Поделиться
Во-первых, этого мало в пересчете на почти пятидесятилетнюю творческую карьеру: ведь за такой срок многие успевают наклепать несколько десятков пластинок (а он писал стихи годами). Во-вторых, сам маэстро в свои "за восемьдесят" казался не просто бодрым - а способным еще на очень и очень многое. Как минимум - на пару-тройку шедевров в ближайшие годы.
То же самое, впрочем, говорили и про Дэвида Боуи. Однако в обоих случаях вышло по-другому. Коэновский You Want It Darker - если мы, конечно, не получим что-нибудь посмертное (в случаях с такими величинами подобное - не редкость) - последнее слово своего выдающегося автора. И слово это прозвучало так громко, что дай Бог каждому. В общем-то, неудивительно: канадского гения всегда отличало умение общаться с Создателем напрямую. Так ему ли было не знать, что пришло время отправляться в дорогу? Дальнюю и, наверное, не самую простую.
Но и путь Коэна на нашей планете простым не был вовсе. Теперь это кажется парадоксальным, но сама по себе его поэзия заинтересовала публику далеко не сразу. Вот и пришлось уже не самому молодому по музыкальным меркам уроженцу Монреаля, приехавшему покорять Нью-Йорк, взяться за гитару. И первый же его лонгплей вышел совершенно не похожим на все, связанное с тогдашней фолк-сценой. Социальная неудовлетворенность и неуверенность в самом себе вылилась не в громкий протест и даже не в эскапизм, а в меланхолию особенного порядка, замешанную на глубокой философии безо всякой приставки "псевдо-", сюрреализме и религиозных измышлениях.
Так родилась "Сюзанна" - песня о девушке, коснувшейся разумом совершенного тела, Христе и Статуе Свободы. Так появился "Знаменитый синий плащ" - мучительный сеанс рефлексии человека, разочаровавшегося в модной саентологии. Была еще Avalanche, спустя годы перепетая Ником Кейвом. Hey, That's No Way To Say Goodbye - про глаза, размягченные печалью. Наполненная сложными образами Love Calls You by Your Name. В общем, даже в таком формате - с обычной шестистрункой и необычным голосом, наделенным какой-то гипнотической силой - Коэн бы точно запомнился навсегда.
Вот только стоять на месте ему не хотелось. Лаконичный гитарный саунд постепенно обрастал аранжировками - акустическими, а затем и электронными. И они Коэну с его суховатым баритоном, чуть позже обретшим еще и обаятельную хрипотцу, шли не хуже, чем фирменная шляпа и темно-серый костюм. Пружинистый бит добавил едкой иронии и без того ироничной First We Take Manhattan - издевательскому посвящению гламурным "левакам" из западногерманской Фракции Красной Армии. Рыдающая скрипка украсила поп-стандарт Dance Me to the End of Love - обманчиво лирическую балладу не столько про любовь (как многие думают), сколько про Катастрофу. Про аллегоричную Hallelujah, часто не к месту звучавшую в "романтических" киномоментах или на свадьбах, и без нас сказано уже достаточно. А Take This Waltz - переводная версия одного из лучших произведений Федерико Гарсия Лорки - благодаря женским "бэкам" стала еще более потусторонней.
В последней, кстати, есть замечательная строка о плече, на котором может поплакать сама Смерть. И это плечо, конечно же, было коэновским. Ему довелось пережить многих своих друзей и подруг (иным - например, Марианне Илен или Дженис Джоплин - он подарил прекрасные песни), увидеть смены эпох, спеть для израильских военных на Синае, побывать в буддийском монастыре и даже метко предсказать будущее, в котором границы между добром и злом сотрутся окончательно. Миллионы под его музыку переживали кризис отношений, зная, что тысячный поцелуй - пуст, но затаившись в ожидании чуда. Спорили, можно ли называть его пессимистом - или слово "стоик" все-таки подходит больше. И отказывались верить ему на закате жизни, когда он сначала намекал, а потом и прямо говорил о готовности уйти.
Что ж, он и правда ушел. И напоследок обратился уже не к своему слушателю. А к тому, с кем всегда любил поговорить без посредников. Hineni, Hineni, I'm ready, My Lord. Как бы то ни было, эта и множество других песен Леонарда Коэна остались с нами. И в них он уж точно будет жить вечно - как совсем недавно пообещал.