречения на листочках, и на одном из них я, тогда ребенок, прочитала слова доктора Гааза: "Спешите делать добро". Другие изречения не запомнились, а это попало в сердце".
Свою единственную книгу автобиографической прозы Новелла назвала "Мяч, оставшийся в небе". Она чувствовала какое-то сродство с мячом, заброшенным детьми на дерево, и застрявшем там в ветках. А дети забыли про мяч или просто выросли.
Поэтому никто не заметил, как 4 сентября забытый мяч, предназначенный к падению на землю, навсегда улетел в небо.
...Спасибо за осень с оранжевым клёном,
За озеро с полупрозрачным тритоном,
За этот нежданный покой,
За отдых, желанный такой!
За то, что аллея не вдруг поредела.
Что поздно менять,- подвергать переделу
Удачно сложившийся день.
Что в бездны глядеть было лень...
Что завтра? Уж так ли она безгранична -
Жизнь красок? Но, как бы там ни было, нынче
Я знаю, что есть у меня
Цвет неба вчерашнего дня!
Весна уязвима. У красного лета
И недруги есть и завистники где-то...
Спасибо за осень! - за то,
Чего не отнимет никто.
Спасибо за осень с кудрявой травою.
За греющий свет кирпичей под
листвою.
За строчку из "Аннабель Ли".
За солнце у края земли.
За первые звёзды, зеркально-гранёны.
За ветер... За ясеня лист
обронённый...
Если представить мировую литературу как дом, то кого бы вы хотели иметь в соседях?
Новелла Матвеева: Ну, это прозвучит нескромно. Тут ведь вопрос в том, захотят ли эти великие люди такого соседства... Конечно, назову Пушкина, Гоголя, Диккенса, Ростана, Достоевского. Вот к ним бы я ходила за солью и спичками. И они бы не отказали.
Вы говорите о них так, будто они живы...
Новелла Матвеева: А для меня они живы. Они-то и живы.