В моей новой книге "Взвод: офицеры и ополченцы русской литературы" речь идет о писателях, родившихся во второй половине XVIII века, от Державина до Пушкина, всего - 11 персонажей. Все началось со спора. К событиям, которые сейчас у нас происходят на юге Украины, я имел отношение и как публицист, и как военкор. И вот Николай Карлович Сванидзе написал, что Захар Прилепин слишком болен войной, слишком много об этом пишет и говорит, а это неправильно: русские писатели так себя никогда не вели. Я посчитал, что Сванидзе не прав, - и задумал серьезно осветить эту тему.
Пушкин, венчающий эту книгу, не был военным, но без него эта картина была бы неполной. Он рассеян в биографии каждого героя. О Пушкине написано огромное количество книг на разные темы, но тема "Пушкин и война" проходит всюду лишь по касательной, никто всерьез ею не занимался. И это касается практически всех персонажей, о которых я пишу: Державин, Батюшков, Катенин, Бестужев-Марлинский, Чаадаев.
Открыв словарь русской литературы XIX века, я узнал, что до семнадцатого года 68 литераторов первого и второго ряда были профессиональными военными. Русские поэты и писатели просто кочевали по войнам. Это было совершенно нормально - совмещение идеологических, военных, литературных, поэтических, жизненных событий. И это настолько актуально, что иногда голова идет кругом: что же такое с нами происходит, если из одних и тех же событий мы никак не можем сделать выводы? Или делаем их не так. Хотя, если мы по-прежнему существуем, говорим на русском языке, имеем свою культуру, - значит, все же какие-то выводы делаем? На событиях позапрошлого века вполне можно описывать современность.
Конечно, поэты не обязаны служить и писать про войну. Никаких законов и установок на сей счет для русской поэзии нет. Но, если оглянуться и рассмотреть вселенную русской поэзии, то можно обнаружить некоторую закономерность: классикой, основной линией русской поэзии становится то, что основано на чувстве сопричастности, ответственности за свой язык, свой народ. Люди выбирают себе для сердечного чувства родню - так они выбирают и Пушкина, и Есенина, которые слово за них замолвили и здесь, на земле, и, возможно, на небе.
На исходе Золотого века эта линия низвелась практически в маргинальное положение. Пришло новейшее поколение - шестидесятников XIX века, возникла поэзия сатирического, народнического, гражданского толка - круг Герцена. Воинский шум литавр стал совершенно старообразным.
Серебряный век совместил в себе то и другое: Блок, Ходасевич, Маяковский отчасти обращены к Державину, отчасти к гражданской поэзии, отчасти к новейшим модернистским течениям. Одной из силовых веяний поэзии Серебряного века была проповедь индивидуализма, прав личности на бытие вне государства, вне идеологии, вне войны, - но она была не единственной.
Поэзия дня нынешнего процентов на 90 обращена к вирусам Серебряного века. Патриотическую, государственническую, идеологическую темы загнали под стол. Их нет. Последовательниц Цветаевой и Ахматовой у нас огромное количество, наследников Гумилева и Маяковского гораздо меньше. Герой, которым поэзия занималась несколько сот лет, - военный, рабочий, крестьянин - из поэзии извлечен. Остался поэт с метаниями его души. Я называю это проблемой заусенца - поэт описывает, как разнообразно у него палец болит. Средний уровень поэтического жонглерства (по форме, рифме, ритму) сегодня необычайно высок. Но при этом нет никого, кто мог бы претендовать на места, которые занимали Ахматова и Цветаева, Есенин и Маяковский. Поэтов, писавших колоссальные вещи, связанные с бытием своего народа. У них находилось место исканиям космическим, богоборчеству, боголюбию, Анне Снегиной, Емельяну Пугачеву, Владимиру Ленину, "белым", "красным". Те поэты смотрели изнутри, вокруг и сверху на человека. Русский поэт всегда - высокая ответственность.
А сегодня? Поэты в этом смысле несопоставимы: установка у них такова - "поэт у нас вне политики". Не понимаю, что означает эта прекрасная фраза. Вот жил бы поэт во времена татаро-монгольского ига и заявлял, что он вне политики: не писал бы "Слово о полку Игореве", а писал, как его любимая ходит коня поить. Пушкин, не написавший "Полтаву", - не был бы Пушкиным. Переживания поэтов, сидящих на своем островке, имеют право быть, могут быть даже любопытны. Но мне важней и интересней ряд других событий. Такова моя частная позиция.
