Поделиться
...Однажды теплым апрельским вечером XX века я сидел в кафе на рыночной площади прекрасного города Кракова, пил кофе и чертовски волновался. Мы договорились встретиться с моим собеседником в этом кафе, я пришел пораньше и вот теперь, ожидая его, в сотый раз перебирал вопросы, которые намеревался ему задать. Станет ли он говорить откровенно о Валенсе, о польском социализме, о "Солидарности", о костеле? Интересно ли ему это? Ведь он (мой будущий собеседник) - великий кинорежиссер, стоящий в одном ряду с такими звездами, как Феллини, Антониони, Висконти, Бергман, Тарковский, Куросава, Бунюэль...
А вот и он. В длинном мешковатом расстегнутом плаще быстрой походкой он приближался к моему столику. Я встал, он протянул руку. "День добрый, пан Вайда, - сказал я. - Спасибо, что нашли время встретиться". Он улыбнулся: "Это вам спасибо, что решили поговорить со стариком". Мое волнение улетучилось мгновенно. С ним было очень легко, просто и интересно.
Я спросил его: "Тяжело ли Польша простилась с социализмом, не сожалеют ли люди об утраченном?" Он подумал, пригубил чашку с кофе и сказал:
- Прежде всего, я думаю, что социализм не вернется в мою страну больше никогда. Система рухнула и с позором уходит в историю. В последние годы своего существования она напоминала мне чудовищ, живших на земле до всемирного потопа. Примитивная нервная система и крошечный мозг едва справлялись с управлением их гигантскими телами. Все понимали, что монстр рано или поздно рухнет, и все боялись, что, рухнув, он раздавит, уничтожит все вокруг себя. Какое счастье, что этого не случилось!
- Система рухнула, это так, - согласился я. - Но остались люди, вскормленные и сформированные ею. Эти "люди из мрамора" продолжают жить в новых, непривычных для них условиях. И не каждый к этим новым обстоятельствам сумел приспособиться. Вам не жалко их?
- Вы правы, - ответил он, - я понимаю их, мне их жаль. Хотя их в Польше не большинство. По ряду причин наш переход к новой жизни оказался куда менее болезненным, чем в России. Вы спрашиваете почему? Потому хотя бы, что мы меньше, чем вы жили в условиях социализма, этот строй гораздо меньше, чем у вас деформировал нашу экономику, социальную и духовную жизнь народа. Ну, например, у нас никогда не было колхозов, таких, как у вас, и крестьянство оставалось относительно свободным. Красное колесо коллективизации никогда не катилось по польской земле. Второе, очень важное с моей точки зрения обстоятельство, сохранившее полякам свободу духа даже в тоталитарных условиях, - это костел, польская церковь. Она никогда не была подчинена Москве, в отличие от партийного руководства. Под сводами польского костела даже в самые трудные времена всегда теплился огонек свободомыслия, истинных христианских ценностей. Очень важно и то, что частная собственность даже при социализме никогда не была разрушена в Польше до основания. Вот здесь, на рыночной площади Кракова, всегда продавали прекрасные цветы. Те, кто их выращивает, и по сей день покупают семена в Голландии. Когда-то их заставила это сделать жизнь, нормальные рыночные условия конкуренции, в результате которой выиграли простые люди: теперь они всегда могут купить на рыночной площади Кракова лучшие в Польше цветы. Мы поговорили о его фильмах и о том, почему он предпочитает работать в театре, а не на съемочной площадке.
- Знаете, - сказал он, - я как-то смотрел "звездные войны", этот детский фильм, и поймал себя на интересном ощущении: картинка в этом кино менялась как раз в тот момент, когда кадр начинал надоедать. То есть режиссер максимально учитывал психологические особенности человеческого восприятия и создал продукт комфортный, удобный и не утомляющий. Как, например, хорошие ботинки или мягкое глубокое кресло. Это идеальный продукт для человека, который лежит на диване перед телевизором с пультом в руках. Как только ему начинает надоедать одна программа, он легким нажатием кнопки переключается на другую, надоест другая - он на третью. И так до бесконечности. Смена кадров, монтаж современного американского фильма, его ритм словно сделаны человеком с телевизионным пультом в руках. Современное американское кино - это идеальный товар для телевизионного человека, который не привык уставать, душа которого не хочет и не умеет работать. Этот товар ничем не отличается от добротной одежды или вкусной пищи. Он кардинально отличается только от того, что принято считать искусством, что требует напряженной работы ума и сердца. Увы, зритель, который когда-то это умел, превратился в телезрителя с пультом в руках. Кто бы мог предположить, что этот маленький пульт уничтожит то, что совсем недавно называлось искусством кино...
