Влад Фурман: Роман Аксёнова - лишь повод для разговора
Влад, пока идет сериал, вы слышите какие-то отклики?
Влад Фурман: Отраженно, слышу не всё. Отклики очень разные, и мне это нравится. Мне кажется, что наша картина - как художественная акция. Она как лакмусовая бумажка проявила настроения людей в обществе, отношение их к этой теме - к поэтам, к поэзии. Показала, как они помнят то время, как относятся к событиям, которые тогда происходили, и к героям, которые реагируют на эти события. Ведь эти поэты обладали яркой гражданской позицией и поставили себе и другим высокую моральную планку. При этом они жили как все - любили, ссорились, выпивали. Были живыми людьми, но не рабами, а личностями, которые болезненно, как настоящие художники, реагировали на то, что происходит вокруг них. Когда происходит трагедия в обществе, художник реагирует на нее как на личную драму.
Вы считаете, что сейчас пришло время, когда такая поэзия может быть снова востребована?
Влад Фурман: Процесс этот неуправляем. Могут появляться гениальные стихи, но звучать в камерных местах. Это регулируется внутренними человеческими запросами. Теперь у людей они другие - посмотрите, кто собирает стадионы сейчас, и кто собирал тогда. Конечно, хотелось бы чтобы интеллект побеждал. И тяга в обществе к культуре и творческому совершенству была главенствующей. Потому что именно культура останавливает нас от войн и бьет тревогу, когда это необходимо.
Что для вас лично означает то время? Когда вы для себя открыли Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского, Беллу Ахмадулину и других?
Влад Фурман: Мне в детстве посчастливилось, еще ребенком я был членом семьи Союза писателей. Дядя моего отца - известный кинокритик Георгий Капралов. И я видел и Андрея Вознесенского, и Роберта Рождественского в Доме творчества писателей в Дубулты (это Юрмала), и дочерей Роберта Ивановича - Катю и Ксению, и других. А по телевизору - еще старые они были тогда, смотрел, например, как Вознесенский читал стихи на стадионе в Лужниках, и выступления Ахмадулиной. Это все откладывалось. Когда я рос, эти люди были недосягаемыми, особенными. Есть обычная жизнь, а есть поэзия - в детстве у меня была такая система координат. А потом прошло время, лет шесть назад я собрал библиотеку Аксенова. И, когда появилось предложение снять сериал, я был к этому готов.
То есть, когда вы для себя открыли прозу Аксенова?
Влад Фурман: Лет шесть-семь назад.
А сам роман "Таинственная страсть"?
Влад Фурман: Книгу подарили моей супруге в театре в 2009 году. Прочел с удовольствием.
Вы сказали, что были готовы снимать сериал. Не было страшно браться за него? Всё же большая ответственность - ещё живы многие, кто помнит время, был в компании поэтов… Зоя Богуславская, Борис Мессерер, например.
Влад Фурман: Я вам скажу, что, если бы я не "подсел" на Аксенова в свое время, то еще бы сомневался. А тут, наоборот, почувствовал ответственность за киновоплощение. Раз такое совпадение - оно не случайно. Тем более, что мои личные взгляды с аксеновской прозой совпадают. И люди эти уважаемы мной.
Они - эти уважаемые люди - жили по своим законам. У современного телевидения законы другие. Сейчас зрителю как раз привычно смотреть именно как любили, ревновали, ссорились, выпивали... Вы к этому относились как к компромиссу, или как к нормальному явлению?
Влад Фурман: Компромисса никакого нет. В этой картине - особенно. Все герои - живые люди. Так что в фильме нет никаких непристойностей, просто нормальная жизнь. Только ханжи могут говорить, что поэты были другими. Например, кто-то заявил, что они были состоятельными: Родина, мол, их поила-кормила, а они - вот так себя вели. О чем вообще разговор? Художники - нищая коалиция, они боролись с нравственными трудностями. В комиссионном магазине висело американское пальто музыканта из оркестра Лундстрема, которое купил Аксенов - об этом есть в романе. И мы специально сшили это пальто. Оно было с большими плечами, поеденное молью, потрепанное изрядно. Люди ходили в одном пальто - тогда нечего было носить. Так что не все, но многие из героев романа, когда начинали заниматься писательской деятельностью, жили очень бедно, это потом, когда пришла популярность, могли позволить себе больше.
