На Гоголевском бульваре показали ретроспективу Стефана Балкенхола
Меж тем, сколь ни соблазнителен шлейф теплых ассоциаций, связанных со знакомой сказкой про деревянного мальчишку, они в случае Балкенхола явно неуместны. Пиноккио, как ни крути, персонаж узнаваемый и неповторимый, хоть и вытесан топором. Он вечно попадает в истории, то из-за любви, то из-за доверчивости, короче - он человек с именем. Персонажи, вытесанные Стефаном Балкенхолом, мало того, что безымянны, они все вроде на одно лицо - при том, что портретного сходства между ними не наблюдается. И Балкенхол, кажется, еще и специально работает над тем, чтобы эти различия ни в коем случае не акцентировались, не дай Бог - в гротеск не перешли. Потому что, конечно, наверное, соблазнительно, сделать одного героя этаким пузатым Карабасом Барабасом, другого - субтильным хипстером, третьего - романтическим Пьеро. Соблазнительно, но скульптору ни к чему. Ему нужен герой, в котором решительно ничего героического не сыскать. Обычный, так сказать, человек. Как правило, в офисной униформе: белая рубашка, черные брюки.
Тут, понятно, на ум приходит гоголевское - "ни то ни се", "ни в городе Богдан ни в селе Селифан" и прочие описания людей приятных во всех отношениях, но не зарекомендовавших себя ничем выдающимся. Но опять же у Балкенхола ни следа иронической дистанции. Он не эпос социальной жизни создает, тем более не сатирой занят. Из всех сюжетов быстротекущей жизни его интересуют те, что к вечности имеют отношение. То есть напоминающие о смертности и тварности персонажа. За memento mori всегда готов ответить скелет или похожий на него персонаж в черном, у которого под цилиндром скалит зубы череп. Они среди вечных спутников персонажа Балкенхола, то тут, то там являются. А что касается тварности… Не потому ли Бакенхолу нужна именно деревянная скульптура, в которой каждый удар стамески и ножа оставляют на дереве след - напоминание о рукотворности, физическом усилии, труде в поте лица? Усилии вполне реальном: свои работы скульптор делает сам, практически без помощников.
Что же получается? С одной стороны - персонаж почти библейский, отсылающий к дням творения, с другой - скромный труженик офисного фронта, сошедший отнюдь не со страниц Библии, а скорее уж с корпоративного снимка. На этом снимке главным был, конечно, не тот или этот член успешного трудового коллектива, а фон, демонстрировавший современные технологии, эффективный подход и что-нибудь еще, столь же важное для продвижения и рекламы. Так вот, Бакенхол этот фон отодвигает, убирает, извлекает из фотоснимка этого незаметного персонажа и ставит его на первый план. Просто фотореализм какой-то… в скульптуре.
Собственно, эта связь его работ с фотографией скульптором акцентируется. Не зря среди первых работ, которые встречают зрителя, едва поднявшегося по ступенькам старинного особняка в выставочные залы, - работа, где любимый персонаж в стандартном наряде (белый верх, черный низ) предстает на фоне фотографии уличной толпы. Чего уж яснее, вот он перед вами - человек толпы, маленький персонаж большого города, Акакий Акакиевич эпохи интернета, зависимый от начальников и клиентов. И вот этого-то маленького человека скульптор выводит на авансцену библейской истории.
Но для начала его надо еще вывести из плоскости фотографии в пространство зала, которое превращается в мгновенье ока то ли в подиум, то ли в сцену. И вот на этом подиуме-сцене стоит маленькая фигурка перед огромной головой, которая смотрит то ли на человека, то ли мимо него. То ли это голова Отца, то ли фигура символического Я, с которым персонаж себя идентифицирует, то ли - забудьте про психоанализ и Жака Лакана - перед нами просто модель отношения зрителя и объекта, художника и критика, то ли - напоминание о древнем оракуле или Сфинксе… В любом случае речь не об общении, а о ситуации предстояния перед высшей инстанцией, немоты, неловкости, незнания итогов "собеседования" и даже неуверенности в его критериях. Эта ситуация, к слову, будет моделироваться и в других моментах экспозиции, просто там в роли "ответчика" может почувствовать себя зритель.
Экспозиция, которую выстраивает куратор Маттиас Винцен, создает пространства, которые рифмуются, но расходятся все дальше. Направо пойдешь - найдешь модель сакрального пространства храма (на одной стене - картины Адама и Евы в раю, рядом - человек уже рядом со смертью, надо понимать, после грехопадения, на другой - "Муж скорбей" с раной под сердцем и скорбно сложенными руками), а далее - пространство земной жизни, где календарь, выкройки и гербарий, а портреты мужчины и женщины оказываются в перпендикулярных плоскостях… Налево пойдешь - набор культовых вещей современности найдешь. Тут и игрушечный мишка Тедди, который держит большого дядю за ручку, и черный квадрат в золотой раме, на обороте которого отпечаток пальца, вырезанный резцом… Авторство гарантировано. А рядом - деревянный Нарцисс и голый человек в золотой короне… Словом, все соблазны мира в одном зале. А от них - путь к античным мифам, пересказанным в манере варваров - резцом по дереву, к стертым черным идолам в грубых квадратах могил, к квадратам телевизионной настройки и бесконечности вселенной, где половинки андрогина из золотых шаров, разрезанных надвое, ищут друг друга…
Словом, куратор отправляет персонажей Балкенхола в путешествие по всей истории искусства и европейских мифов. Они, эти персонажи, наверное, предпочли бы остаться дома и не заморачиваться сложными вопросами. Да кто ж их спрашивает, хотят ли они и готовы иль нет к этим дальним путешествиям. Вы же понимаете: ничего личного. Просто жизнь.
Текст публикуется в авторской редакции и может отличаться от вышедшего в номере "РГ"