Современное кино осталось без идей

Я позвонил молодому кинорежиссеру. Он один из самых ярких: сенсационно дебютировал, сенсационно продолжил. Большая мировая звезда, вручая ему приз, его целовала и говорила, что всегда готова у него сниматься, - фильм был событием и надеждой. Прошло пять  лет. Режиссер молчит. На вопрос, почему, отвечает: нет идей.

Думаю, это универсальный ответ на вопрос, заданный Евгением Гришковцом в статье "Джинсы от фабрики "Тайга", - что происходит с отечественным кино? Нет идей. Отсюда заимствования зарубежных схем, провинциальные варианты блокбастеров, ставка на спецэффекты - вторичные и кустарные. Единственная идея, которая нашла понимание у некоторых мастеров культуры, - "мы - особенные". Она и порождает гоп-комедии типа "Горько!", где люди, по наблюдению Гришковца, "особенным образом живут, пьют, едят, в целом не работают... Как устроен их миропорядок, непонятно, но русские люди, несмотря на это, веселые, забавные и жизнерадостные м...и". Смотреть  на этот зоопарк мало радости: от такой самобытности начинает "тошнить". Да и для национальной идеи он хлипковат: над людьми, вечно падающими мордой в салат, можно поржать, но в разведку с ними не пойдешь.

Государству нужен позитив. Государство заказывает картины типа "Батальонъ". Из картин следует, что суровые русские люди всегда живут под девизом "Если завтра война, если темная сила нагрянет". Что были люди в наше время: богатыри - не вы! Иваны Поддубные, Василисы Кожины, Евпатии Коловраты... - седая мифология на марше! Зарябило в глазах от кольчуг и карабинов - а зрителя тошнит все больше. Потому что все это не имеет отношения не только к нашей с вами сегодняшней - вообще ни к какой жизни. И еще потому, что идея поисков национальной идеи что в советском славном прошлом, что в глухой древности, брошенная государством в творческие массы, их зажечь не смогла - зато массы нетворческие, но шустрые, сообразили, что на этом можно заработать. "Исторические фильмы" выходят косяком, но они никому не нужны - бездарны и по идее и по исполнению. Национальную идею они не формируют, а компрометируют. И получается, что "госзаказ", на который так уповают пастыри культуры, работает против идеи - против искусства. Искусство тем и отличается от батальона, что эффективно не в строю, а на свободе.

Гришковец ссылается на кино советских лет, когда даже в условиях партийной опеки могли творить Авербах, Козинцев, Шукшин, Тарковский - теперь так снимать не умеют. Оставим в стороне эффект ностальгии типа "в детстве трава зеленее!" - он неодолим, но заметим, что и так, как Звягинцев, тогда снимать не умели, и так, как Лобан, и как Серебренников, и как Зайцев, и как Юрий Быков... И компромиссы тогда были не лучше описанных Гришковцом: и автор "Государственного чиновника" переключался на "Свинарку и пастуха", и автор "Белорусского вокзала" снимал "Верой и правдой", и автор "Комиссара" зарабатывал партийными концертами... Но были великие фильмы - потому что великие гуманистические идеи не могла отменить даже советская власть. Они прокламировались, они доминировали - идея интернациональной солидарности, мира во всем мире, войны как не только национального подвига, но и национального бедствия. Поэтому патриотизм официозный отражен в забытых "Освобождении" и "Фронте без флангов", а реально патриотическими фильмами в истории остались "Баллада о солдате", "Летят журавли" и "Дом, в котором я живу" - фильмы, соразмерные человеку и созвучные его судьбе. Никем не заказанные, кроме авторской совести, ума и таланта. Да, бдила цензура, бдил и внутренний цензор, внедренный государством в творца, но главные векторы общественных идеалов и нравственные установки каждого совпадали: вера в победу добра над злом, вера в человека, в уроки истории, в разум, способный уберечь от новых бед. Декларируемые коммунистические идеалы послушно повторяли веками выработанные общечеловеческие Заветы, и причиной разногласий художника с властью могла быть только трактовка этих идеалов, которые художник видит объемнее и глубже.
Сегодня впервые все векторы опасно разошлись, представления о добре и зле опрокинулись: война трактуется едва ли не как благо, противостояние миру - как норма; честь и достоинство внушают подозрения, "человек" больше не "звучит гордо", авторитеты более не авторитеты, и даже идею как основу искусства умудрились высмеять. На флоте это называют переворотом оверкиль - плыть в таком состоянии судно не может.

Нет ясных нравственных ориентиров - нет творческих идей. Таланты есть, "новые волны" нашего кино вскипают одна за другой, и все захлебываются в вакууме. Потому что идеалы, питающие общество, всегда были движущей силой и для его мотора - искусства. Мотор заглох, и государственные попытки его взбодрить вливанием суррогатов могут только усугубить дело: от такого официозного кино зрителей тошнит еще больше, чем от "Освобождений". "Освобождения" были ходульны, но стояли на ногах. "Батальоны" и "Коловраты" пытаются устоять вверх тормашками - положение тошнотворное.

Единственно конструктивная национальная идея - идея совершенствования человека, общества, страны. Для этого нужна смелость смотреть в глаза правде, часто трудной, и говорить с современниками о социально важном, думать вместе с ними. Но по недружественности искусству ситуация уже перекрыла советскую - потому, что перевернута, опрокинута. Свобода для порнографии как тела, так и духа - но подозрительность к самостоятельной мысли. Насаждение нетерпимости с телеэкранов - и терпимость к опасным для общества выходкам что религиозных фанатиков, что почуявших волю шариковых. Свиные головы на пороги театров, моча на экспонаты выставок и экскременты на головы инакомыслящих стали орудиями "общественной дискуссии" - но здесь государство безмолвствует. И тогда творческим людям уже непонятно, какую свободу оно декларирует и приветствует. Науськанные телевизором, активные граждане компенсируют недостаток образования болезненной "бдительностью" - атмосфера агрессии сгущается вокруг авторов, затронувших болевые точки страны и пригласивших нас к диалогу. Вокруг того же Звягинцева с его "Левиафаном", Быкова с его "Дураком". Фильмы, побуждающие думать, трусливо замалчиваются - как "Ученик" Серебренникова. Таких фильмов все меньше: кино уже не понимают как диалог художника и общества - это теперь игральный автомат, род сервиса. Но это значит, что общество отказалось от самоанализа, от самосовершенствования. Что проницательность художника более не нужна: он обслуживающий персонал.

Положение отчаянное. Мы это видим по яростному выступлению Константина Райкина на съезде СТД, по горьким интервью Александра Сокурова и Андрея Звягинцева, по безнадежным вопросам того же Евгения Гришковца. Художники пытаются напомнить власть имущим, что норма - это когда не люди для государства, а наоборот. Что государство обязано искусство не заказывать, а его поддерживать, создавать для него условия. А иначе слово "заказать" приобретает иной, криминальный смысл: убить искусство в самой его идее, т.е. в зародыше.

Ну, а спецэффекты, на которые возлагает вину Гришковец, здесь ни при чем. Спецэффекты не помешали Кэмерону создать в "Титанике" одну из самых поэтичных любовных историй. Да и сказка про Бабу Ягу гениального Роу со спецэффектами выглядела бы еще сказочнее - а потому еще убедительнее. Ведь кино - всегда мифология. Любое иное подобно джинсам системы "Тайга" - наше нежизнеспособное ноу-хау. Просто от мифологии созидательной мы перешли к мифологии разрушительной. И уже успели разрушить все ранее наработанные мифы - сидим на продуваемом ветрами юру без идей и идеалов.