Сергей Солоух: Я пишу о больших людях, поэтому всегда обреченных

У Сергея Солоуха репутация "социального писателя", человека, который как барометр, остро чувствует изменения, настроения, колебания, болевые точки. Несколько лет назад роман "Игра в ящик" была в коротком списке "Большой книги". В этом году писатель стал финалистом премии с "Рассказами о животных". Но разговор начинаем с другой темы, тоже для собеседника небезразличной.

Вы знаток рок-н-рола (роман "Шизгара" и книга "Паппа Заппа", посвященной Фрэнку Заппе в подтверждение), как относитесь к последнему решению Нобелевского комитета?

Сергей Солоух: Ох, это вы меня счастливо так поздно прихватили с этим вопросом. Мог бы и глупостей наговорить. То есть, в первый момент, с некой по сей день неутраченной горячностью, я как-то к этому известию в самом деле относился. А сейчас, даже сам удивляюсь, почему оно меня могло вообще вдруг взволновать?

Не то, чтобы я равнял свою скромную социопатию с действительно безмерной и выдающейся лауреата, но просто на шестом десятке уже надо как-то спокойней относиться к тому, что все на этом свете идет по своему, а не по-твоему. И все понятия расширяются не в сторону Свана, а в сторону банана. Банана Энди Уорхолла. Голый писатель Сорокин пляшет среди улицы в шкурах людоеда, а мнение о судьбоносном решении литературного жюри предлагается высказать знатоку рок-н-ролла. Что-то в этом общее, фундаментальное не то, согласитесь?

Знатоку  рок-н-ролла и - писателю, так что...

Сергей Солоух: Что это меняет, собственно, если понимание рок-н-ролла вдруг оказалось значимым для чисто литературных оценок? Я и в футболе неплохо разбираюсь. Так что, добро пожаловать, когда Кристиану Рональдо дадут что-нибудь литературное за его жизнеутверждающие твиты, мобилизующие миллионы на подвиги и славу.

Но в любом случае мне хватает ума понимать, что конец моего мира, в общем-то не конец мира вообще. Так, что поздравляю всех, живущих на Луне или какая ныне всем искусством верховодит планета или звезда? Ночью ведь тоже что-то должно светить. Пусть.

Но все же, есть внешнее - скандальность, эпатаж, и т.д. - но что вы скажете о внутреннем, которое при этом безусловно также присутствует? О творческой стороне. Есть у вас любимое стихотворение Боба Дилана, да-да, намерено говорю стихотворение, а не песня, раз автор стал лауреатом именно по литературе?

Сергей Солоух: Ну, мало ли кто и чем стал и благодаря чему? Я бы, наверное, задумался о литературных аспектах неких заключений и решений, если бы они спускались нам с того света каким-нибудь синклитом включающим, ну, там Мандельштама, Заболоцкого или на худой конец Бродского с Вознесенским, но Нобелевский комитет? Вам все же лучше переадресоваться по поводу его мотивов к знатокам политики и светской жизни.

Что же до сути вопроса - поэзии, ее присутствия или отсутствия в рок-н-ролле, вообще, и у Боба Дилана, в частности, то я думаю, что ни у Дилана, ни у Саймона, ни у какого-нибудь, прости Господи, Донована, из того же общего ряда на самом деле фолксингеров, нет того, что характерно именно для поэта - уникального поэтического мироощущения. Есть много удачных строк, запоминающихся, ярких и так далее. Обмылков, отрезков, обрывков… Но нет некоей сложносочиненной индивидуальной вселенной. Неповторимой. Столь характерной для поэта, даже небольшого.

И в общем-то понятно, отчего так получается. Народная виршевая культура такой индивидуальной, неповторимой вселенной и не предполагает, она по определению общее место, а все упомянутые выше плохо или хорошо поющие по-английски люди, в том числе и Дилан, ее прямые и верные наследники.

Продолжаем про премии. Вы для себя чувствуете их смысл и пользу? И как относитесь к понятию "премиальная проза"?

Сергей Солоух: Непосредственно для меня все эти премиальные ходы и выходы все больше и больше превращаются в некий особый вид унижения и крайнего неудобства.

Я не могу понять, что я делаю на этих праздниках жизни среди людей, для которых мило и дорого все то, что мне совершенно чуждо, ну, или просто не волнует - Гребенщиков, Пелевин, Тарковский или там Дилан, Эко, фон Триер. Я понимаю, что меня выбрали и выделили, скорее всего по ошибке или недоразумению, и я не оправдаю ни в коем случае доверия всех этих прекрасных людей, почему-то отдавших место в коротком списке мне, а не Сергею Кузнецову, Борису Минаеву или еще кому-то более соответствующему времени и месту. Общественному запросу, так сказать.