Стихи я писал в юности, лет с 14. Последние написал во второй чеченско-дагестанской командировке в 1999 году, в возрасте 24 лет. Все они есть в книге "Грех". Так как у меня есть группа "Элефанк", то иногда пишу тексты для нее, но в основном мы поем мои юношеские стихи.
Стихов не пишу. Объясняю это, не кокетничая, тем, что я очень уважаю взрослых поэтов, которые могут писать стихи. А сам я все время как-то стыдливо на себя смотрю, как будто я чем-то нехорошим должен заняться, когда начну писать стихи. Я думаю: у тебя четверо детей, ты весишь 85 кг, взрослый мужик и ты вот сейчас будешь сидеть, думать, как бы срифмовать эти строчки? Это мне кажется ужасным. С прозой проще - веду рассказ и все. А так, вот представьте, встречаются работяги, заводчани, и травят какие-то байки, а если бы они стихами разговаривали - было бы очень глупо. Поэтому я не пишу стихов. Может быть, со временем начну.
Что касается распорядка дня, то у меня дети осуществляют мой тайминг. Они встают рано, поочередно. Я их кормлю. Выгоняю гулять. Потом мы, к примеру, идем купаться. В промежутках я пишу. Дети помогают не засидеться в доме, с одной стороны, с другой - пока я для них что-то делаю - готовлю, купаю - сам уже думаю про книгу. Если долго лежать на кровати, то начинаешь залипать, тупить, смотреть в потолок. Некоторые знакомые литераторы считают, что дети мешают вдохновению. Я же с детьми знаю, что у меня 20 минут осталось, надо скорее что-нибудь написать. Для меня вдохновение - это точное знание о том, что через час проснется следующий ребенок.
Что за хутор у Захара
Вдохновившись известной сербской этнодеревней Эмира Кустурицы - Древнградом - Захар Прилепин решил создать ее аналог. Выбирает из трех вариантов: две площадки в Одинцовском районе, одна в Истринском. По сути это парк-отель с атмосферой русской деревни, чаем из самовара, русской кухней, русской печью, пекарней, кузницей, гончарной мастерской. В планах - "литературная деревня" с рязанским домом "Есенин", тульским пятистенком "Толстой", донским куренем "Шолохов", сибирской избой "Распутин" и кавказской саклей "Лермонтов".
Куратором литературной программы "Хутора" станет сам Захар, а музыкальной - Александр Ф. Скляр. Скорее всего, "Хутор Захара Прилепина" откроется осенью 2017 года.
Почему в Подмосковье, а не где-нибудь в российской глубинке? Вот как объяснил это "РГ" Захар Прилепин:
- Потому что наша задача собрать сообщество людей, воздействующих на культурную ситуацию в стране. Под Хабаровском или Новосибирском мы соберем раз в год 15 процентов тех, кто приехал бы в Москву, - и деревня будет стоять полупустая. В Москве больше возможности находить инвестиции, постоянно собирать людей отовсюду. К тому же оказалось, что Подмосковье не так уж и застроено - есть замечательные площадки с природой, деревьями, водохранилищами. У нас же и архитекторы, и художники, и режиссеры, и кулинары. Молодые режиссеры, у которых нет денег на прокат, смогут приехать и показать фильм своей аудитории из 15 человек. Молодые писатели, которым негде работать, семья и быт заел, - мы будем их селить, а они часть прав на свое произведение передадут нам. Так делают на Западе.
Наш приоритет - многодетные семьи. Я сам многодетный, поэтому хочу, чтобы люди могли из своих квартир перебраться и побыть с детишками на природе. Что-то из мероприятий будет открыто, что-то - по билетам или для своих. Скажем, в баню с музыкантами и писателями все 200 посетителей не попадут. Будем проводить там фестиваль типа "Традиции", который в этом году прошел успешно, поедем и по другим городам. Мы только кинули весть об этом, а моя почта уже кипит от писем людей, которые хотят в этом поучаствовать. Думаю, история должна быстро завертеться.
Текст публикуется в авторской редакции и может отличаться от вышедшего в номере "РГ".