Художник Виталий Волович рассказал о главном труде его жизни
Виталий Волович: Сначала была история с частными пожертвованиями. Мы рассчитывали на знакомых: их так много, могут же они скинуться по 500-1000 рублей? Но ничего не вышло. Через Интернет собрали всего-навсего сто с небольшим тысяч, причем половину внес Володя Шахрин. А надо было 2,5 миллиона.
Когда вы задумывали книгу с таким названием, не подозревали, что ее судьба может быть такой долгой и, извините, дурацкой?
Виталий Волович: Это у меня одиннадцатый альбом с 2002 года. И я всегда собирал спонсорские деньги. Тоже стоял на паперти, если честно, но они как-то находились без особого труда. А тут все рушится, время-то - не приведи господь. Дело пошло, только когда сбор пожертвований объявили Ройзман и Шахрин…
Сейчас я, конечно, мог бы крикнуть, как герой фильма: "Я сделал это!". Но не стану…
Что так?
Виталий Волович: Вот смотри, человеку, то есть мне, почти 90 лет. Он пять лет вкалывал, оплатил все компьютерные работы, отказался от гонорара. И он пытается, извини, "втюхать" эту работу, которая никому не нужна. Такая вот ситуация, которую можно было бы назвать кризисом самоидентификации. В общем, слава богу, эта история закончилась. Книжку напечатали и, надо сказать, напечатали хорошо. Макет мы вылизали так, что даже у меня нет никаких претензий.
Впервые, по-моему?
Виталий Волович: Да. К себе претензии есть, к каким-то рисункам (из пятисот два напечатали плотнее, чем необходимо), а все остальное хорошо. Возьми книгу в руки, она достаточно весомая… Ничего себе, да?
Тяжелее ваших предыдущих трудов.
Виталий Волович: Так она и больше. Последние три года прошли в армейском режиме, по 10-12 часов ежедневного труда. Я, в принципе, неленивый человек, всегда много работал, но это очень тяжелый и серьезный труд. Может быть, самый серьезный за всю мою жизнь. И мировоззренчески, и творчески, поскольку я автор этой книжки - придумал ее конструкцию, названия глав. Втиснул туда все, что мне было интересно, в том числе такие темы, как "Старик в реквизиторском цехе", "Вслед за вождем", "Возвращение с войны", "Тирания"…
Чувствуете удовлетворение от проделанной работы?
Виталий Волович: Нет, умозрительно я рад, хотя полного удовлетворения не бывает никогда, "Ай да Пушкин!" произносит один только Пушкин. Сейчас, когда альбом вышел, кроме усталости и облегчения ничего нет. Какая там радость…
И зачем вам все это?
Виталий Волович: Такая вот странная, трудно объяснимая потребность: хочу и буду - мой каприз, хотя и понимаю, что это мало кому нужно. Но, повторюсь, для меня это самая важная книжка. Я "выспался" на всем, что связано с насилием, с культом… Да, запоздалая реакция. Да, я впал в детство в том смысле, что обратился к сюжетам, которые волновали меня в середине прошлого столетия.
Но ведь люди не меняются не то что столетиями - тысячелетиями?
Виталий Волович: Да, к сожалению, ничего не меняется, кроме терминологии и обстоятельств. Только вся моя затея бессмысленна. Потому что сегодня все воспитываются на поверхностном слое - на телевидении, клипах, глянцевых журналах, где в глубину не заглянешь. Примитивизм в искусстве и информационном пространстве отучил людей находить вторые планы, метафоры. Хотя и раньше так бывало. Помнишь "Расемона"? (В этом фильме режиссер Акира Куросава впервые в кинематографе показал одно и то же событие с точки зрения разных персонажей. - Прим. ред.) Помнишь, как ржали в кинотеатрах, не волнуясь о том, что вот-вот произойдет убийство?
Так вот книжка, в принципе, рассчитана на способность каким-то образом увязывать рисунок с текстом, а это сложная работа. Фрагменты текстов - из Ветхого Завета, протоколов инквизиции. Там и эпоха Возрождения, сатирическая литература, Свифт, какие-то мои записи. Это не текст с иллюстрацией: он может не совпадать с рисунком, может совпадать частично, но они служат одной цели.
