Чем удивила выставка "Россия. Моя история. 1946-2016"
- Ой, кто это? - переспрашивает молодой человек девушку и жестом просит меня не подсказывать. - Я сам вспомню. Это Королев!
- Ну молодого Королева не трудно узнать, - улыбается его подружка. - А вот кто на фотографии выше?
Тут моя подсказка оказывается кстати. На ней не так уж известный широким массам, но ключевой человек "эпохи достижений" в послевоенной истории нашей страны Юлий Харитон.
История на таких выставках - это не история концепций, эпох и эр, не история для спора ученых. Это история, которую можно попробовать на взгляд и вкус, услышать ее сквозь афоризмы мировых политиков и известных людей. Их цитаты висят повсюду - рядом со словами патриарха Алексия II слова Сергея Прокофьева и тут же высказывание любимого всеми актера Андрея Миронова. Историю здесь можно почувствовать как "свою", вне зависимости от того, застал ты эти времена или нет. Те, кто застал, выглядят в Манеже чуть ли не большими экспертами, чем экскурсоводы. С ними можно сверять чувства и представления.
- Я, между прочим, в этом жила, - напоминает внуку немолодая бабушка, перелистывая на экране интерьеры 60-х.
Высокая зрелищность и мультимедийность - несомненная "фишка" выставки - гарантирует зрительский успех (ты лично прикосновением к экрану листаешь страницы великой и драматической истории своей страны).
Но не только этим он обеспечен. Главное, конечно, этот смелый перепад между великим и малым. И возможность все сравнить и понять самому. Решить драму истории как мировоззренческую задачу.
Вот только что закончилась Вторая мировая война - Россия потеряла 14 процентов населения, Германия -10, Франция -1,4, США - 0,32. Не трудно, не обращаясь к записным спорщикам, самому арифметически решить вопрос о вкладе в победу над фашизмом и заодно ответить на вопрос "Кто победил?"
А через два стенда можно если не решить, то поставить перед собой вопрос о гуманности геополитики. Военный план "Дропшот" предполагал атомную бомбардировку 100 городов и гибель 60-65 миллионов советских жителей, а это лишь "один из" ежегодных послевоенных планов западных стран.
Не успеваешь испугаться, а уже листаешь историю первого Судебника в России - прогрессивного для того времени единого законодательства.
- Иван Грозный, - почтительно указывает на книжный портрет зрительница, уверенная, что "Судебник" его заслуга.
- Ничего подобного! - перебивает ее подруга. - Это Иван III, его великий дед.
Нам еще предстоит не один год уходить от легкомысленного приписывания достижений своей истории в пользу тщательно кинематографически и литературно исследованных и выпукло представленных на экранах и в нашем сознании злодеев.
Впрочем, выставка принципиально держит дистанцию от вымысла и старается сохранять историческую беспристрастность. И на столь же мучительную историческую фигуру, но уже 20 века - Сталина - смотрит сквозь призму правды. Не пропуская ни достижений, ни преступлений. Да, нам стоит запомнить его слова о несогласии стран, не говорящих на английском, идти в новое рабство. Но и вид лагерей ГУЛАГа, и лица освобожденных из них никак нельзя забыть. На странице, рассказывающей о смерти Сталина, например, замечено: кто- то воспринял его кончину как личную трагедию, кто- то облегченно вздохнул.
Эта выставка задает задачи, решение которых можно отложить. Но не от беспомощности, а от желания разобраться во всем досконально, испробовав все - ум, расчет, совесть, вкус. Собственный ум и собственный вкус. На выставке можно найти странички, интересные и для искушенных зрителей - "мингрельское дело" или оппозицию Молотова и Булганина - Хрущеву.
- А если бы условные "бухаринцы" - Молотов и Булганин "победили" тогда условного "троцкиста" Хрущева, история могла бы пойти по-другому, - говорит зрительница спутнику, кажется, мужу. - Не было бы совнархозов, кукурузы, карточек, расстрела рабочих в Новочеркасске.
- Но Жуков выручил тогда Хрущева, хотя и поплатился за это большой опалой, - возвращает ее внимание к неумолимой реальности спутник.
Это тоже очень сильный "прием" выставки: она дает возможность остановиться на развилке истории и спроектировать другой ее ход. А пока ты думаешь о "хрущевских" достижениях и перегибах, твое внимание ловит фотография молодого Юрия Никулина - очередной стенд рассказывает про послевоенную "дворовую" жизнь. Игры в домино, присмотренные в дворовых компаниях дети. Щербатые детские улыбки "цветут" на фотографиях сквозь самые долгие времена недешевеющим счастьем и чистотой, энергией права быть. Первая советская поп-звезда Муслим Магомаев, рождение из капустника КВН...
Выставка, при всей сжатости представленных на ней исторических сцен, замечательна тем, что она ничего не замалчивает и не пропускает. Будь то "дело врачей", Афганская война, первые "хрущевки", культовые фильмы - от "Человека-амфибии" до "Белого солнца пустыни" и "17 мгновений весны". Штирлиц в пятый раз стреляет в предателя в бесконечно крутящемся киноотрывке, молодежь разгадывает викторину про космос, Солженицын и Сахаров смотрят на тебя поверх времени, а ты пытаешься сложить из этого мозаику "своей" истории и тоскуешь по возможности прочитать о ней в талантливой, ни в чем не лгущей повести, или еще раз почувствовать ее атмосферу в прекрасном и честном кино. Отсюда почувствовать, из десятых годов 21 века.
Своеобразной кульминацией экспозиции становятся вторая половина 80-х и 90-е - горбачевское и ельцинское времена. Шелест разговоров вокруг все тот же, но почему-то возникает ощущение, что становится тише. Мы смотрим во времена, в которых большинство зрителей уже жили. И выбирали - не сами эпохи ("времена не выбирают"), но взгляды, смыслы, ценности, позиции. И выбранное нами "работало". Каплей ли, точащей камень. Камнем ли, на который потом пришлось приходить "кудри наклонять и плакать".
Кинозалы, где идут фильмы про Горбачева и Ельцина и совершенные ими исторические повороты, переполнены. Зрители стоят вдоль стен, сидят на табуретках, на полу. Не звучит ни одного комментария, лишь один полный зал сменяется другим. Иногда фильмы в разных залах чуть разнятся фокусировкой разговора о происшедшем, но это не раздражает, лишь расширяет взгляд и мысль о времени.
История послевоенной России сложена из космических взлетов и драматических обрушений. У всякого, посмотревшего выставку, остается ощущение присутствия большого обмана "со стороны" и нескончаемой игры на обрушение России. Но это не увеличивает конспирологию, просто заставляет задуматься о цене таких геополитических игр.
Но среди множества великих, предупреждающих и учащих нас смыслам истории изречений успокаивают замечание Горчакова " Россия не сердится, Россия сосредотачивается" и предупреждение Бисмарка "Русские всегда приходят за своими деньгами... С русскими стоит или играть честно или вообще не играть" . И неожиданно " в точку" сквозь невообразимые века попадает Конфуций: "Не тот велик, кто никогда не падал, а тот, кто падал и вставал".
И долго помнятся слова Михаила Ульянова "...человек не пылинка на ветру, не слеза на реснице".