В общем я никак не отношусь и не соотношусь с понятием премиальная проза, оно в моем случае лишено своего привычного смыслового наполнения -  продаж, переизданий, переводов, поездок, лекций. Даже простого расширения читательского круга. В общем, вот я отправлял на Луну всех тех, кто не со мной, а на самом-то деле, это я там на ее обратной стороне, а все остальные как раз здесь. Твердо стоят на Земле.

С этой точки зрения вам лучше всего потолковать на счет этих материй с Еленой Шубиной, самым успешным в России премиальным, в прямом и переносном смысле, редактором. Мне, кстати, несколько раз передавали, что мое навязчивое и совершенно алогичное присутствие на этом поле вызывает у нее постоянно непреходящее изумление. Знала бы она, как я сам разделяю ее чувства.

Зацеплюсь "про расширение читательского круга" - оно Вам не требуется или считаете, что кому надо - всё равно прочтёт? А если тот кому надо, просто не узнает, что есть как раз такая книга, которая ему требуется? Если о романе, об авторе вообще говорить и писать не будут, разве это хорошо, правильно?

Сергей Солоух: На самом деле, это и есть самое важное. Аудитория, читатели, все остальное не обязательно, опционально, говоря на современном англизированном русском.

Здесь, между прочим, очень уместно было бы вспомнить о рок-н-ролле, с которого так неожиданно начался наш литературный разговор. Ведь в чем его особая неповторимая прелесть, в том, что эти шестидесятые-семидесятые от Битлз и Роллинг Стоунз до Перпл и Кинг Кримсон были чудесным расколбасом, ни до того, ни после того невозможными уже в принципе - немыслимой, неповторимой эпохой, когда творец во всех его ипостасях, композитор, стихотворец, комедиант - слагатель мифов, вырвался на волю из лап, из-под вечного пресса бизнес-машины. Продюсеров, пиар-менеджеров, специалистов по рынку и сбыту, сам полностью и всецело стал определять, что петь, играть, где выступать и в чем. Да более того, во что верить и что ценить. А почему?

А потому, что аудитория явилась вдруг - океанская. Всепоглощающая. И всем этим циникам, которые в пятидесятых по Штатам веером рассылали пять одинаково одетых групп с одинаковым названием чтобы срубить на волне ими же самими состряпанного хита побольше и разом, пришлось в шестидесятых осечься, примолкнуть и в рот смотреть каким-то молодым лохматым чувакам, черт-те во что прикинутым, и делать именно то, что эти пришельцы скажут и захотят. Чаще всего глубоко противное душе всех эти менеджеров. И абсолютно непонятное.

Потом, конечно, всю эту свободу заломали, в восьмидесятые вместе с диско-музыкой вернулся и контроль над бизнес-процессами людей в пальто и шляпах. Индустрия взяла свое. Стоп-революция. Но рок-н-ролл, как торжество творца, он был. Был, не отменишь. Торжество творца в союзе с аудиторией, творящего немыслимое и невозможное. Так что аудитория, эхо - только это приносит подлинную независимость. От премий, в частности. Что, кстати, Дилан нам опять же ярко и очень наглядно продемонстрировал. Независимость моральную и материальную.

В литературе есть счастливчики, так или иначе реализовавшие эту вожделенную для любого сочинителя рок-н-ролльную модель. У меня же самого не очень получается вызвать сколько-нибудь слышимое эхо. То ли местность не совсем та, то ли голос совсем не тот. Но другой берег реки особо не откликается. И премии никоим образом эту акустику и географию не меняют.

У меня нет ни одной книги, что так или иначе не засветилась бы в каком-нибудь заветном списке или нескольких сразу, не вызвала бы откликов критиков и рецензентов, но стадионы от этого не начинают рисоваться. Даже скромные залы библиотек. Я, думаю, именно по этому-то поводу и надо горевать. По поводу отсутствия персонального рок-н-ролла. А по поводу попадания или не попадания в шорт "Букера" или "Ясной Поляны" не надо.

Может быть, какой литературной премии у нас просто не хватает в таком случае? Какой более родной, может быть, близкой эстетически или идеологически для вас лично?