В фильме есть отступления от романа "Таинственная страсть".
Влад Фурман: Да, роман - это лишь повод для разговора. Потому что он состоит из отрывочных мемуарных воспоминаний Аксенова. Как он сам говорил, эти события могли бы быть, может быть, их не было вовсе, но все же хорошо, чтобы они были. Это - не байопик, не историческая справка. Это художественное произведение - фантазия об этих людях, и когда оно превращается в сценарий - в нем обязательно должно быть сквозное действие. Елена Райская, как мне кажется, блистательно его выстроила - она выделила из произведений Аксенова этот треугольник: взрослый муж, молодая красотка-жена, молодой мальчик. Это проходит через все его книги. Роман Ралиссы с Ваксоном начался в 1968 году, но даже если он случился бы в 70-м - это ничего не значит, потому что все запрограммировано было - такая судьба у Аксенова, как у художника.
Как появилась идея пригласить в фильм Волчек и сыновей Михаила Козакова и Олега Табакова - Кирилла и Антона? Сразу ли они согласились, и какие необходимые интонации внесли, на ваш взгляд, в картину?
Влад Фурман: Мы долго искали актрису на роль Галины Волчек. Но передать её харизму на экране другим актрисам было невозможно. И у продюсера Дениса Евстигнеева возникла эта мысль - пригласить маму. Её уговорили, поскольку это не просто роль, а, как я уже говорил, художественная акция, и она согласилась. На площадке произошло чудо - возникла связь поколений, особая аура.
И потом было принято решение пригласить Кирилла Козакова и Антона Табакова сыграть своих родителей. Они, на мой взгляд, справились блистательно. Оба помнили тот легендарный спектакль наизусть. Антон Табаков ребёнком принимал в нем участие. Они вспомнили мизансцены и с трепетом и уважением исполнили свои роли. Мне же хотелось, чтобы эта сцена была не просто иллюстрацией того "Современника", а со сцены прозвучала тема того спектакля, его смыслы, поэтому сценический эпизод смонтирован так, чтобы зритель прислушался и погрузился в событийный ряд пьесы. Весь наш фильм - это авторское высказывание нашего поколения поколению наших родителей-шестидесятников, благодаря которым мы сейчас можем мыслить свободно...
Что для вас, как для режиссера, было бы наибольшей наградой за работу над этим сериалом: высокие рейтинги, или чтобы люди начали вас хвалить и читать стихи поэтов того времени, или получить профессиональную премию?
Влад Фурман: Безусловно, чтобы люди вспомнили эту эпоху и почитали замечательные стихи - кстати, многим они бы помогли в жизни сориентироваться, как мне например. Это с одной стороны. А с другой - добрые слова, которые я уже слышу, например, от Даниила Гранина, Олега Басилашвили - дорогих мне людей. Самое сложное - пройти проверку на своих учителях. Если мне скажут: "Старик, ты молодец!" или "Старик, ты не прав!" - это мне важно услышать от людей, которых я уважаю, и чьим мнением дорожу. И еще для меня важно, что в фильме есть те нравственные ориентиры, которые утрачены сейчас.
Чулпан Хаматова, народная артистка России:
- Когда Денис Евстигнеев только начал говорить: "Не хотела бы ты сыграть…", я почему-то сразу поняла, что сейчас он произнесет имя Беллы Ахмадулиной. Я с таким трепетом и счастьем услышала это! Самым тяжелым было всех "обожаний бедствий огромных" - переступить эту черту, решиться на роль. Конечно, я пытаюсь показать характерные для Ахмадулиной пластику, голос, певучесть, шею, устремленный куда-то взгляд, которым она отовсюду вычерпывала бога, небо.