Я думаю, "Корабль дураков" - культурологически новый тип книги: текст и рисунки существуют не в традиционном соподчинении, когда художник интерпретирует автора, а на абсолютно равных позициях. Между ними возникают очень сложные построения - умозрительные, чувственные, какие угодно, и эта интеллектуальная драматургия должна создавать атмосферу книги.
Это социальная сатира. Абсолютно адресная. Абсолютно нетолерантная. Наполненная ко всему этому делу неприятием, мягко говоря. Я понимаю, весь мой пафос смешон до последней степени, потому что он обращен к тем, кому это совершенно до лампочки. Но я выполняю личный долг перед собой. И с меня довольно, на самом деле.
Так, может, бросить все - и в Кисловодск, как писал классик?
Виталий Волович: Я об этом думал. Но настолько устал, что у меня нет энергии, чтобы организовать поездку в какой-то санаторий. Кроме того, я дико боюсь каких-то соседств. Там я должен с кем-то встречаться за обеденным столом, разговаривать, поневоле гулять. Я не хочу контактов, ничего не хочу. Просто устал, понимаешь? Я сейчас пустой, до такой степени выложился и выпотрошился, что во мне ничего нет. Все еще рисую сюжеты из книги, я все еще в ней. Мне надо ее забыть и заняться офортом.
Офортом?!
Виталий Волович: Печатью, точнее. Офортом я больше заниматься не буду, я столько раз сжигал себе глотку, что даже удивительно, как не умер. У меня приходят в негодность доски, надо пересмотреть, какие еще можно спасти, напечатать по два-три листа. Хотя бумагу сейчас трудно достать...
Знаешь, я недавно поехал в Москву, в роскошный магазин художественных принадлежностей, и не нашел там ничего. Ни офортного лака, ни краски. Продавщица спрашивает: "Вы что, офортом занимаетесь?" Я уже почувствовал неладное и, готовый к смущению, говорю: ну да. А она так посмотрела на меня и спрашивает: "Кто же занимается офортом в век ксерокса?" Так что по идеям, по тенденциям и даже по материалу я старомоден до последней степени.
Судя по рисункам, наш мир вам не особо нравится?
Виталий Волович: Это неправильно. Я должен тебе сказать: рисую эти гадости не потому, что я мизантроп и человеконенавистник, а, может быть, наоборот, потому что я большой гуманист. Да, я это делаю с позиций высокого гуманизма и общечеловеческой морали. Кроме того, характер рисунков определен жанром: на титуле написано "Сатирическая комедия в 13 главах". Смешно у поверженного креста, где речь идет о сокрушенных идеалах и мерзости человеческой, рисовать возвышенные картинки. Ты же не требуешь, чтобы генерал Гремин пел арию Ленского. Или нежнейших сцен от Салтыкова-Щедрина...
В екатеринбургском музее ИЗО открылась выставка Миши Брусиловского, которая сделала бы честь практически любому музею мира. Один из крупнейших русских художников ушел из жизни третьего ноября после продолжительной болезни.
- Его нет с нами на этой выставке: это одна правда. Но есть другая: он сегодня с нами, в своих картинах, - говорит Виталий Волович, собрат Миши Шаевича по профессии. - Я уж вроде бы досконально знаю его творчество, но выставкой потрясен - неукротимым духом художника, его невероятной изобретательностью, мощью дара…
В музее представлены работы из мастерской Миши Брусиловского, с которыми он не мог расстаться. Это вся его жизнь, 60 лет творчества: библейские сюжеты - Юдифь и Сусанна со старцами, охота на львов, похищение Европы... Прославившее Брусиловского полотно "1918-й", написанное в 1962-м, соседствует с последней работой - портретом императора Николая II в окружении ангелов и демонов: убийцы и их жертва вновь сошлись лицом к лицу. Транспортировку огромного, три на четыре метра, полотна через два квартала, из запасников - в музей, провели накануне. Летом картину могли бы перенести на руках, зимой пришлось снимать ее с подрамника, накручивать на вал и грузить в фуру.
- Центральная часть выставки - Татианиана, признание художника в любви его жене. Эти картины висели дома у Миши Шаевича и включены в экспозицию по желанию мастера, - сообщила куратор Зоя Таюрова.
На заметку
"Корабль дураков"
Объем: 570 страниц.
Тираж: 1700 экземпляров.
Срок работы: пять лет.
Техника: карандаш, гуашь, офорт.
Стоимость: 2,5 миллиона рублей.