Сергей Солоух: О, да. Сейчас опять буду непоследователен. Мне в России не хватает "Нобеля". Такой премии, на церемонии которой лауреат просто получает причитающееся - заслуженную порцию почтения, уважения и т.д., а не обязан пару часов сидеть в зале или на сцене, как провинившийся во время товарищеского суда в ЖЭКе, покорно ожидая объявления судьбой, как правило жестокой и бесцеремонной, заранее уже назначенного приговора. Гуманности мне не хватает в нынешнем российском премиальном процессе. Человеколюбия.

Наивный читатель, прочитав название "Рассказы о животных", будет искать на обложке  Сетон-Томпсон, а там Сергей Солоух и к тому же это не рассказы а роман и не про зверей, а людей. Очевидно, что писатели всегда играют с читателями во всевозможные игры - у вас какая игра?

Сергей Солоух: В ящик. Всегда и неизменно. У меня даже роман с таким названием имеется. Тоже, кстати, попадал в короткий список Большой книги. Сезон 2012. Собрал меньше всего голосов у членов литературной академии. Жду точно такого же результата и для "РоЖ".

Зачем же этого ждать, вдруг оценят! Будете разочарованы?

Сергей Солоух: Вы знаете, я, как трезвый исследователь жизни и судьбы с естественным образом весьма ограниченным временным интервалом активности и производительности, не склонен занимать себя гипотезами и предположениями, вероятность и правдоподобие которых исчисляется ничтожными долями процента…

Ну, хорошо. Исследователь и исследование - это в любом случае в тему. Герой "Рассказов о животных" кандидат технических наук, бывший преподаватель, а ныне сотрудник фирмы с чудесной фамилией Валенок находится в трагическом несовпадении с сегодняшним днем. Чувствует себя вчерашним или уже даже позавчерашним человеком, настолько изменился набор базовых ценностей. Потерян смысл, не находится выход. К тому же, ироничная судьба каждый раз уберегает его от неминуемой смерти, хотя он не супермен, подвигов не совершает, а просто по рабочей необходимости колесит на машине по большим дорогам. Непрерывное движение снаружи и ощущение полнейшего тупика внутри. Но вот Вам Блок: "И повториться всё как встарь.../ Ночь, улица, фонарь, аптека,/ Бессмысленный и тусклый свет./ Живи еще хоть четверть века -/ Все будет так. Исхода нет". Так уже было век назад. И раньше, наверняка. Ничего нового. Или что-то новое все-таки появилось?

Сергей Солоух: Вы замечательно точны и правильно все понимаете. Человек смертен и смертно все окружающее, включая скалы и камни. Все так же в этом мире, неизменно, как было при Гомере, или Шекспире, или Толстом. Именно поэтому меня необыкновенно удивляет и огорчает желание разнообразных и довольно многочисленных критиков задвинуть "Рассказы о животных" в какой-то белинско-писаревский угол. Я не пишу социально значимых текстов о маленьких людях. Я пишу о больших, об очень больших людях, поэтому всегда обреченных. Если счастливые воспоминания героя связаны со временами совка, то это не потому, что совок сам по себе был раем, а нынешние времена - кошмарный и беспросветный ад, а потому что так время сопоставилось с персональным раем и адом Игоря Валенка. Я и сам не горюю об ушедшем совке, ровно также как не горюю о том, что "Нобеля" дали кому-то не тому. Я не сужу жизнь, я ее рассматриваю. И делать это стараюсь честно.

"Теперь, вы знаете, такие времена, что уж и непонятно, по поводу чего надо было соболезновать. Чьей-то смерти или, наоборот, чьей-то жизни", - говорит еще один ваш персонаж. Прочти это ваш любимый Шаламов, интересно, как бы отреагировал?

Сергей Солоух: Подозреваю, что мои тексты показались бы Варламу Тихоновичу несколько манерными, искусственными и даже жеманными. Он был очень строгим и жестким ценителем прекрасного. Я легче, мягче и беззаботнее его писательского идеала. И это понятно, мои неврозы и вечная неврастения просто смешны и недостойны уважения, когда на чаше весов физическая пытка, муки и сама смерть.

Утешает лишь то, что Варлам Тихонович не исключение.  Едва ли кто-то из моих особо любимых авторов - Ивлин Во, Луи Селин или Ярослав Гашек - меня бы согласился принять за своего. Но, впрочем, я в друзья и не набиваюсь. Знаю свое место.

Вы в одном интервью сказали, что делите литературу на обязательную и необязательную. Почти как в школе или как в спорте - обязательная программа и произвольная. В чем основной критерий обязательности, есть что-то для всех обязательное или это все-таки субъективно и свобода выбора, пусть и в выборе книг, допускаете?