Привлекает в ней и в роли, во-первых, талант поэта, слог, невозможность с первого раза нырнуть в эти стихи. Такая поэзия, в которой открываются тебе бутоны смысла, и когда ты разворачиваешь эти лепестки ее поэзии, это становится сплошным наслаждением. Ее отношение к мироустройству и понимание себя внутри мироустройства, ее фантастическая преданность дружбе, поклонение лицейской дружбе Пушкина и Дельвига, которую она пронесла через всю жизнь, стоически помогая своим друзьям и имея огромное количество неприятностей из-за этого. Ее милосердность и человекопринимание, и любовь к животным, к собакам о многом говорит. Ее скромность. Она могла и пообщаться с Пастернаком, он ее приглашал. Она стояла, затаив дыхание, вежливо согласилась, но никогда не смогла перейти черту. То же было и с Ахматовой. Только в общении с Набоковым она справилась со своей скромностью. Её дистанцированность, невозможность влезть в чужую душу, подойти и похлопать по плечу, все это созвучно моим потребностям, я очень хочу это слышать, меня это лечит.
Но больше всего я переживаю за другое. В сценах, где я читаю стихи, мне каждый раз до озноба страшно, чтобы это не превратилось в карикатуру, хочется, чтобы это было достоверно. У меня есть робкая надежда, что зрители, влюбленные в этих поэтов, которых мы играем, не будут слишком строгими, дадут нам карт-бланш.
Филипп Янковский, артист:
- Для этой работы я подготовил порядка 10-15 больших стихотворений Евтушенко. Через поэзию, чтение стихов, погружение в них я пытаюсь идти к поиску образа Яна Тушинского. С любовью отношусь к этому персонажу. Но поговорить с Евгением Александровичем лично не удалось, он живет в Америке. Зато продюсеры пообщались с ним вместо меня, и сообщили, что я играю Тушинского. Евтушенко остался доволен и благословил на работу.
Екатерина Рождественская:
Про страсть. Про таинственную.
Не собираюсь строить из себя критика, просто эмоции. Ничего нового я не напишу. Фильм не про отца, не про Евтушенко-Вознесенского, а про то время, атмосферу, ностальгию. Да и сам Аксенов писал не роман-биографию, а про людей, "похожих на...", людей во времени, людей из шестидесятых. Человек, похожий на моего отца, поймал в характере нечто такое важное, что вызывало у меня подсознательную дрожь. Уловил какую-то тонкую интонацию, деталь, придыхание. И купил.
А атмосфера, да, оттуда, когда не продохнуть от дыма, когда читают стихи друг друга, когда спорят и влюбляются, пьют, снова спорят, а потом опять влюбляются. Все молодые, смелые, талантливые, уже тогда почти гении, удивительно собранные судьбами в одном географическом месте и в одно определенное время. И не очень важно, что кому-то не нравится фильм, что видны парики или затянуты сцены - какая разница! Результат от кино уже есть. Вчера подруга позвонила дочке, ей лет за двадцать, а та не сразу подошла к телефону. Чем занята, спросила. Упиваюсь стихами Рождественского, ответила. Вот так, упивается... Это то поколение, которое шестидесятников, мягко говоря, знает не очень. Так вот после этого кино - нравится оно или нет, будет много открытий, неизведанных стихов и упоений для наших детей. А что может быть важнее?
Любовь Воропаева, продюсер:
- Я посмотрела в Сети все вышедшие в эфире на Первом 8 серий. Не понимаю тех, кто оплёвывает сериал по Аксёнову, как и тех, кто оплёвывает само произведение Аксёнова, который как большой писатель, имеет право на художественный вымысел, ведь читатели не учитывают тот момент, что о некоторых вещах писателю писать больно или не в кайф, и тут включается фантазия! Сам сериал считаю весьма актуальным в наши дни, и некоторые цитаты из Аксёнова, уверена, скоро станут мемами. Да, я, как и многие мои коллеги-"семидесятники", знала лично практически всех персонажей, и мы шли вслед за ними, романтизировали и идеализировали некоторых из них, а сталкиваясь с ними в реале, в том же ЦДЛ или в каких-то компаниях, иногда разочаровывались. Но вся эта фигня отнюдь не отменяет того факта, что все они - крупнейшие литераторы и знаковые фигуры своего времени.
Текст публикуется в авторской редакции и может отличаться от вышедшего в номере "РГ"