Мы закончили наш разговор, когда над центральной краковской площадью уже сгустились сумерки и зажглись фонари. Несколько дней подряд на этой площади с раннего вечера стояла длиннющая очередь. Как вы думаете, за чем? Очередь стояла к телескопу, который кто-то выносил на площадь каждый вечер, как только стемнеет. В течение тридцати секунд любой желающий мог посмотреть на комету, висевшую хвостом вверх в краковском небе. Мы с Вайдой стояли в этой очереди, глядели на небо и говорили о том, что, в сущности, не так все грустно, если в сегодняшней жизни очереди выстраиваются не только к голливудским звездам, но и к настоящим.
Мне придется добавить к этому, что с сегодняшней ночи звезд на небе стало больше. На одну.
Анджей Вайда: Стоит долго жить...
Однажды Анджей Вайда побывал в гостях у "Российской газеты" - накануне премьеры своего спектакля "Бесы" в московском театре "Современник". Это был один из наших самых памятных "Деловых завтраков" "РГ", фрагмент которого мы приводим сегодня.
Пан Вайда, от каких мифов Россия и Польша должны освободиться в восприятии друг друга?
Анджей Вайда: Надо освободиться от тяжелой ноши прошлого. Не стоит думать, что эту ношу легко устранить. Но нам необходимо это сделать. Культура, искусства, наука - хороший мост. С него можно было бы начать. Те учреждения, которые с 45-го года служили этой цели, сейчас потеряли свой смысл. И обязанность наводить мосты несет каждый из нас.
Вы провели эксперимент: через Интернет обратились к гражданам своей страны и попросили прислать самый актуальный сюжет, по которому они поручают своему Анджею Вайде снять фильм. Пришло более 700 историй. Ни в одной из них не было речи о политике и религии. Про что люди просят Вайду снять современное кино?
Анджей Вайда: Я был удивлен и растроган тем, что человеку в мои годы вообще делают какие-то предложения. Картина, в которой действие происходит сегодня, еще не показатель ее современности. Современный фильм показывает нам то, что происходит на самом деле. Недавно в нашей киношколе я предложил тему симпозиума, как у Лермонтова - "Герой нашего времени". Кто он? Это очень трудный вопрос. Можно предположить, что это бизнесмены или биржевые дилеры. У нас в Польше были такие фильмы. Но не они герои нашего времени. Бедный человек тоже нет. Не только потому, что он не влияет на происходящее, он часто отрицательно влияет. Он хочет остановить убегающее время.
О, если бы я знал, где герои нашего времени...
Ваш приезд, связанный с постановкой "Бесов", это уже второе возвращение в "Современник"...
Анджей Вайда: Я даже не задумывался, принять приглашение или нет. Ведь это мои друзья. Я знаю, что многое переменилось с 1972 года, что часть артистов разошлись по другим театрам. Но Галина Волчек продолжает им руководить, и я разделяю ее взгляды на то, какую роль должен играть театр в обществе. Сегодня есть сильная тенденция создавать элитарный театр, театр, который обращается к тому, а не иному зрителю. Мне всегда казалось, что театр должен опираться на всех, кого он может заинтересовать. На мой взгляд, европейский театр, а русский театр в наивысшей степени является европейским, это театр слова. Мы наследники греческого театра: нам нужна пьеса, произведение, в котором со сцены слышится слово. Театр, когда живой человек стоит напротив зрителей и оживляет слова своего автора. А режиссер тот, кто организует это мероприятие. Существует театр, в котором режиссер обходится без автора. Такие явления были и они возможны: у нас был театр Тадеуша Кантора - это его гений, его творение. Но театр, о котором мы говорим, называется репертуарным театром.
В вашей первой постановке "Бесов" в Старом театре в Кракове вам важна была мысль Достоевского о том, что во времена перемен появляется множество людей, которые боятся показаться недостаточно либеральными, прогрессивными, и что из этого страха рождается волна террора и революции.
Анджей Вайда: Так написано у Достоевского. Как только "Бесы" были изданы, они получили отрицательные отзывы со стороны тех, кто представлялся прогрессивным. Потому что Достоевский обратил свое послание именно против них: он показал, что это очень легкий материал для манипуляций...
Когда я впервые ставил "Бесов" в Польше, я обошел четыре театра и только в пятом нашел директора, который согласился принять мою постановку. Тот спектакль почти 14 лет стоял в репертуаре. И за эти 14 лет телевидение ни разу не попросило записать его. Если бы тогда я мог привезти в Москву моих "Бесов", то сегодня я ставил бы здесь нечто другое. Этот спектакль моя первая встреча с Достоевским, который сыграл колоссальную роль в моей жизни. Все самое важное о людях, о себе, о мире я узнал, работая над Достоевским. И, наверное, лучшее, что у меня получилось в театре, это три постановки по Достоевскому.
А что вы узнали о себе, работая сегодня в Москве над этим романом?
Анджей Вайда: Это очень хороший вопрос. Во-первых, я никогда даже не думал, что такое произойдет. Что мы будем в Москве сидеть за столом и беседовать о Достоевском. Так, как мы беседуем. Что я смогу показать русским зрителям этот спектакль. Что русские актеры словами Достоевского по-русски будут обращаться ко мне. Надо долго жить, и стоит долго жить, чтобы дождаться...