Сергей Солоух: Тут, вы знаете, довольно неприятная путаница произошла. Я-то не говорил об обязательности или необязательности чтения, речь шла об обязательности или необязательности написания. Ну, то есть, императив относился к писателю, автору, а не к читателю. И критерий там совсем простой, за текст надо платить кровью, собственной жизнью. Если заплачено, текст относится к категории обязательных, если тут просто воображение вдруг разыгралось, а все остальное загружено из Википедии, то текст необязательный.

Кстати, я думаю, именно здесь корень всей моей неустроенности в нынешней литературе, я, кажется, один твердо уверен в том, что сначала надо прожить, перемучиться, перетерпеть, пройти и только потом писать, всем остальным ближе Пелевин и его метод. Между тем, возможно, единственную свою обязательную книгу, о том, как ему в армии служилось, Виктор Олегович так до сих пор и не написал. Смеетесь? А я предупреждал, что вы берете интервью у идиота.

Мизантропа, социопата, пессимиста - возможно, но только не идиота, хотя в классической русской литературе это, скорее, комплимент.

Сергей Солоух: Вот я и говорю. Спасибо. Принимается.

Хорошо. Вернемся к вашей новой вещи. К какой категории относятся "Рассказы о животных", очевидно же, что не стали бы размениваться на всякую ерунду и развлекательную необязательность. В чем обязательность вашего романа - с точки зрения автора?

Сергей Солоух: К обязательной. За все честно заплачено. До последней копейки.

В 90-м году у Венедикта Ерофеева спросили, какие беды для России самые главные? Он ответил тогда: дурость и невероятная жадность. Как на этот вопрос ответит писатель Сергей Солоух в 2016-м?

Сергей Солоух: Писатель Солоух ответил бы, что он любит прозу Венедикта Ерофеева безмерно, но предпочел бы иметь дело в части социальных диагнозов и экспертной оценки со специалистом иного профиля…

А, вообще, безотносительно уже к великому знатоку души и ее сжиженных и не сжиженных эмансипаторов, хотел бы в очередной раз удивиться вечному абсолюту суждений коллег по поводу особенностей нашего национального характера и нрава… Да, ничего в нас в этом смысле нет особенного. Дороги и дураки проблема общемировая. Просто дороги немного не в ту сторону, и дураки слегка иного сорта, но главное воруют… Повсеместно. Это общее. И врут.

Кстати, последнее, самое важное. Вот с самого Просвещения мир убеждали, что вся проблема в правде. Как только узнают ее люди, как только получат доступ к ней нагой и полной, так все станут разом прекрасными, как Муций Сцевола, Ян Непомук и дедушка Мазай. А на деле, что выяснилось… Людям не нужна правда. Не Солженицына они хотят, а Кашпировского. Без боли жить и с верою в бессмертие. И так везде… В общем, А.С. Пушкин, покрупнее В.В. Ерофеева специалистом выглядит в сфере общественного и социального, с его точно выведенным соотношением "тьмы низких истин" и "нас возвышающего обмана".

Писателю нужна известность, популярность или это уже вишенка на торте творческого процесса?

Сергей Солоух: Писателю нужно одно - свобода и независимость. Известность и популярность в медийном, современном смысле - одна из самых тяжких форм несвободы и зависимости. Проблема с этой свободой и независимостью только одна - ее, по очень точному определению бессмертного героя Ильи Ильфа и Евгения Петрова, в этом мире, какой ни есть, на Земле, Луне или Марсе дают лишь деньги. Отсюда необходимость известности и славы, которая без рок-н-ролла, что? Да ничего. Тоска, невроз и ненависть.

В недавнем интервью живой классик Андрей Битов сказал: "Писательство это просто неспособность ни к чему. Если ты ни к чему неспособен, стань писателем". Это эпатаж или..?

Сергей Солоух: Предполагаю, что все же "или"… Андрей Георгиевич, кстати, горный инженер по образованию, точно также как ваш покорный слуга или на зависть всем Ф.М. Достоевский… обладатель институтского диплома, в его конкретном случае геолога, а это предполагает наличие ни одного лишь дара удачно сочетать слова, это как бы первое, что в голову приходит. А второе, автор "Пушкинского дома" и многих других прекрасных книг, столько сам продемонстрировал в разные годы талантов и способностей, прежде всего в сфере маркетинга и мерчендайзинга, что думаю, в любой иной сфере, не только литературной, вполне бы преуспел. Чего и всем бы нам пожелал.